Страница 2 из 85
— А мне разрешат ухаживать за ней?
— По уходу за совершеннолетними больными бюллетень не выдается. Вы где-нибудь работаете? — неожиданно вмеша лась в разговор медсестра.
14
— На заводе сто девяносто восемь.
— Вы не имеете права называть номер завода. Это воен ная тайна. Y вас занижена бдительность! — зловеще проскри пела Элеонора Эдмундовна.
— Успокойтесь, дорогая коллега. Y девушки такое горе...
— Болтун — находка для врага. Я сообщу куда следует, — тонкие синие губы «дорогой коллеги» негодующе вздраги вали, а на щеках выступили уродливые пятна багрового ру мянца.
Рита молча вышла из кабинета. Целый день она не отхо дила от тетиной постели. К вечеру ей стало лучше.
— Укрой мне ноги, Рита. Мерзну я, — зябко поеживаясь, попросила тетя Маша.
Рита заботливо и осторожно укутала отекшие ноги, по правила соломенную подушку и ласково прикоснулась ко лбу, сухому и горячему.
— Где у вас болит, тетя Маша?
— В груди давит... Полегчало уже... Авось скоро пройдет.
— Может вы в больницу бы легли?
— Снова за свое взялась. Когда совсехМ худо станет, пойду в твою больницу. А ты завтра на работу иди. Засудят тебя за прогул.
— Л4не доктор бюллетень даст, — соврала Рита.
— Ну разве что так... Ты не расстраивайся. Я с утра тебе хотела сказать. Боюсь, плакать будешь.
— Честное-пречестное слово не буду.
— Я скоро умру. Мне никакие доктора не помогут.
— Вы еще долго-долго проживете.
Тетя Маша чуть слышно вздохнула и печально покачала головой.
— Дай Бог, Рита. Хотелось бы на свадьбе твоей погулять.
И хоть годок внучат понянчить. Не доведется... Не буду Бога гневить... Я хорошо жизнь прожила... Тебя с Павликом выра стила. Семена в люди вывела. Экую радость Господь мило сердный мне послал. Я больно тебе не сделаю. На глазах по мирать не стану. Хочется последние деньки вместе побыть.
Тепло мне с гобой.
15
— К вам можно?
— Заходите, доктор. Не раздевайтесь, у нас холодно. Третий день не топим — дров нет. Вы уж извините нас, — оправды валась Рита.
— Опять глаза на мокром месте... Стыдно, девушка. Сейчас мы послушаем вас, Мария Павловна... Так... Так... Хорошо.
Дышите. Не дышите. Все. Ложитесь. Я вам принес лекарство.
Дома завалялось. Две таблетки сейчас выпейте. Принеси воды, девушка. Проглотили? Теперь ложитесь и укройтесь потеплее.
К утру почувствуете себя лучше. Послушайте мой совет. Вам необходимо лечь в больницу.
— Я пока дома полежу, доктор. Рита сказала, что вы ей бюллетень дадите. Дай Бог вам здоровья.
Доктор растерянно заморгал, попытался что-то возразить, но, поймав умоляющий взгляд Риты, запнулся.
— Девушка, проводи меня на улицу. Мне, старику, недол го и ноги сломать в темноте.
— Вот мы и вышли. Садись на скамеечку со мной рядом.
Отвечай! Зачем обманула тетю?
— Я думала, что вы...
— Это не в моих силах. За прогул судят, как за дезертир ство.
— Я считала вас добрым.
— Перестань! Я добрый... Добрый. Сколько тебе лет?
— Скоро семнадцать.
— А мне пятьдесят девять. Я добрый. Ничего ты не по нимаешь... Ребенок... Да если я тебе сегодня открою бюллетень, меня завтра вызовут куда следует. Пособничество врагу — вот как это называется.
— А как они узнают?
— Не догадываешься? Элеонора Эдмундовна доложит. Она открыто пишет доносы, только называет их сигналами. — Док тор понизил голос до шепота. — Я боюсь ее... До чего мы до жили. Дочери родной нельзя довериться. Я с тобой говорю так, потому что мы один на один. Одному свидетелю не пове рят — нужно двух.
Чуткое ухо Риты уловило звук шагов — спокойных и уверенных, октор зашелся в кашле. Шаги затихли возле со16
седнего дома. Доктор торопливо вскочил со скамейки и пре увеличенно громко зачастил: — Покой. Диета. Лекарство. Утром отправьте тетю в ста ционар. Там ее ждет отличный уход, калорийное питание и самое современное лечение. Желаю счастья и перевыполнения производственной программы. Каждый лишний кирпич — удар по врагу. Спокойной ночи.
