Мой Ангел

– Юр, глупости не говори. Я позвонил, чтобы услышать твое одобрения касаемо проекта, а с остальным я как-нибудь справлюсь. Беги к своей жене, – в горле начинает першить. Держусь изо всех сил. Не по-дружески будет завершить разговор не традиционным прощанием. – Пацану от меня передавай большой привет, – и завершаю звонок.

Телефон убираю в карман брюк, а взгляд направляю в приоткрытую пустоту. Тело подрагивает. Охватывает холод, проникающий в комнату, хотя окна плотно закрыты.

Как же теперь всё иначе воспринимается. Неужели так будет всегда при упоминании Юрой о интересном положении своей супруги, затем о том, как их малыш растёт, развивается и какой он счастливый отец. Меня к тому же ещё и в крёстные записали. Пацан уже мне как родной. Я вот заранее детское футбольное поле ему купил, должно понравиться. Годик другой и Игорь с новостью о пополнении заявится и тоже будет в «родственники» набиваться.

Слышать и радоваться вместе с ними тогда, когда я знаю, что Рита никогда не сможет этого почувствовать. С этой мыслью на меня вновь накатывает осознание: если я верну своего ангелочка, то у нас …

Я взрываюсь, и опрокидываю рабочий стол. Сметаю книги с полок. Снимаю красиво нарисованную сказку, которой в жизни не видать. Комната за секунду превращается в берлогу разъяренного медведя. Боль съедает изнутри. Хочется во всю глотку орать, чтобы хоть кто-то сверху услышал. Я, конечно, конченный придурок, но чтоб настолько…

Ослабленно сажусь и опираюсь на перевернутый стол спиной.

– Чем я такое заслужил? – Поднимаю голову наверх. – Чем? – А после медленно склоняю её. – Скажите, чем? – В голосе слышится усталость.

Я измучен.

Три года жить в ожидании, видя перед собой чёрный квадрат. Его чернота поглощала меня. Я зверел. Меня было тяжело обуздать. Я словно с цепи сорвался, и меня понесло в сплошную грязь. Я жадно мстил, сжигал всё вокруг себя в надежде, что меня окутает дым, и я в нём задохнусь.

Жив, сука.

Смеюсь в голос.

Чуть не убил одну мразь, чуть не дошел сам до ручки, но мы оба, твою мать, живы.

Протягиваю руку и достаю из шкафчика коньяк. Заливаю в себя раз, два, три…

И кажись я сразу вырубился.

Меня будит мелодия звонка. Расщепляю тяжелые веки. Достаю телефон. Отец.

– Алло, – отвечаю осипшим голосом.

Голова болит. За последние дни по часам это похоже на человеческий сон, а всё равно проснулся убитым. Еле руки поднимаются, глаза с трудом открываются, голос и вовсе кажется ещё спит.

– Копия документов у меня на столе, – одним махом отрезвляет отец. – Тебе отправить или…

– Сам.

И первым ближайшим рейсом вылетаю из Москвы.

Глава 25. Маргарита

Три года назад

После того, как я попала в аварию, меня незамедлительно по требованию отца Макса перевели в английскую больницу. Как позже мне поведали, транспортировка на самолете прошла более, чем успешно: без каких-либо заминок или иных инцидентов, которые могли повлиять на моё и так на тот момент критически тяжелое состояние.

Здесь, в одном крупном медицинском центре, за мной закреплена программа «Vip-уход». За мою жизнь, за возможность встать на ноги ежедневно борется команда, состоящая из лучших специалистов. Я, и вправду, тут ни в чём не нуждаюсь, кроме него.

Да, по-прежнему мои жизненные показатели не стабильны. Чувствую в теле слабость. В некоторых местах я и вовсе ничего не чувствую. Меня успокаивают, что это временно, но я-то понимаю, что может и их ставки на этот счёт куда более печальны. Я не унываю — надо встать, значит встану. Подобные мысли, вроде той, что я буду прочно прикована к постели, подкидываю и отбиваю от себя куда подальше. И без того имеется головная боль, не покидающая меня ни на секунду: с ней ложусь спать, и с ней же каждое утро просыпаюсь. Ощущение будто шум стоит не только в ушах.

