Страница 26 из 128
Она прошептала:
— Я его осилю.
И осталась спокойно лежать в постели.
Потом откинула одеяло, медленно и долго одевалась. Огляделась досадливо: надо купить зеркало. Вынула из саквояжика, что привезла вчера, ручное зеркальце. Причесалась и домовито, прищурившись, прошлась по комнате.
Потом прибрала постель, подмела и расставила скудную мебель так, как ей нравилось.
Она заперла дверь на ключ и на дверях прикрепила записку:
«Я готовлю обед у технорука. Ключ у меня».
И пошла к техноруку.
За приготовлением обеда она очень подружилась с женой технорука. Жена технорука очень радовалась, что Олейников наконец женился. Они говорили о том, что ставки скоро будут повышены; что получать жалованье в товарных рублях — очень выгодно; что горное дело — очень интересное дело; что на руднике люди живут — симпатичные; что Олейников очень заботится о рабочих и служащих; что его все любят, только удивляются, почему он такой молчаливый.
О многом еще говорили Франя и жена технорука.
Потом Франя унесла обед домой и послала с сынишкой технорука записку мужу: «Обед готов. Приходи».
Жена технорука говорила за обедом мужу, что у Олейникова — очень хорошая и умная жена и что она за Олейникова очень рада: может быть, теперь он не будет таким скучным и молчаливым.
А Франя обедала одна, потому что муж прислал ей с мальчиком ответ:
«Обед прошу принести в контору. Домой мне сейчас некогда».
Франя долго думала: самой нести или передать с мальчиком? Решила передать с мальчиком: так разумнее.
Оставшись одна, Франя заплакала.
Попробовала было поесть супу, но аппетита не было, и она заплакала еще пуще. И суп-то она изготовила какой вкусный!
Испугавшись, что муж застанет ее в слезах (а это нехорошо), успокоилась. Вынула ручное зеркальце и пудреницу и напудрила щеки и нос. Потом испуганно стирала пудру, потому что пудра еще пуще может разозлить.
Она вспомнила, что брат ее был точно такой же, как и муж, но она его не боялась, потому что брат был все-таки свой человек. Тут она поняла, что жить ей — с мужем, и сжала губы.
«Я его осилю».
И совершенно спокойно, словно ничего не случилось, вечером встретила мужа. Олейников глядел даже не на нее, а мимо.
Он промолвил:
— Дай молока.
И опустился на стул.
Франя подошла к нему и хотела поцеловать его в щеку. Олейников уклонился, отошел и сказал:
— Сегодня ночью мне нужно писать отчет в центр. Ты не обижайся.
Франя еще не теряла надежды, но щеки ее побелели и руки дрожали. Она не понимала.
Эту ночь она напрасно ждала мужа.
Олейников заперся в соседней комнате, взяв подушку и одеяло, но она знала — он тоже не спит. К утру ей причудилось, что он сделал над собой нехорошее. Она вскочила с постели, застучала в дверь кулаками и закричала:
— Ванечка, милый, я уйду, я что хочешь сделаю — только не убивай себя. Я… я хоть сейчас оставлю тебя — только ты живи.
Тогда дверь отворилась и вышел Олейников. Он был совершенно одет. В руке у него было чье-то письмо. Он спросил удивленно:
— В чем дело? Почему вы плачете?
И сам себя перебил:
— Впрочем, не объясняйте. Я понимаю. Это я виноват, я сделал ужасную ошибку. Вы ни в чем не виноваты и ничем не можете мне помочь.
— Скажи, какая ошибка?
Франя готовилась к самому страшному: убил, украл — она все разделит с ним.
— Я напрасно женился на вас, — сказал Олейников. — Я могу, но не хочу понимать ваши настроения. Да я и не знаю, люблю ли я вас.
Франя отшатнулась и, заметив, что она в одной рубашке, быстро, кое-как накинула на себя платье.
Обернулась к мужу и промолвила:
— Так за чем же дело стало? Можно и развестись.
Она была очень красива.
Олейников сказал тихо:
— Я поступил неправильно. Я должен был сразу сказать, что ваш брат застрелился.
Он протянул Фране письмо, которое держал в руках.
— Это письмо лучшего моего друга, вашего брата. Оно вам многое разъяснит. Я это письмо получил после его смерти. Я подтверждаю: я женился на вас только из-за этого письма. Ради вашего брата.