С кем я оставлю тетю Машу? Лекарство... Масло... Тепло...
Что можно продать? Кому нужны мои вещи? Сколько за них дадут? Схожу утром к директору. Говорят, он дядька добрый.
Сухопарая стройная секретарша неприязненно встретила Риту.
— Сегодня у директора неприемный день.
— Доложите ему. Я вас очень прошу.
— Я вам русским языком объясняю. Директор принимает по личным вопросам в среду. С восемнадцати до девятнадцати часов.
— Я пройду к нему, — упрямо крикнула Рита и шагнула к заветной двери. Гневно сверкнув глазами, секретарша одно временно с Ритой бросилась к дверям. По ее лицу было видно, что она готова своей тощей грудью преградить дорогу лю бому, кто осмелится нарушить покой глубокочтимого хозяина.
Вернусь домой... На проходной не пропустят до конца смены... Перелезу через забор... Страшно, застрелят... Там есть одна лазейка... Попробую.
— Феодора Игнатьевна! Вы как всегда защищаете непри ступную крепость от неприятеля, — раздался сзади Риты мо лодой насмешливый голос. Рита обернулась. Перед ней стоял высокий стройный юноша лет девятнадцати.
Ким. Сын директора. Мне его показывала Оксана. Он где-то в конторе работает... Попрошу его. Как зовут директора?
Вспомнила: Пантелей Иванович.
— Y меня к вам просьба, Ким Пантелеевич.
— Чем могу быть полезен? — галантно улыбнулся Ким.
— Y меня больная тетя. Я прогуляла вчера... За ней некому ухаживать. Я хотела поговорить с вашим папой.
— Феодора Игнатьевна вас не пустила?
— Я не могу пускать всяких!
17
— Я сам поговорю с папой.
— Мне надо домой, к тете. Я спешу. Но до конца смены через проходную не пропустят. Моя фамилия Воробьева. Мар гарита Семеновна Воробьева.
— Я все устрою. Обождите в приемной, — твердо пообе щал Ким.
Минут через пять он вышел из кабинета отца довольный и сияющий.
— Директор приказал вас выпустить. При мне звонил на проходную. Пошли. — Рита, возбужденная и обрадованная, вышла из приемной. Ким шел рядом.
— Я сам не люблю Феодору. Но папа ее терпит. Верный страж и защитник. Папа разрешил вам не выходить на работу до конца следующей недели. С профкомом и парткомом он это дело утрясет. Они у него смирные.
— Спасибо вам...
— Говори мне ты, — попросил Ким, обнажая в улыбке острые мелкие зубы.
— До свидания, Ким Пантелеевич.
— До скорого свидания, только не Пантелеевич, пожалуй ста. Меня в детсадике дразнили «Пантелей-Пантелей, ты во руешь голубей», — дружелюбно и чуть-чуть насмешливо про пел Ким.
Вечером, когда тетя Маша уснула, Рита вышла на улицу.
Шагах в пятидесяти от дома начинался пустырь. Раньше, до войны, здесь был парк — нарядный и веселый. Как погрустнел и обезлюдел он за последние годы. Рита присела на пень — мертвый и равнодушный, как камень, рожденный в бесплод ной пустыне Севера. В прошлую осень она часто сидела здесь, «ужиная» запахами умирающих трав и шепотом деловито бегущей речушки. Рите всегда хотелось есть, а по вечерам голод грыз ее сильнее обычного. Утром — морген фри, — ве чером — нос утри, — невесело шутила Рита, провожая гла зами поблекшие листья, медленно плывшие к земле. Сегодня бывший парк встретил ее неприветливым угрюмым молчанием.
Забытые, неухоженные деревья сиротливо жались к берегу реки, все еще скованной тонким панцирем дряхлеющего льда.
Голые ветви спящих великанов настороженно замерли в ти шине. Они словно ждали кого-то, ждали враждебно, со стра18
хом. В морозные вьюжные ночи прошлых зим к ним крались женщины с топорами в руках. Холодное дерево таило в глу бине своей тепло и жизнь. Оно манило к себе бледных, ис питых матерей, закутанных в черные лохмотья. Старый хро мой сторож отпугивал их гулкими выстрелами — и дерево встречало весну. Случалось, что сторожа не было. Глухие удары топора рождали надежду в сердце матери, что дерево не проснется весной, зато светлых дней дождутся ее дети. В