Страница 3 из 101
— Владыко Дионисий, не должно было тебе вводить нас в конфуз, — сказал Борис строго. — Мой долг раскрыть сие нарушение государю.
Дионисий только на мгновение поднял на Бориса свои глаза: чёрные, жгучие, они сверкнули непокорством. И ответил, как показалось Борису, без раскаяния:
— Да простит меня Отец Всевышний, разум затмило, правитель.
Борис не стал делать новое замечание Дионисию, потому как нужно было уделить внимание гостю, к которому уже подошёл Иов. Получив благословение, Иов покаялся перед Иоакимом за дерзость Дионисия.
— Святейший патриарх Иоаким, русская церковь скорбит о случившемся. Ты наш гость, посланный Богом, и мы в твоей власти, владыко.
Два старца, многим похожие друг на друга, оба способные прощать ближнему промахи и заблуждения, тотчас забыли о Дионисии. К ним подходили чины высшего московского духовенства. Иов представлял каждого, а Иоаким благословлял своею старческой рукой. И так получилось, что Иов в этот миг представлял главу русской православной церкви, а Дионисий оказался отчуждённым от своей роли. Он понял, что ему нужно немедленно повиниться перед высоким гостем и занять своё достойное место. Но в этот миг, стоявший поблизости, Борис сказал Иову:
— Отче владыко, наш гость устал с дороги, прими его на сей день у себя, а я распоряжусь, где должно ему пребывать дале.
— Так и сделаю, сын мой, — ответил Иов и пригласил патриарха в свои палаты.
Иов и Борис повели гостя из собора, а Дионисий смотрел им вслед и пытался ответить на вопрос: что же случилось, если он так неожиданно оказался за спиной Иова?
В палатах митрополита Иова Иоакиму был оказан самый радушный приём. За столом Иоаким пил и ел вволю, потому как отощал за дальнюю дорогу. Да и угощали патриарха с русским хлебосольством.
Потом два старца беседовали о делах церкви. Богатый розмыслом Иов ещё в соборе, сразу после конфуза, подумал о том же, к чему пришёл Иоаким. Да, греческая церковь уже не так величественна, как в прошлом, а по-иному не путешествовал бы в поисках милостыни её первосвятитель и владыка. И в подтверждение сиих выводов Иоаким стал жаловаться:
— Наша церковь пришла в упадок, храмы подвергаются запущению. У нас нет денег содержать их в прежнем виде. Верующие всё меньше пекутся о спасении души, тянутся к греховным утехам. Пала нравственность, процветает вольнодумство. Церковь не в состоянии остановить обнищание духа своей паствы.
Иов слушал со скорбным выражением лица. И думал, чем сможет оказать помощь Антиохийской церкви, её патриарху. Пока что в его силах только согреть дарами, сделать вклады в греческую церковь, достойные русской церкви. Но тут Иов пришёл к мысли о том, что нарушит закон старины: церковь не может делать вкладов в другую церковь без взаимности. А какой вклад посилен Иоакиму? Сможет ли патриарх поддержать русскую церковь перед Вселенским Собором о наделении её самостоятельностью? Иов считал, что православие Руси давно, ещё со времён великого князя Василия, отца Ивана Грозного, достойно независимости. Где ещё есть, кроме России, такие древние очаги православия, как Новгород, Владимир, Псков, Суздаль, Ярославль, Ростов Великий.
— Русский народ и его церковь со дня крещения принимали к сердцу боли и нужны первосвятителей как свои, — издали начал Иов. — Христиане — братья во Христе, како же беду и горе не поделити. Ноне наша церковь богата. Ей посильно помочь твоей церкви, святейший. — Иов умолк. Теперь время сказать главное и око в око. — Но тебе ли не знать, владыко, что русская церковь тоже нуждой мается. Спустя два лета Русь отпразднует шесть веков с того часу, како влилась в лоно православия. Наш государь Фёдор Иоаннович не единожды сожалел о том, что мы не равны пред Богом. Возможно ли тебе, святейший, просить Вселенский Собор за русское православие, дабы обрести равный лик с Царьградом, Антиохией, Александрией и Иерусалимом? — Иов внимательно смотрел в глаза Иоакима.
И старец не отвёл глаз, не потупил взор.
