Записки чудоголовой

– Легко сказать…, – прошептала я, печально глядя на фрукты. Я хотела уже уйти, но снова повернулась к столу, поставила на него тяжелый пакет и произнесла: – Тогда, это вам. При вашей тяжелой работе, вам точно витамины положены.

Девушка даже вздрогнула от неожиданности. Наконец, подняла на меня глаза. Теперь румянцем покрылись уже ее щеки.

– Ой, спасибо! Спасибо! Вы меня простите. Я бы вас с радостью пустила. Но, правда, не положено.

– Да, я понимаю, – улыбнулась я. – Вы не переживайте, все будет хорошо. И у меня, и у Насти.

– А я так фрукты люблю. А мне их даже купить некогда, – еще больше порозовела девушка и, оглядевшись по сторонам, спрятала пакет под стол. После чего вырвала из лежащего на столе блокнота листок и, пробежавшись по нему кончиком ручки, протянула мне. – Это мой личный номер. Вы, если что, звоните. Я буду узнавать, как дела у вашей Насти, и сообщать вам.

– Спасибо! – снова улыбнулась я. – Я позвоню.

Дома, лежа звездой на кровати, я смотрела на звездное небо – точнее, на черный потолок со светящимися звездами. Да, я – взрослый человек, – приклеила в своей спальне детские обои на потолок. И не поверю, что другим взрослым этого не хочется. Да, они просто скрывают подобные мечты от тех, кто скрывает их от них. Я лежала звездой под звездами, и в моей голове путались мысли о горячем мороженом, – еще больше надоевшем мне за время обратного пути, – и мысли о девочке, которая очень не хотела оставаться ночью одна, но осталась. На душе скреблись мышки. Мышки, – потому, что кошки, – это уж слишком. Ведь, не я, в самом деле, виновата в том, что Настя осталась в палате одна. И все-таки, мне казалось, будто виновата.

Правая рука нащупала смартфон, а левая – перелистанную мной на десять раз книжку. Словно оттого, сколько раз я ее перелистывала, могло зависеть, увидит ли Настя мое участие в ее жизни.

Я нахмурилась, показывая смартфону, что сержусь на него за его недальновидность…, или за недальновидность волшебного навигатора. Ну, что было проку показывать мне страдающую девочку, если я не в силах ей хоть капельку помочь? Я хмурилась, а смартфон, отразив меня в своем экране, мелькнул картой, и подмигнул мне уже знакомой красной точкой. Часть меня застыла на кровати, продолжая сжимать пальцами часть красочной книжки, а другая часть – хлопнулась прямо на прикроватную тумбочку в больничной палате, вместе с частью книжки. Выходит, и у книг есть оно – невидимое содержимое.

– А что, разве, так можно? – спросила я, сама не понимая кого, и раскрыла книжку, положив ее на воображаемые колени. И сама же ответила: – Возможно, это так мои способности чудить развиваются.

И я читала – не поверите – до самого утра. Книжка заканчивалась несколько раз, и снова начиналась.

И я чувствовала. Всем своим бестелесным существом чувствовала, что чувствует Настя. Я чувствовала, как от моего чтения, ей становится уютно. Как от моего присутствия, по ее телу разливается тепло. Как, от радости забавных героев, темнота, поглощающая палату, становится для нее светом, и окрашивает скучные бледные стены в яркие летние цвета.

Я перестала читать только, когда услышала, как чья-то рука прикоснулась к ручке двери с обратной стороны. И не успела я подумать, что мне бы пора уходить…, или улетать, как оказалась в своей постели…, то есть, в себе…, то есть, в той части себя, что без всякого угрызения совести, отдыхала без меня, воображая себя звездой.

Целых три недели я не спала по-настоящему. Но при этом, каждое утро чувствовала себя отдохнувшей. Каждый день я покупала в магазине или брала в библиотеке новую детскую книжку. С какими только книгами я за эти ночи не познакомила и Настю и себя. «Замурчательные истории Васька и Васьки», «Склад поношенных носков», «У семьи Кру-кру-кру… все Ко!». И прочими, прочими, прочими.

