Страница 7 из 48
Изучение этих обширных пространств суши предстоит нам зимой и весной. А теперь мы должны идти на шлюпке к западному побережью губы. Там есть, судя по рассказам, длинные ряды утесов и даже месторождения графита, найденные одним из местных работников. Нам дважды надо пересечь Чаунскую губу— сначала сделать маршрут на запад и затем обратно в Певек, — но если погода испортится, придется огибать губу вдоль берегов, и на это нам не хватит горючего. Поэтому я решаю вернуться в Певек и захватить побольше бензина, чтобы крейсировать затем вволю по губе.
С мыса Турырыва мы забираем целую копну морских водорослей. Это единственное место на побережье, где на плоский, низкий пляж волны выкидывают комки тонких, спутанных волокон быстро сохнущих водорослей. Это те водоросли, которыми набивают непотопляемые «капковые» лодки и подушки. Мы можем использовать их в хозяйстве, начиная от стелек в меховых сапогах и до матрацев.
Попутные волны поднимают корму и бросают шлюпку вперед. Через семь часов — мы уже и «дома», в Певеке. Но «дома» нас встречают нелюбезно — дом еще не готов, а мы хотим в нем ночевать. Постройка быстро подвигается вперед: втроем наши товарищи уже закончили стены, Перетолчин сделал рамы и приступает к внутренней отделке. Мы не будем им мешать — только переночуем.
Чаунская губа осенью
Ночь темна. Волны — одни волны кругом!
Утро уже как будто сулит хорошую погоду. На юго-западе едва поднимается над водой вершина большой горы Наглойнын со ступенчатой вершиной, вероятно, сложенной гранитом, как и другие горы с таким же рельефом, окружающие Чауйскую губу. Нам надо сделать рискованный переход—100 км прямо через губу к северному концу утесов. Певекцы не верят, что мы настолько смелы: «Неужели вы решитесь идти прямо через губу?» В Певеке несколько вельботов, вдвое большего размера, чем наша шлюпка, вполне мореходных, но на них пробираются вдоль берегов, чтобы выброситься на берег в случае бури. Даже кавасаки с кунгасами не решаются выходить на середину губы и при рейсах в устье Чауна придерживаются восточного берега. Прошлогодняя авария всех здесь напугала.
Действительно, пересечение Чаунской губы — настоящий морской рейс. По расстоянию это все равно, что переплыть Ламанш у Шербурга, или южный конец Адриатики, или Баффинов залив в узком месте. Вследствие малых глубин — не более 20 м — волны в губе не такие высокие, как в открытом море, но зато круче и опасны для открытой шлюпки.
Чтобы защитить нашу короткую шлюпку от этих волн, мы, по чукотскому обычаю, надставляем брезентовую стенку — пока только с правого борта, со стороны самого страшного ветра. Если поднять эту полосу брезента, то борт повысится на 70 см и волны не так легко будут заливать шлюпку.
Мы весело идем по проливу между островом Большой Роутан и материком, держа курс прямо на вершину горы Наглойнын, которая виднеется на юго-западе за губой. Но при выходе из пролива нас встречает «мордотык» — свежий встречный ветер. Быстро нарастают волны, шлюпка круто прыгает вверх и хлопает днищем. Волны плещут через незащищенный брезентом борт. Предстоящие 100 км кажутся неприятными. Лучше немного обождать.
Причаливаем у мыса Валькумей, возле двух яранг. Пока мы с Ковтуном заняты изучением ближайшего склона горы, Денисов обивает брезентом левый борт шлюпки. К нам бредет унылый чукча, хозяин этих яранг. Маленького роста, худощавый, но коренастый, с необыкновенными для чукчи черными усами на морщинистом лице. Он целыми днями сидит на берегу вместе со всей семьей и смотрит за сетью. Сеть метров 20 длиной выдвигается на длинном шесте с берега в море, затем, как только рыба (голец) подойдет к сети, последнюю быстро подталкивают к берегу, действуя ею как неводом. Когда рыбы много, этот примитивный способ лова приносит хорошие результаты. Голец — крупная и вкусная рыба из семейства лососевых, весом от 1 до 5 кг.
Чукча приносит нам маленьких полукопченых-полусушеных гольцов, мы даем ему взамен сухари.
К вечеру как будто стихает. У мыса Валькумей еще бегут ленивые волны, но дальше на юго-запад блестит ровная поверхность. Мы пускаемся в путь. Не надо даже поднимать наших брезентовых заграждений. Мотор стучит без перебоев, шлюпка бойко режет волны. На средних оборотах мы делаем 12 км в час; нам надо часов восемь, чтобы пересечь губу.