— Великой Руси вольно просить Вселенский Собор, чтобы дал патриаршество, — ответил Иоаким, лаская глазами почтенного Иова, — а как проявите рвение, буду способствовать вам в Константинополе и на Вселенском Соборе.
— Како скоро сия просьба к Вселенскому Собору получит благословение? — спросил Иов.
— Токмо Богу Всевышнему ведомо время свершений. Будем молить его, дабы сие свершилось к дню Крещения Руси. Помню сию дату.
— Да помолимся, святейший владыко, за наши благие чаяния.
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, — ответил Иоаким, вставая из-за стола. — Аминь.
Иов тоже встал, повёл гостя в моленную, остановился перед иконостасом, в центре которого сиял освещённый лампадами Деисус — икона с изображением Христа-Спасителя, Богоматери и Иоанна Предтечи по сторонам. Но прежде чем опуститься на колени, Иоаким взял за руку выше локтя Иова и тихо сказал:
— Брат мой во Христе, пред его ликом прошу: берегись ехидны, коя затаилась в вашем стане.
— Благодарю, святейший владыко. Аз ведаю, чьё имя рек ты своими устами.
Вечером того же дня, после богослужения, пришёл в Благовещенский собор, где вёл службу Иов, Борис Годунов. Он прошёл в алтарь к Иову и там, за иконостасом, у них была тайная беседа.
— Царь-батюшка разгневан на Дионисия, призывал его к себе и ругал за конфуз. Дионисий каялся, да без усердия. Но государя не обманешь. И он воскликнул: «Ты мне неугоден, лукавый!» А чем всё кончится, токмо Богу ведомо.
Когда Борис рассказал то, что случилось во дворце у царя, Иов попросил его:
— Ты, мой сын, не поскупись на милостыню в честь патриарха Иоакима. Пусть порадуется и подивится твоей государевой щедрости.
— Ясно мне, владыко, одно: явился он к нам на Русь за дарами не от жирных щей. Не будем же нищими от своих щедрот. Не оскудеет рука дающего, и я ублажу святого старца, — ответил Борис.
— Бедственно живёт его Божье патриаршество, — посетовал со вздохом Иов, — разорениям губительным подвергнутое.
Борис никогда не скупился на вклады в монастыри, в церковь. Верил искренне, что за всё вложенное со святою молитвою на устах Бог воздаст своей милостью. А богатства Борису было не занимать, поговаривали, что он богаче самого царя.
— Не сомневайся, владыко, если он тако же обещал твёрдо милость и усердие проявить к русской церкви, то уедет от нас с почестью, подобающей сану. Наделю соболями, куницами, воском и мёдом, рыбьим зубом, узорочьем и полотном.
— И серебра не пожалей.
— И серебром одарю, и коней упряжку заменю.
Разговор между правителем и митрополитом складывался будто меж равными друзьями-братьями. Да и всамделе было так: многие годы проверялась их дружба и трещины не дала.
Из собора Годунов ушёл в царские палаты, куда заходил беспрепятственно и каждый вечер. День прошёл, и нужно было донести царю все дневные дела-тяготы. Но сегодня Бориса волновало лишь то, о чём шла у него беседа с Иовом.
Царь Фёдор находился в малой передней, на малом возвышении — царское место. Здесь Фёдор принимал государственных мужей. Он сидел в аксамитном охабне, отделанном соболями и узорочьем, с большим лалом на груди. В глазах — ожидание.
Приездом Антиохийского патриарха Иоакима царь Фёдор был доволен. На трапезу думал позвать, и царица Ирина об этом просила, пообещал ей. А теперь ждал, что скажет любезный правитель о цели приезда почётного гостя.
Годунов подошёл к царю с низким поклоном, свято соблюдая вековой порядок.
— Да пошлёт Господь Бог тебе, мой государь, благоденствие на многие лета, и царице-матушке...
Какими разными были сии высшие правители России: коронованный, предпоследний в ряду Калитиного племени и некоронованный, в прошлом из худородных бояр. Фёдор — мал ростом, худощав, словно заморён недугом, бледнолиц, с реденькой прозрачной бородкой, простодушен лицом и тих голосом. Борис, в отлику, статен, широкоплеч, благороден лицом, чёрная опрятная борода придаёт ему мужественный вид, глаза умные, проницательные и быстрые.