Страница 9 из 20
При заключении перемирия предположено было продолжать переговоры о вечном мире. Чтобы добиться этого мира и окончательной уступки Смоленска, на которую король ни за что не соглашался, Василий Иванович вновь обратился к посредничеству германского императора, которым тогда был внук Максимилиана Карл V, король Испанский. Московские послы (князь Засекин и дьяк Борисов) ездили для того к Карлу в Мадрид (в 1524 г.). Император и его брат, эрцгерцог Австрийский Фердинанд, благосклонно отнеслись к этому делу и отправили в Москву великое посольство, во главе которого были поставлены граф Нугароль и тот же барон Герберштейн, которые прибыли в Москву в апреле 1526 года. Вскоре сюда же приехал и с той же задачей посол папы Климента VII Иоанн Франциск, епископ Скаренский, сопровождаемый ездившим в Рим московским послом Димитрием Герасимовым. Римская курия пыталась воспользоваться московско-польской войной для заветной цели, то есть для подчинения Русской церкви папскому главенству. Она также предлагала свое посредничество для заключения мира; кроме того, предлагала короновать великого князя королевским венцом, а московского митрополита возвести в сан патриарха; вместе с тем старалась привлечь Василия к союзу европейских государей против турок, маня его «константинопольским наследством». За все эти блага требовалось только признание Флорентийской унии. Потери, которым подверглось тогда папство со стороны начинавшейся Реформации, побуждали его тем настойчивее хлопотать о подчинении себе Русской церкви, и пересылки наши с Римом продолжались уже несколько лет. Все подобные ухищрения курии, по обыкновению, остались бесплодны. Москва, со своей стороны, не прочь была поддерживать эти сношения, но только до тех пор, пока считала их нелишними для своих политических целей; а затем решительно уклонилась и от унии, и от войны с отдаленной от нее турецкой державой.
В октябре 1526 года приехали литовские послы: плоцкий воевода Петр Кишка и литовский подскарбий Михаил Богуш-Боговитинов. Начались переговоры при посредничестве послов императорских и папского. Но Смоленск опять послужил неодолимым препятствием для вечного мира. Согласились только продолжить пятилетнее перемирие еще на шесть лет. Императорские послы получили от великого князя в подарок парчовые кафтаны, подбитые соболями, и значительное количество дорогих мехов. Прямой своей цели двукратное посольство Герберштейна не достигло, но оно имело важные последствия в другом отношении. Плодом его явились знаменитые «Записки о Московии», которые возбудили большой интерес в Западной Европе, впервые дали ей обстоятельный и довольно правдивый очерк Московского государства и надолго послужили главным источником, откуда черпали свои сведения последующие иноземные писатели о России7.
В предыдущем, 1525 году бывший союзник Василия магистр прусского духовно-рыцарского ордена Альбрехт уступил напору распространившегося в Северной Германии лютеранства, вместе со своим орденом отказался от монашеских обетов и произвел секуляризацию (обращение в светский характер) его владений. В качестве наследственного герцога Восточной Пруссии он заключил со своим дядей королем Польским вечный мир, признав свое герцогство вассальным владением польской короны и получив на него в Кракове от Сигизмунда торжественную инвеституру. Благополучно окончив эту польско-прусскую распрю, Сигизмунд вслед за тем совершил другое, еще более важное и выгодное для своего королевства дело: присоединение Мазовии. Здесь княжили юные сыновья Конрада III, Станислав и Януш, под опекой матери своей Анны, происходившей из фамилии Радзивиллов. Вдруг оба княжича один за другим сошли в могилу (в 1524 г. и 1526 г.); вместе с ними прекратилась мужская линия Мазовецких Пястов, и это вассальное княжество должно было воротиться под владение польской короны. Неожиданная и быстрая кончина братьев возбудила большие толки между мазовецкой шляхтой: прошел слух об их отравлении, и некоторые прямо обвинили в том супругу короля Бону Сфорца, которая, как истая итальянка времен Макиавелли, не стеснялась в выборе средств для достижения цели. Чтобы успокоить взволнованные умы, Сигизмунд поспешил в Варшаву, отправил