Ко всему прочему, от множественных хирургических вмешательств потихоньку истощается организм, ему словно некогда выдохнуть. Он вынужден работать и работать, не покладая рук. Накопленная усталость иногда приводит к сбоям. И после очередной операции, по словам лечащего врача, прийти в норму мне становится всё тяжелее и тяжелее. И потому любые физические воздействия для медицинских целей проходят под строгим контролем. А следующие операции и их проведения ставятся под большой вопрос.

Однако, чтобы с моим организмом не происходило и какое бы ни было моё состояние, я хочу его видеть, слышать, прикасаться к нему, чувствовать тепло его тела через объятия и поцелуи. Я скучаю по Максу. Даже в таком дерьмовом положении, я не могу перестать думать о нём. Мне так много нужно ему сказать. Снова у него попросить прощения и обрести надежду быть прощенной. Натворила, конечно, делов, хоть отбавляй. С себя вину я ни в коем случае не снимаю. Моя эгоистичность превзошла саму себя. Выпуская руль из рук, я мнила себя непобеждённой. Жизнь быстро всё расставляет по местам. И моя храбрость, смелость, авантюризм моментально улетучились с ударом об асфальт.

Придя в сознание, про победу я так и не вспоминала, а вот про Максима… его из своих мыслей не выпускаю.

Мать категорически настояла на запрете посещения им больничного комплекса. У меня не много сил, чтобы кого-то в чём-то убеждать или с кем-то вступать в конфронтацию. Конечно, я не сложила молча ручки, и каждый раз пробовала достучаться до матери, но она уверенно шла в отказную. Макса ко мне не под каким предлогом не впускали. Знаю — прорывался сюда. Но, увы…

Если первый месяц меня навещали ребята, и они были нашим с Максом мостиком общения, то сейчас врачебной комиссией решено внести дополнительные ограничения. Кроме матери и медперсонала, я в своей палате никого не наблюдаю.

Теперь я ещё глубже погружаюсь в тот страшный день, сотворенный моими собственными усилиями. Звук удара, боль, пронизывающая мое прожжённое тело от трения об асфальт. Скопление вокруг меня народа. Отдаленные звуки криков. Холод. Сон. Его глаза, широко распахнутые от увиденного. Дрожащие на мне руки.

Ночные кошмары стали моими постоянными гостями. И, казалось, с этим невозможно свыкнуться и ужиться, но это глупости. Всё в нашей жизни относительно. Меня медленно подводят к тому, чего пережить никогда не удастся.

Последняя активность врачей возле моей персоны немного смущала. Даже скорее настораживала. Бесконечные осмотры, анализы, различные исследования, регулярная смена врачей — это разве не повод для беспокойства? Ведь смотрели вовсе не позвоночник и не нижние конечности, где явно имеется проблема.

И мои догадки подтвердились. Что-то точно происходит. И мне видимо сегодня об этом спешат доложить.

В мою палату входит лечащий врач, мистер Джеймс Глиссон, а за ним неуверенно плетётся моя мать, на которой лица нет. Бледная. А глаза красные, словно до прихода сюда набрала целую ванну соленой воды.

Начинаю перебирать в голове причины столь неожиданно намечающегося совещания…по лицам явно не поздравлять с выпиской пришли.

Неужели никогда не смогу ходить? – В воздухе повисает главный вопрос.

– Доброе утро, Маргарита. Как ваше самочувствие? – Мягко к чему-то подводит. В голосе слышится второстепенность.

Он здесь не для этого.

– Что-то случилось? – Смотрю на мистера Глиссона, затем перевожу взгляд на мать. В её глазах набирается вторая ванна. Она быстро отворачивается от меня. Паника во мне нарастает со скоростью света. – Да не молчите, ну же? – Подгоняю, а у самой страх, поднимающийся с кончиков пальцев ног до замершего сердца, приводя его резкими толчками в бешенное движение.

– Маргарита, нам с вашей матерью нужно кое-что вам сообщить, – видно, как он, перебирая пальцы рук, деликатно подбирает слова. – Это касается вашего здоровья.