Страница 7 из 25
Сперва, бывало, целые дни проходили в сплошных маршах, когда александровцам вообще никто не препятствовал. Однако чем дальше на север, тем гуще становились дивизии красных, и там, где Дон резко поворачивает на запад, на участке Лиски – Таловая и дальше по левому берегу Хопра до Урюпинской, свежие резервы красных создали устойчивую оборону.
Лиски были крупной узловой станцией, но путь к ней преграждала река. Генерал Келлер, приняв командование сводным ударным «отрядом», попытался перенести острие главного удара восточнее, по левому берегу Днепра, избегая лобового штурма Лисок. И вновь – красные укрепились вдоль правого берега речки Икорец, опираясь на многочисленные тамошние деревни, зарылись в землю по всем правилам фортификационной науки, и брать их лобовым ударом означало положить здесь все лучшие части Добровольческой армии.
– Плохо дело, Федь.
– Да сам вижу.
Петя Ниткин и Фёдор Солонов сидели на ступенях трактира в заречной части селения Икорец; напротив них, за одноимённой речкой, засели красные. Коннице генерала Келлера удалось ворваться на восточные окраины села, занять полустанок Песковатка, но на большее их уже не хватило. Потрёпанные эскадроны оттягивались в тыл, уступая место пехоте, но Две Мишени только присвистнул, глядя в бинокль на фортификации красных.
Правый берег Икорца выше левого, там поднимаются холмы, а само село, что ближе к реке и ниже, превращено в настоящую крепость: тянутся линии траншей, насыпаны брустверы, на колокольне Богоявленской церкви – наверняка! – наблюдательный пост. Мосты взорваны, кроме одного, железнодорожного. Долина заболочена, да и речка, хоть и неширокая, являла собой изрядную преграду.
И само село кишело красными. Они даже особенно не скрывались – мол, давайте, золотопогонники, атакуйте. Посмотрим, как у вас это получится.
Подошёл Две Мишени, спокойный и молчаливый. Кивнул, сел рядом. Понимающе взглянул на друзей:
– Плохо дело, да?
– Вот и я то же самое сказал, Константин Сергеевич, – вздохнул Петя. – С налёта не взять.
– И не с налёта тоже, – буркнул Федя. Они ходил в разведку на север, но на два десятка вёрст вдоль Икорца так и тянулись позиции красных. – Откуда у них столько войск-то здесь?
– А чего ж им не быть? – пожал плечами полковник. – Это там были и Колчак на востоке, и Юденич на северо-западе, и ещё бог весть кто. А тут вся старая армия цела. И офицерство кадровое не выбито, как там, и в немалом числе пошло на службу к большевикам. А ещё многие рассеялись по имениям, по квартирам, по родне – и сидят себе, выжидают, чья возьмёт.
– Но почему же так, Константин Сергеевич?! – с мукой вырвалось у Фёдора. – Мы же читали… там и впрямь в войне многие погибли, кому ни попадя погоны прапорщиков вешали. Но тут-то, у нас? Гвардия дралась, и кто уцелел – здесь; а остальные-то?
– Обиженных много, Федя, – вздохнул Две Мишени. – Вот как капитан – бывший – Нифонтов. Тоже ведь у красных служит.
Господа прапорщики дружно разинули рты.
– Откуда ж известно такое, Константин Сергеевич?
– Слухами земля полнится, Петя, как есть полнится… но не в Нифонтове дело. Видать, сходства-то меж потоками куда больше, чем нам казалось. Я-то, грешным делом, тамошних книжек почитав, надеялся, что у нас так не случится, или если случится, так офицеры все как один… – он отвернулся, махнул рукой. – Ошибался. Погоны золотые носили, пили за государя, а верности-то настоящей не оказалось. Как и там. Потому что те же, что там, и у нас смуту затеяли. Гучков, Милюков… вся эта шайка-лейка «временных». Теперь-то о них никто не вспоминает, но дело своё чёрное они сделали.
Помолчали.
– Но вы, друзья мои, всё правильно определили – плохо дело наше. С теми силами, что есть, красных не опрокинуть. Пока на одного нашего их трое было, даже четверо – мы вперёд шли. А теперь, когда семь-восемь уже, а то и больше – нет, не сможем. Разрывы во фронте они ликвидировали грамотно. Оттянули назад всё, что могли, восстановили сплошную линию. Знали, когда драться надо, а когда и отступать. Знали, что мы в них упрёмся и начнётся окопное сидение. Как у тех под Верденом, и не только. А мы их не пересидим.
