Страница 5 из 8
Я оглянулся и увидел перед собой старичка – совершенно иссохшего, с личиком не больше пятикопеечной монеты.
– Ну-ка, поди сюда! Ты что ж это, бездельник, генералу честь не отдаёшь?!
Тут только я заметил, что старичок действительно генерал.
– Какого полка?! – закричал он и сдвинул брови для суровости и придания своему лицу как можно более зверского выражения.
Я назвал.
– Я тебе покажу, каналья! Я тебя научу дисциплине! – продолжал стращать меня генерал, вынул записную книжку, написал в ней несколько строчек и, вырвав листок, подал мне.
– Передай командиру роты! Да смотри ж, я проверю!
Генерал задыхался, глазки его слезились, а ручки были – одни кости и белые, как у мертвеца.
– Ступай, – рявкнул он и закашлялся. Я повернулся кругом и пошёл прочь.
Оглянувшись через десять шагов, я увидел удаляющегося генерала с трясущимися под лампасами коленками. Развернув листок, я прочитал: «Поставить под ружьё на два часа за не отдание чести генералу».
«Ещё чего», – подумал я и выбросил записку в первую попавшуюся урну.
Штрудели и креппели
(рассказ отца)
Штрудели у немцев Поволжья это галушки из дрожжевого теста. Тесто раскатывают в сочень, смазывают маслом, сворачивают в рулеты, которые высаживают поверх всего, что есть под рукой: картошки с луком, кислой капусты со свининой, сухофруктов и так далее. Всё это ставится на огонь, в печь или духовку, где штрудели доходят на пару до готовности.
Мне было лет восемь. Мать воспитывала меня методами жёсткими, иногда безжалостными. Однажды она сварила штрудели с картошкой. В то время я не любил это блюдо, и почему-то в тот день оно особенно не лезло мне в глотку. С детской непосредственностью я сообщил об этом матери:
– Это не вкусно, я не хочу это есть, я лучше попью чаю с хлебом.
– Не вкусно?! Не хочешь!? Чаю тебе с хлебом!? А ну вон из-за стола! – она крикнула так страшно, и так решительно шлёпнула ладонью по столу, что я вылетел не только из-за стола, но и из кухни, из сеней и из дому.
Оставшись без обеда, я к вечеру сильно проголодался.
Наконец настало время, когда никакие игры уже не шли на ум, и я думал только о еде. Слоняясь вокруг дома, я потянул носом воздух и почувствовал, что мать жарит креппели. Креппели – это немецкие лепёшки из пресного теста. Я очень любил эти лепёшки, замешанные на простокваше, жаренные в масле. А ещё я видел, что мать на днях достала из погреба баночку прекрасного клубничного варенья. До сего дня я мог только вожделенно смотреть на неё сквозь стекло в шкафу, но сегодня она непременно извлечёт её оттуда. Не зря же она печёт креппели.
Они будут с чаем, а может даже с кофе. А кофе будет со сливками. Может ли быть на свете что-то вкуснее, чем горячий кофе со сливками, с настоящими креппелями, да ещё и с клубничным вареньем?!
И вот мать вышла на крыльцо звать нас ужинать. Слюнки стекались у меня во рту. Но я знал, что должен войти на кухню, как благовоспитанный мальчик, пропустить старших, а потом уж занять своё место. На столе действительно стояла знакомая мне банка с вареньем и блюдо с горкой креппелей.
Наша семья была очень религиозная. Перед началом трапезы все встали, и отец, сложив руки перед собой, произнёс молитву, благодаря Бога за ниспосланную нам пищу. Потом все сели, и мать положила перед каждым кусок креппеля и поставила блюдце с вареньем. Вот очередь дошла и до меня. Представьте же моё разочарование, когда вместо горячего креппеля с вареньем передо мной поставили мою чашечку с подогретыми обеденными штруделями! Я стиснул зубы, чтобы не разрыдаться.
Я взял вилку и безмолвно принялся за еду. Обида была неимоверная, но на этот раз штрудели показались мне очень вкусными. Я всё съел и больше никогда не привередничал и не отказывался ни от какой предложенной мне еды.
Скарлатина
(рассказ отца)
Мне было десять лет. Мы жили в селе Розенгейме недалеко от Волги. Нас в семье было шестеро детей.
