Страница 4 из 93
— Обещаю, конечно, — отвечал княжич легкомысленно.
Ольга засмеялась от радости. И отец Григорий благодушно кивнул.
— Ты, Малуша, не надумала ли креститься? — повернулась больная к матери Владимира.
— Право слово, не знаю, — потупилась та. — Я страшусь гнева Святославлева...
— Перед родами хорошо озариться светом учения Господа нашего Иисуса Христа, — наставительно произнёс священник.
— Да, самой покреститься и дитя новорождённое крестить, — подтвердила бабушка.
— Коли князь позволит...
— Да, позволит он, грешник окаянный! — покривила губы Ольга. — Жди от него этой княжьей милости!.. Надо решать самой.
— Хочешь, дам почитать тебе книгу святую — Евангелие от Матфея? — обратился к Малуше отец Григорий. — Давеча привёз из Моравии отец Иоанн. Писано кириллицей. Прочитаешь — вернёшь.
Женщина сказала с поклоном:
— Буду благодарна. Ознакомлюсь с душевным трепетом.
Неожиданно дверь открылась, и в одрину вбежали два взволнованных юноши — княжич Олег, лет пятнадцати, и его приятель, на три года старше, сын боярина Ушаты — Путята. Преклонив колена и отвесив поклоны, оба стали наперебой объяснять:
— Не вели казнить, а вели слово молвить, великая княгиня!
— Мы с дурными вестями!
— Степняки на подходе к Киеву!
— Мы с Путятой охотились вдоль Днепра в стороне Витичева. Смотрим, а на башне сигнальной костёр горит!
— И навстречу нам — беженец из Родни. Говорит, что в долине Стугны пыль стоит столбом — печенежская конница идёт!
— Мы сказали Люту... то есть Мстиславу Свенельдичу, он уже велел затворить ворота и пошёл снаряжать гонцов к Претичу в Чернигов, за помощью.
Ольга от этой новости подалась вперёд и с испуга перекрестилась:
— Свят, свят, свят, — прошептала она. — Да откуда ж им взяться, степнякам-печенегам, тут? Ведь они далеко, за днепровскими порогами. Хан их Куря — наш недальний родственник и в союзе со Святославом, вместе воевать ходили. Прежде не совались на Киевскую землю.
— Значит, было с чего обнаглеть поганым, — покачал головой священник. — Не дай Бог, что со Святославом стряслось в Болгарии!..
А Малуша крепко прижала к себе сына; тот уткнулся в тёплый мамин живот и стоял ни жив ни мёртв от страха. За окном раздавались раскаты всполошного колокола — он предупреждал киевлян о грозящей опасности, а ему вторил гром, исходящий с небес.
Переяславец-на-Дунае, лето 968 года
Церковь Успения Богородицы оставалась единственной в городе после его захвата Святославом. Он пришёл сюда прошлой осенью, накануне зимы, отхватил часть Болгарии — от низовьев. Дуная и почти что до самой Янтры, — овладел массой городов, а Переяславец провозгласил собственной столицей. Церкви все пожёг, а священнослужителей разогнал. Лишь одна небольшая церковка на окраине, за горой, странным образом тогда уцелела — может, потому, что была из камня, или по недосмотру воеводы Свенельда. В ней служил отец Нифонт — молодой, энергичный, с мощным красивым голосом. Прихожане относились к нему с теплотой и нежностью.
Князь, остыв, повелел Нифонта не трогать. А потом даже разрешил взятой в плен византийской монахине Анастасии на заутрени ходить. Но в сопровождении Милонега и приставленной к ней холопки.
Девочка, узнав, что её похитили и везут не в Константинополь, на юг, а в Переяславец, на север, долго плакала, не хотела есть и молила вернуть её в монастырь Святой Августины. Князь решил посмотреть на гречанку. Был он коренаст, круглолиц и брит. С бритой головы его свисал оселедец — длинный чуб, оставленный на макушке. Длинные усы были, как у рака. Мочку левого уха оттягивала серьга — золотая, толстая, а на ней жемчужины и рубин горели. Серые глаза гипнотически взирали на собеседницу.
— Хороша, — сказал Святослав, разглядывая монашку. — Греческая кровь — одухотворённая кровь.