И он ушел.
Франя развернула письмо. Прочла.
И первая мысль у Франи не о брате, а:
«Вот почему он женился на мне!»
И обида:
«Первый этаж!»
Потом ей стало страшно, словно она одна ночью попала на кладбище. Вот сейчас все, что погибли в эти годы, встанут из-под земли, обступят и разорвут ее за то, что она живет на их костях.
Франя вскрикнула и выбежала на крыльцо. Тут — солнце, и воздух, и люди.
Она заперла дверь на ключ, прикрепила к двери записку:
«Ключ у технорука».
Отнесла ключ — и отправилась в путь. По поселку она прошла спокойно, словно просто погулять вышла. В степи она стала серьезней, сдвинула светлые брови и заторопилась, комкая в руке письмо.
VI
Франя не заметила, как прошла десять верст — от труб рудника к трубам города. Она почувствовала усталость только тогда, когда мальчишка-нищий пристал к ней на улице:
— Дай «лимон»!
Штаны и рубашонка у мальчишки — в дырьях, и сквозь дырья — черное, как штаны и рубашонка, тело. Франя остановилась, роясь в карманах юбки. Сказала беспомощно:
— У меня ничего нет.
Мальчишка требовал грубо:
— Дай «лимон»!
Видно было, что он очень голоден.
И снова — угрожающе:
— Дай «лимон»!
Тогда Франя испугалась и побежала прочь.
Ей казалось — все такие, как ее брат и муж, будут ходить ободранные и худые и требовать: «Дай „лимон“!»
И превратятся в бандитов, потому что они не понимают, что жизнь — прекрасна.
Прохожие оборачивались, следя за Франей. Но было слишком жарко и пыльно для того, чтобы заинтересоваться: почему и куда бежит молодая женщина?
Добежав до дома, где жил Лютый, Франя остановилась. Отдышавшись, толкнула дверь и вошла.
В комнате у Лютого — беспорядок и грязь.
Сам художник сидел на кровати голый до пояса. К кровати придвинут был стол. На столе — пять бутылок водки, стакан и мокрые соленые огурцы.
Лютый сказал мрачно и спокойно, нисколько не удивляясь:
— Это ты? Садись и пей. «„In vino Veritas!“ — кричат»…
Черный густой волос вился на груди художника и на руках — от локтя до кисти. У Олейникова тело — безволосое, белое.
Франя всплеснула руками:
— Ты пьян!
— Да, — отвечал Лютый, — я гол и пьян. Потому что дух материализовался и искусство погибло. Душа умерла, а тело хочет водки. Садись и пей.
— Слушай, Лютый, приди в себя хоть на секунду. Ведь ты же меня любишь.
Художник поправил упрямо:
— Я тебя любил. Но женщина разрушает искусство. Долой женщину! Женщина — враг всякой идеи, женитьба — смерть для художника. Долой женщину!
Франя воскликнула:
— Господи! Куда же мне пойти? — с таким отчаянием, что художник отрезвел немного.
— Франя… погоди… Это Франя… а я голый…
Франя махнула рукой:
— Мне все равно. Это пустяки.
Но художник, схватив полотенце, тщетно пытался найти в нем рукава, чтобы надеть.
Отбросил полотенце.
— Я уже трезвый. Я понимаю, что это полотенце, а не рубаха. Говори.
Черные усы голого по пояс Лютого были неожиданны и смешны.
Франя не глядела на художника.
— Меня Олейников оскорбил. Мне не к кому обратиться за помощью.
— Я его убью! — воскликнул художник. — У меня есть нож. Погоди, куда я его спрятал? Как сейчас помню — пришел и хотел зарезаться. Потом решил напиться, а нож — куда я дел нож?
— А ты хотел зарезаться?
— Да.
— Почему же ты не зарезался?
— Надеялся, что ты вернешься ко мне…
— А зачем тебе сейчас нож?
— Убить Олейникова.
— За что?
— За то, что он тебя оскорбил.
— А ты за меня готов убить человека?
— Хоть тысячу.
— А только что говорил: долой женщину.
— Это я потому, что боялся, что ты не вернешься ко мне.
— Так ты, значит, готов убить моего мужа из любви ко мне?