Моему старшему брату Эдуарду исполнилось тогда двадцать лет, и он работал наравне с отцом, а силой даже превосходил его. Помню, как отец, правя лошадью, неудачно заехал в ворота с возом сена, зацепив осью столб. Лошадь не могла сдвинуть телегу ни туда, ни сюда. Тогда Эдуард приподнял телегу за грядку, и она прошла в ворота. Я гордился своим братом и постоянно хвастался им перед мальчишками. Да и он меня любил и постоянно возился со мной, когда был свободен от работы. Мне нравилось сидеть, висеть и барахтаться на нём, чувствуя его необыкновенную силу.
– Ну-ка, покажи мускулы, – просил я и верещал от восторга, ощупывая огромный и твёрдый как железо бицепс.
Пришла весна. За селом разлилась речка Караман – приток Волги.
Я с соседскими мальчишками Давидом и Яшкой целыми днями пропадал на берегу, вылавливая из воды различные интересные вещицы, как то: необычной формы палки и коряги, сорванную калитку, плетёную корзину, почти новую кадушку, а однажды Яшка выхватил сачком из-под берега заткнутую пробкой бутылку. Бутылка наполовину была наполнена прозрачной жидкостью.
– Неужели водка, – засомневался Яшка. – Откуда ей здесь взяться?
– Какой-нибудь пьяный выронил, – предположил Давид.
– Пьяный скорее сам утопнет, чем отпустит бутылку, – возразил Яшка, – уж я-то знаю. Скорее всего, просто вода просочилась через пробку.
– А давайте откроем, – предложил я.
Мы довольно долго возились с бутылкой и изломали несколько палок, пока не пропихнули пробку внутрь.
Так как пробку одолел Давид, то ему и выпала первая проба.
– Водка, сказал он, отпив из горлышка.
– Настоящий шнапс, – подтвердил Яшка.
Прежде я никогда не пробовал водки, но мне казалось, что если я залихватски закину голову и сделаю большой глоток, то буду выглядеть очень хорошо и заслужу уважение моих старших товарищей. Но жгучая жидкость хлынула не в то горло, и дыхание моё остановилось. Я нелепо замахал руками, и мои собутыльники едва выручили готовую выпасть из них бутылку. А, выручив бутылку, они принялись спасать и меня, интенсивно колотя по спине кулаками. Наконец я продышался и стал приводить себя в порядок, утирая сопли и слёзы, а товарищи мои, обозвав меня слабаком, предложили поучиться, как пьют настоящие мужики, и допили бутылку.
Но победа надо мной оказалась для них пирровой, потому что дома их матушка – тётя Мария – учуяв от них водочный запах, выпорола их обоих самым немилосердным образом.
Моя мать ничего не учуяла, но отругала меня за промоченные ноги, сказала, что я непременно заболею и пригрозила больше не пускать меня на речку.
Наступила Пасха. Утром мы всей семьёй сходили в церковь, а потом поехали в гости к отцовой сестре. Домой вернулись уже поздним вечером.
Назавтра, когда я вернулся из школы, и мы сидели за обедом, мать сказала, что мои товарищи доигрались, барахтаясь в ледяной воде, и лежат сейчас дома с жестокой простудой: к ним уже привозили доктора Барша, а меня она сегодня никуда не пустит, чтоб и я не простыл так же, как они.
Эдуард возразил ей, что Давид с Яшкой вовсе не простыли, а заболели скарлатиной. Это заразная болезнь и передаётся от человека человеку микробами.
– Кто их видел, ваши микробы, – сказала мать, – микробами и всякими науками вам морочат головы, чтобы вы в Бога перестали верить.
Вечером мать затеяла стряпать лепёшки, и у неё не оказалось соли.
– Эдуард, сходи к соседям, пусть тётя Мария даст плошку соли.
– Я не пойду, у них скарлатина.
– Скарлатина, скарлатина! Молится надо хорошенько, тогда никакая скарлатина не пристанет. Александр, ступай ты.
Мне тоже не хотелось идти. Я боялся скарлатины, потому что слышал, что от неё умирают, но ослушаться матери не мог.
– Мамаша, бросьте это, лучше мы ваши лепёшки несолёными съедим, – сказал Эдуард.
– Александр, ступай, – прикрикнула мать, и я пошёл.