Когда я читала веселые стихи из сборника «Витаминки для сердцевинки», на несколько слышимых только мне и Насте голосов, Настя, как мне показалось, даже улыбнулась. И мне вспомнились не допущенные до девочки тяжелые фрукты. Что ж, тем витаминам путь закрыт, так я другие нашла. И, выходит, даже более полезные. Вот так-то.

А по окончанию последней моей ночи у Настиной кровати, на ее щеках даже появился нежный румянец. И это мне точно не показалось. Так как румянец заметили и пришедшие с утра в палату с доктором родители, и сам доктор, который тут же отметил, что Настя, наконец, пошла на поправку.

– Прогресс на лицо, – констатировал он, глядя на прикроватных монстров – больничные аппараты, которые сумели отразить на своих экранах улучшение состояния пациентки. При том, что три недели назад, никак не отреагировали и никому не показали ее тревоги и давящей опасной тоски. Я даже показала аппаратам на прощание язык. А Насте ласково улыбнулась. И, когда невидимая рука несла меня обратно к моей другой части, я знала, что Настя ответила мне тем же.

Вот, теперь, вы понимаете, почему целых три недели мне было не до записей. Днем – дневные хлопоты, ночью – чудесные чтения, – такие странные, но такие уместные в жизни Чудоголовой. И пусть никто не знает о моем участии в выздоровлении маленькой Насти, – главное, – я знаю. Знаю, радуюсь, и при каждом воспоминании о чувствах девочки, лежащей в палате с красочными стенами и звездным потолком, улыбаюсь улыбкой самого чудоголового человека на свете.

Запись третья

Не всемирный потоп

Воскресенье, можно никуда не торопиться, никакой будничной суеты. Я лениво поднялась с постели и подошла к окну – небо такое серое, что, глядя на него, сразу делаешь вывод – весь день будет таким же серым. И видится, что моросящий холодный дождь оплакивает потерянное настроение выходного дня.

– Какая неприятная сырость, – пробубнила я, и побрела в ванную, где, встав перед зеркалом, скорчила гримасу. Отражение повторило за мной, и стало расплываться бесформенной кляксой. – Зеркало что ли запотело? Когда успело? – не поняла я, и потянулась за салфеткой. Но не дотянулась. Почувствовала, что сама расплываюсь по зеркальной кляксе.

И вот, я была уже не у себя. Я стояла в коридоре пятиэтажного дома, по лестничным пролетам которого бегали перепуганные мокрые люди. Чуть позже, сбившись в кучку, они, едва не руша ступени, поднялись на четвертый этаж, и принялись долбить в дверь с номером «двенадцать». Дверь никто не отворил. Люди, бросая не самые добрые слова, не понятно в чей адрес, разбежались по своим квартирам. Я переместилась на третий этаж – и тут поняла – люди мокрые не из-за идущего на улице дождя, и не из-за того, что вспотели, занимаясь коридорным спортом. Их квартиры щедро заливало водой. Мысленно запинаясь о тряпки, тазики, ведра, я проскользила по лужам через квартиры всех пострадавших.

Пару минут спустя в подъезде появились трое мужчин с сундучками в руках. В мужчинах я сразу узнала сантехников. Окруженные жужжащими домохозяйками, они проследовали к квартире на четвертом этаже, и, казалось, уже собрались вскрыть ее, но за их спинами возникла высокая женщина.

– Что происходит? – испуганно и гневно спросила она.

– Да вы нас топите! Всех! – завизжали соседки.

– Не может быть! – женщина полезла в сумку за ключом. Как и полагается в такие моменты, ключ не захотел находиться. Женщина нервно высыпала содержимое сумки прямо на пол. Схватила звякнувший о ступеньку ключ и, несколько раз оцарапав красивую металлическую пластинку вокруг замочной скважины, отворила дверь. На ее туфли хлынула волна холодной воды. Женщина взвизгнула и, подняв голову к потолку, закричала громче остальных:

– Да это же меня топят!!!

Все кинулись на пятый этаж. И уже без всякого стеснения, принялись выламывать дверь, – на этот раз, точно вычисленного виновника, – долбя об нее кулаками и даже коленями.

– Всегда дома сидит – носу на улицу не кажет. А тут, запропастилась куда-то, – заворчали соседки.

– Так, если это Любовь топит, кто же за все отвечать будет? – даже побледнела женщина со второго. – У меня же все теперь на выброс, поди.