Я – кварк Вселенной

– Да что ты мне сделаешь? – проорала она. – Я уже умерла!

– Это мы исправим! – Денница схватил ее за локоть и бросил в Поток Жизни.

3

Агния ощутила себя частью единого потока, а легкость ее бестелесного вместилища, к которой она уже привыкла, стала наполняться бешеной энергией. Эта энергия становилась все тяжелее, всё быстрее, сжималась и концентрировалась в одно маленькое человеческое тело. В конце концов, когда сжиматься больше было некуда, Агния ухнулась в атмосферу, ослепляющую светом Солнца. Вздохнула полными легкими, с непривычки почувствовав в них холодные покалывания, и вдруг ощутила всё – с каким наслаждением она дышит, и как пахнет прелой травой и свежими почками, ослепляющее солнце, и такая приятная боль в коленке. Она ощущает Землю под неуверенными ногами и гравитацию, вес собственного тела. Тело было детским и неимоверно тяжелым. Агния упала под собственным весом, каждой клеткой ощущая чудовищную силу притяжения Земли. Лёжа, осмотрела ладошки и непривычно длинное льняное платьице. Кажется, она девочка лет пяти. Еще она боится и, кажется, хочет есть. Она умеет моргать, а ее руки могут мерзнуть. Господи, какое наслаждение – чувствовать! Агния уже совершенно не помнила ни Денницу, ни Аз Есмь, ни то, что когда-то она была Агнией. Сейчас было только льняное платьице, разбитая коленка и запах прелых почек.

Это хорошо, что сейчас не зима! Можно вот так валяться на траве и совсем не мерзнуть. Никогда не было у нее сапог, и это казалось нормальным. Сапоги – только для богачей. Были у них в семье валенки, одни на всех женщин и детей, но были они непомерно велики, и ходить в них было неудобно, поминутно спотыкаясь и изредка падая. Надевали их только добежать по крайнему делу до соседнего села. То ли дело ходить босичком по нагретой летним солнышком тропинке. Тепло, приятно, песочек меж пальцев играет. Вот только по пенькам скошенной ржи и травы ходить было колко. Ножки часто ранились, было больно, и пройти по полю хотелось поскорее, подгибая пальчики, высматривая под ногами крупные пеньки и острые шпили травы, перепрыгивая и маневрируя между ними. Иногда папенька, правда, плел им лапти. Эта жесткая и поначалу болтающаяся на узкой ножке обувь была самая удобная в ее жизни – и не колет, и теплее в прохладную погоду. Но у папеньки не было времени даже на нормальный сон, не то что семерым по лавкам плести лапти, которые снашивались за месяц, как ни старалась она их беречь.

Агния поднялась с колен и обернулась.

Над ее домом, где, она знала, остались младшие братья, занималось пламя. Кочевник стаскивал с крыльца за волосы ее мать.

И вдруг вернулся слух. Все вокруг наполнилось громкими звуками. Все кричали. Женщины и дети, которых вытаскивали отовсюду в одну кучу посреди деревни, рыдали с болью и страданием в голосе, кочевники – орали со злобой и торжествующим осознанием собственной силы, любимая собака Агнии, которую убивал мужик с красной кисточкой на меховой шапке – с визгливым ужасом агонии, и даже новый их деревянный пылающий дом с длинными резными «рукавами», казалось вздыхал, трещал и охал от дыма. «Беги, беги!» – кажется, кричала ей мать, но девочка стояла как вкопанная. Агния заткнула уши ладошками и замерла от застывшего в жилах ужаса. Страх и боль – нет, не физическая, а какая-то более страшная боль пронзила каждую ее клеточку так, что она вновь разучилась дышать. Последнее, что запомнила девочка, – лицо кочевника с красной кисточкой на шапке, который добил их собаку и сделал первый, второй, третий шаг в сторону Агнии…

Она очнулась в Надсознании в слезах. Денница в своем обычном облике с довольной миной наблюдал за ее реакцией.

– Ну что, по-прежнему не страшно?

– Кочевники всех убили, всех… – Агния размазала слезы и никак не могла стряхнуть стоявшую перед глазами картину пылающего дома и плачущих женщин. Если бы сейчас у нее было сердце, оно бы непременно разорвалось от боли и сострадания к ним. – А как же возмездие? – прошептала она. – Как же возмездие?..

– Ты хочешь справедливости? – снисходительно улыбнулся Денница. – Столько тысячелетий прошло, а люди не меняются…

– Я хочу отомстить кочевникам! Чтобы они почувствовали то же, что чувствовала я и мои близкие! – крикнула Агния.