– Значит, надо атаковать и прорываться!
– Надо, Федя. Вот только как? Дайте мне их танковый корпус, и я до Москвы за три дня дойду. А тут? Разве что на испуг брать…
– На испуг?
– Есть тут одна мысль… – загадочно улыбнулся Две Мишени. И тотчас поднялся, ушёл. Напоминать о «строжайшей секретности» не стал – и без того понятно, что Федя с Петей и не пикнут, что у господина полковника «мысль одна» появилась.
Ночью они переходили реку. Они – команда «стрелков-отличников», вернее, те, кто от неё остался.
В самом начале, ещё в Гатчино, погиб Юрка Вяземский.
Полёг невдалеке от Юзовки Варлам Сокольский.
Умер от ран в ростовском госпитале Пашка Бушен.
Лежал в тифозном бреду Лихой, он же Дима Зубрицкий.
Остались Миша Полднев, Севка – только не Воротников, а Богоявленский, да Степан Метельский. Ну, и он, Слон, Фёдор Солонов, – четвёртый.
Мало.
Поэтому отправились с ними и Левка Бобровский, и, конечно же, тот «другой Севка», Воротников, и Женька Маслов, худой, цепкий и ловкий. Все – тяжело нагруженные.
Апрельская ночь ещё холодна, и ещё холоднее река Икорец, но вчерашние кадеты не жаловались. Молча, бесшумно, без всплесков скрывались под водой. Тяжёлых винтовок с собой не брали. У каждого в плотном коробе с тщательно промасленными краями крышки – по бельгийскому тяжёлому «браунингу». За месяцы войны каждый из александровцев собрал по целому арсеналу – истинному воину всегда мало того оружия, которым он уже владеет.
Правый берег Игорца, как и левый, был изрядно заболочен, заливные луга – истоптаны скотом, и окопы красные устроили выше, но устроили как следует, не пожалев ни колючей проволоки, ни кольев, ни пота своих солдат.
И секреты они выставили, всё по правилам.
Вот только не учли, что полковник (погоны генерал-майора Две Мишени так и не надевал) Аристов дрался с последними работорговцами Туркестана, с дикими афганскими кочевниками, с маньчжурскими хунхузами и с японскими самураями – дрался с ними со всеми и выжил.
Реку переплывали под водой, дыша дедовскими методом – через трубки. Свети луна, будь внимательнее дозорные, они, быть может, и заметили бы подозрительную рябь на спокойной воде.
Но луну скрыли плотные серые тучи, словно сам Господь развернул на все небеса солдатскую шинель. А часовые хоть и не дремали, но слабую дрожь на поверхности тёмной воды не углядели.
…Приречный ивняк красные частично порубили, но свести его по всей линии обороны, конечно же, не могли. Две Мишени и его команда выбрались на берег, холод был адский, мокрое обмундирование липло к телу, но они проделывали подобное множество раз в лагерях под Гатчино, переходя вброд и переплывая под водой бесчисленные тамошние озёра и речки.
Осветительных ракет у красных то ли не нашлось, то ли не сочли нужным их запускать.
В полусотне шагов, за болотистым лугом, начинался лес, круто поднимавшийся по склону. Вековые деревья не смогла бы повалить даже целая армия дровосеков, и кадеты скрылись в их густой тени.
Команда Аристова обходила село с юга, оставив по правую руку железнодорожный мост. Мост красные взрывать не стали, но возвели на своём его конце настоящую крепость, перегородив рельсовый путь завалами; и несомненно, это всё прикрывалось артиллерией и пулемётами.
Вот и линия траншей, вот и колья…
Севка Воротников перевернулся на спину, парой сноровистых движений перерезал колючую проволоку, как положено, в нескольких местах. Фёдор пополз первым, «браунинг» уже на поясе, а в руке – верный, как смерть, финский нож, наточенный острее бритвы.
Первый часовой рухнул молча, второй успел только захрипеть. Азы подготовки «воина-разведчика». Этим Две Мишени мучил их с самого первого года в корпусе.