Калокир, явившийся вместе с князем, говорил с ним по-русски:
— Но Анастасия — гречанка лишь наполовину; по матери Феофано. Иоанн Цимисхий, её отец, по происхождению армянин, из семейства Гургенов. Так же, между прочим, как и сам правитель — Никифор Фока.
— И армянская кровь не хуже, — отвечал Святослав. — Ты спроси у неё, пожалуйста, чем ей так не понравилось у меня в Переяславце? Плохо кормят? Невнимательно за ней ходят? Издеваются? Унижают?
Калокир перевёл на греческий. Девочка сидела нахохлившись, глазки долу, губки сужены. Посмотрела на Святослава мрачно:
— Как он думает — под замком сидеть приятно?
Князь ответил:
— Ничего, это ненадолго. Вот отправим её на Русь — будет без замка. Сделаем княгиней. Замуж выдадим за сына моего, Ярополка. Чем в монастыре погибать — может, веселее получится?
Дочка Феофано молчала, переваривая услышанное. А потом попросила кротко:
— Хоть позвольте мне по уграм на заутреню ходить. Две недели я не молилась в церкви. Это тяжкий грех.
Святослав разрешил и вышел.
Так она и стала посещать отца Нифонта.
С Милонегом, сопровождавшим её, поначалу не хотела общаться: он участвовал в её похищении. Но потом обида забылась, новые заботы стали занимать, и она задала вопрос:
— Милонег, скажи, Ярополк — добрый или злой?
Юноша посмотрел на неё с улыбкой:
— Нет, совсем не злой. Но не слишком добрый...
— Сколько лет ему?
— Около семнадцати.
— А на вид — симпатичный или уродливый?
— Да не знаю, право. Страшным его не назовёшь, но и не красавец. Не особенно такой видный. Он не богатырь.
— А по-гречески понимает?
— Как и я примерно. Нас один учитель учил. Знаешь, Ярополк — мой племянник. Сын моей покойной сестрицы. Мой отец ему — дед.
— Интересно! Твой отец — тоже князь?
— Нет, он волхв.
— Что такое «волхв»?
— Как тебе сказать? Чародей, прорицатель. Может исцелять, вызывать дожди, разгонять облака. Знает все приметы. И гадать умеет — по полёту птиц, по воде, по земле, по расположению внутренностей жертвенных животных.
— Надо же! — сказала она. — И тебе передал это мастерство?
Милонег мотнул головой:
— Я не захотел. Нет желания волхвовать, кудесничать. Место моё — на войне и в походе. В мечниках у князя.
Девочка внимала ему с любопытством.
— Есть ли в Киеве православная церковь? — продолжала она.
— Даже две: на Подоле — Ильи-пророка, но уж больно старая, а вторая в центре — Святой Софии, выстроена лет десять тому назад Ольгой Бардовной. Деревянная, небольшая, но красивая очень. Службы там отец Григорий ведёт. Он княгиню Ольгу крестил, стал её духовником, вместе с ней ездил в Константинополь, а по-нашему, в Царьград. Там она встречалась с Константином Багрянородным, получила благословение патриарха Полиевкта.
— Хорошо, — оценила Анастасия. — Значит, отец Григорий отпустит мне грехи...
Так они ходили по дощатой мостовой, мимо одноэтажных построек Переяславца. Сзади ковыляла холопка — привезённая Святославом из Хазарии, после его похода 964 года. Князю нравилось, как она готовит конину, и поэтому Суламифь отправлялась с ним во все его путешествия.
— Можно заглянуть к ювелиру? — как-то раз обратилась монахиня к Милонегу. — Только посмотреть. Всё равно у меня денег нет.
— Загляни, разумеется. Жалко разве?
Ювелирная мастерская представляла собой небольшой закут, где сидел мастер в кожаном фартуке и припаивал на какую-то брошку мелкие серебряные крупинки. Пахло канифолью. Отложив паяльник и поправив волосы, мастер встал и приветственно поклонился. Говорил он по-русски с явным болгарским акцентом:
— Добры дён, русски госпударь. Честь велика ест на меня посещение то ваш. Чем обязан русски госпударь?
Милонег сказал:
— Покажи-ка, братец, нам серебряные колечки.
Ювелир поклонился и достал несколько шкатулок. У гречанки заблестели глаза, и она, с непосредственностью подростка, начала примерять драгоценности. Небольшое кольцо с маленьким бриллиантиком пришлось ей по вкусу. Отведя руку в сторону, любовалась переливами граней камня.