– Месть – как вишенка на тортике, хочется еще и еще… Ты уже получила ее. Напомнить?

– Да! Я хочу убедиться в том, что отомстила им! Я хочу своими глазами увидеть жизнь, в которой получила возмездие!

Денница молча толкнул ее спиной в бездну и продолжил свою работу.

4

Агния снова мгновенно забыла – и о Деннице, и о том, что была у нее какая-то другая жизнь, и кем она была раньше. Не существовало больше ни девочки в льняном платьице, ни Агнии.

Сейчас она была только кочевником, не думала ни о прошлом, ни о будущем, а только кипела ненавистью и страстью к бою, раздумывая, как бы пожестче и поскорее покарать врагов своих.

Она была мужчиной. Увидела себя верхом на лошади. Это был не прекрасный скакун, а низкорослая, но выносливая толстенькая лошадёнка, летевшая на полном скаку на своих коротких ножках. Вместо седла лежал свернутый в рулон кусок толстой полосатой ткани, перед коленками болтался тугой мешочек. Непривычно сильные руки легко управляли и лошадью, и собственным телом. Кочевнику было так комфортно, будто они с лошадью были единым целым и летели, распустив крылья.

Кочевник зацепился за загривок коня и на ходу перевернулся в седле лицом к крупу. Ему было приятно наслаждаться движением и силой собственных рук. За ним, на расстоянии вытянутой ноги, скакали другие монголы. Но чувства страха не было. Было чувство довольства, чувство собственной безопасности и безнаказанности. Скакавшие за ним монголы ждали, что скажет Агния, с готовностью и неким раболепием на лице. «Я здесь главный, – понял Кочевник. – Отлично! Боги не обманули, преподнесли нормальный подарок. Со стороны силы я смогу показать, что стою большего, чем они думают». И Кочевник просто заорал. Заорал с наслаждением, и сотни голосов поддержали его крик. Он вернулся в правильное положение в седле и увидел, что скачет прямо на похожее войско – войско другого кочевого народа. Тут же внимание привлек скакавший навстречу мужик с красной кисточкой на меховой шапке.

Сейчас Агния не была пятилетней девочкой… Монгол засмеялся от предвкушения. Рука сама достала из ножен длинную кривую саблю. Скорость, драйв, осознание собственной власти и смакование скорой мести – чистый кайф… Войска столкнулись, первые ряды были замяты, многие упали и по ним, живым, пронеслись копыта, останавливались и затаптывали до смерти. Приблизившись, монгол четко увидел, что мужик с красной кисточкой – не тот, совсем не такое у него было лицо, как у «татарина» из первой жизни. «А, какая разница… Плевать!» – пронеслось в голове и размахнувшись, Кочевник стал рубить всех без разбора в этой массе тел. Только одно чувство заливало глаза – жажда мести. Ничего, кроме мести, не существовало больше.

Это была рядовая стычка двух кочевых племен. Войско Кочевника одержало победу, и добивая последних сопротивленцев, хлынула грабить то, что потерпевшие успели награбить раньше. Здесь были и монгольские, но больше русские богатства – деньги, меха, табун коней. Особо радостный гогот мужиков вызвал шатер с русскими пленницами.

К ногам Кочевника швырнули лучший товар – двух девчонок лет 14-ти. Татарин восхитился их белой, нежной кожей и невинными, совсем детскими глазами. У него никогда не было ни такой кожи, ни таких глаз. А теперь будут. Здесь всё принадлежит ему. Если захочет – хоть бубен из этой кожи сделает. Но сначала – не это…

– Пожалуйста, не надо! Не надо… – просила девчонка, стараясь закрыться от него руками. Кочевник хохотнул от восторга и схватил девчонку за ворот. Платье порвалось, воодушевленный Кочевник дорвал его и, легко преодолевая сопротивления слабых ручонок, начал ее насиловать. Девушка плакала. «Ей все равно не жить, какая разница. Что захочу – то и буду делать! Я здесь царь и бог, все меня боятся!». Не помнил Кочевник ни о каких целях, ради которых пришел в эту жизнь, и все происходящее вокруг казалось не только нормальным, но единственно возможным. Он не знал, что можно было жить как-то по-другому, просто не знал. Ему было хорошо, и он упивался насилием, собственной силой и ничего больше не хотел, как только своей абсолютной, непререкаемой, непотопляемой власти. Физически тоже было хорошо, но морально – еще лучше. Да, это то, что он и хотел.