торжественное погребение последнему княжичу, то есть Янушу; устроил временное управление княжества под ведением той же вдовствующей княгини Анны Радзивилловны, подтвердил за шляхтой ее местные права и привилегии и расставил свои гарнизоны в мазовецких городах. Так мирно и легко был воссоединен этот древнепольский край с Великой и Малой Польшей; Сигизмунд Ягеллон довершил дело объединения, начатое Владиславом Локетком. Но в том же 1526 году династия Ягеллонов понесла великую потерю с другой стороны: в августе под Могачем, в битве с турками, пал племянник Сигизмунда молодой чешско-венгерский король Людовик, не оставив потомства. Тогда прекратилась династическая связь Польши с Чехией и Венгрией; оба последние королевства достались эрцгерцогу Австрийскому Фердинанду, брату императора Карла V. Вышепомянутые браки, предусмотрительно заключенные их дедом Максимилианом, привели Габсбургский дом к его заветной цели. В самом Польско-Литовском государстве Ягеллова династия грозила скоро угаснуть. От первого брака Сигизмунд имел одних дочерей. И только вторая его супруга Бона родила ему единственного сына, Сигизмунда Августа (1520 г.). Отец постарался обеспечить за ним обе короны: едва мальчику минуло девять лет, как он был выбран на великое княжение Литовское, Русское и Жмудское и посажен на стол в виленском соборе Св. Станислава (1529 г.); а в следующем году совершилось его коронование в Кракове. Таким образом, в Литве и Польше повторилось то же самое венчание наследника и как бы соправителя, какое мы видели в Москве за тридцать лет до того, во времена Ивана III.
Обратимся теперь к отношениям татарским при Василии III.
Частые пересылки с Менгли-Гиреем продолжались по-прежнему; послы московские отправились с подарками в Крым, а крымские ездили за подарками в Москву; но перемена в отношениях сказывалась и в их приеме. Вот что сообщал московский посол боярин Морозов о тех притеснениях и обидах, которым он подвергался в столице крымского хана. Боярин, в сопровождении присланного за ним Аппак-мурзы и своей свиты, поехали в ханский дворец править свое посольство и представить хану подарки (состоявшие из шуб и другого платья, а также из соболей, кусков сукна и т. п.). У городских ворот он сошел с коня и по обычаю «каршевался» (здоровался) с сидевшими тут крымскими князьями и мурзами; но один из них, Кудояр-мурза, назвал посла холопом и отнял у его подьячего шубу, которую несли в числе подарков. Затем стоявшие у дверей дворца есаулы потребовали с посла посошной пошлины за допущение к хану, бросив перед ним свои посохи; но Морозов имел приказ не платить этой пошлины, ссылаясь на шертную (клятвенную) грамоту, по которой русские послы освобождены от всяких платежей. Не отвечая есаулам, он переступил их посохи и вошел к хану, который принял его в присутствии своих царевичей, огланов (высших татарских сановников) и князей. Хан спросил посла о здоровье великого князя, а царевичи с ним «каршевались». Отправив посольство, Морозов был приглашен к ханскому столу. Тут по обычаю хан отлил из чаши вино и велел ее подать послу; то же сделали царевичи и князья; но, когда очередь дошла до Кудояр-мурзы, Морозов отказался пить из одной с ним чаши и стал жаловаться хану на помянутые выше обиды. Хан старался его оправдать; а когда посол ушел, то он разбранил Кудояра и отнял у него шубу. Однако это не помешало царевичам с угрозами упрекать посла в недостаточности сделанных им подарков и требовать большего. Когда летом следующего, 1510 года Морозов воротился в Москву, с ним приехали крымские послы и жена Менгли-Гирея Нурсалтан. Она желала повидаться здесь со своим младшим сыном Абдыл-Летифом; а отсюда ездила в Казань повидаться с Магомет-Аминем, другим своим сыном (от первого мужа, казанского хана Ибрагима). По возвращении из Казани Нурсалтан опять побывала в Москве и уехала в Крым, осыпанная от великого князя почестями и подарками и сопровождаемая его послом к Менгли-Гирею. По-видимому, она только подкрепила добрые отношения Москвы к ханствам Казанскому и Крымскому. На деле, однако, вышло противное, и вскоре обнаружилось стремление крымцев и казанцев к тесному взаимному союзу, направленному против Московского государства.