Тихо. Нет даже уток — мы ушли далеко от берега… Только изредка высунется усатая голова нерпы и посмотрит на нас удивленными круглыми глазами. Она «выстает» — по образному выражению поморов, — высовывая из воды плечи, и плывет за нами, чтобы рассмотреть эту большую странную штуку, которая стучит и разводит волну.
Быстро темнеет, но на светлом фоне неба виден ступенчатый силуэт горы Наглойнын. Сзади-профиль Певекской горы. Он никак не хочет уменьшаться, а профиль Наглойнын все еще низкий. Кажется, мы остановились, в темной бездне, только черная поблескивающая вода и темное небо без звезд, и хотя нос режет воду, отбрасывая ее двумя пенящимися струями, но мы как будто не двигаемся. Временами налетает ветерок, легкая рябь или даже маленькие волны бегут нам навстречу.
Профиль Наглойнын в темноте так и обманул нас — казался все таким же маленьким, пока вдруг не пахнуло на нас холодом, весло при промере уткнулось в дно, и, едва успев остановить мотор, мы сели на камни у. берега. Берег плоский, с камнями, — шлюпка подходит плохо. До утра надо подождать, потом выберем место получше. Над берегом поднимается мерзлый обрыв оплывин торфяной почвы в несколько метров высоты, а над обрывом — кочковатая тундра. В темноте натыкаемся на бревна — есть плавник, можно погреться. Скоро под толстым стволом запылал огонь, и, сидя возле чайника, мы с гордостью обсуждаем подробности ночного перехода: можно будет утереть нос певекцам!
Гора Наглойнын стоит, так же как и Певекская, на краю губы, высоко возвышаясь над лежащей к югу холмистой страной— и на ней постоянно образуются облака, переползающие то на юг, то на север. Вскоре с севера наползает туман, закрывающий и гору и все кругом. Местное ли это образование или туман охватывает большое пространство? Стоит ли утром лезть на гору, или ее вершина также-окутана облаками? Но нам нельзя выжидать— каждый день могут начаться северо-западные осенние штормы, которые прижмут нас к этому берегу.
После утреннего чая мы с Ковтуном направились сначала вдоль берега на запад, пока по расчетам не поравнялись с горой. Затем смело лезем по кочковатому болоту в туман на юг. Через некоторое время поверхность начинает повышаться, появляются бугры щебня, и, наконец, под нашими ногами черный щебнистый пологий склон, сложенный сланцами. Долго идем мы по плоской его поверхности, стараясь не свернуть с водораздельной оси увала. Наконец сланцы сменяются роговиками — значит, мы идем правильно: роговики должны окружать кольцом гранитную вершину [4], и мы приближаемся к ней. На высоте 200 м над уровнем моря туман начинает разрываться, показывается голубое небо, клочья тумана ползут по логам-и вот мы уже поднимаемся по гребню над сияющим белым полем.
Перед нами вздымается мрачная вершина горы. Крутой подъем, сначала по осыпям черных роговиков, затем уступ — опять кочковатая тундра, болото, ручьи — и выше в виде гигантской лестницы — гранитный склон. Ступени этой лестницы по 30 м высоты; они состоят из неправильного нагромождения глыб гранита. Идешь, балансируя по острому ребру глыбы, потом прыгаешь на гладкую скользкую поверхность следующей, ползешь по ней вверх. И так шаг за шагом взбираешься все дальше, а вершина все еще далека.
Эти гигантские ступени видны не только на склоне горы Наглойнын, все береговые горы высотой более 500 м, начиная от Колючинской губы на востоке до Колымы на западе, покрыты такими ступенями — террасами. Сначала я приписал им морское происхождение — они имеют, на первый взгляд, большое сходство с обычными морскими террасами, отмечающими постепенное поднятие материка. Но внимательное их изучение показало, что мы имеем дело с оригинальной формой нагорных террас, которые образуются вследствие неравномерного накопления снега (при господствующих здесь зимой пургах) и последующего оттаивания и замерзания влажной почвы и скольжения по ней камней. Террасы эти живут, расширяясь и надвигаясь вперед непрерывно.
4
Когда магматические породы внедряются в осадочные, они изменяют их состав и делают их более плотными, крепкими; сланцы, например, превращаются в роговики.