Страница 4 из 81
— Над старшим братом твоим во Христе нависла смертная беда. Спаси человека чистого и непорочного, пречестнейшего хранителя христианской веры греческого закона.
— Успею ли? — только и спросил Гермоген.
— Успеешь, владыко! — ответил Сильвестр.
— Да поможет нам Всевышний, — выдохнул Гермоген и повелел гнать коней.
Это случилось ещё, когда патриарха Иова схватили в алтаре. А до Москвы оставалось шесть вёрст.
ГЛАВА ВТОРАЯ
СУДЬБА АРХИЕРЕЯ
Блеснула на солнце холодная сталь топора. Палач Клещ пробовал остриё пальцем — гож ли топор. Потом Клещ схватил Иова и повалил его на помост. Да снова взялся за топор и медленно занёс его над патриархом. Народ онемел от ужаса.
Но орудие зла безвестного палача по прозвищу Клещ не упало на тонкую беззащитную шею патриарха. Богатырская рука Геласия пресекла зло. Он остановил замах, вырвал топор, швырнул его на помост, а самого Клеща с силой турнул в шею с высокого места.
Тогда топор схватил Богдан Бельский и, подавая Андрею Шерефединову, приказал:
— Руби!
Рука Шерефединова не потянулась к топору, он попятился.
— Сам, сам чини расправу, — открещиваясь от топора, простонал дьяк.
А в это время возле Лобного места, пробив себе путь через толпу, остановилась взмыленная тройка Гермогена. С облучка соскочил рыжебородый стремительный Сильвестр, влетел на Лобное место и заслонил собою патриарха.
Следом за Сильвестром, поддерживаемый ведуньей Катериной, поднялся на скорбный помост Гермоген. Он приблизился к патриарху, помог ему встать и попросил:
— Отче владыко святейший, благослови своего сына.
Иов поднял на Гермогена слезящиеся глаза и дрогнувшим голосом произнёс:
— Гермоген, воитель славный, радость моя и опора. Во имя Отца и Сына и Святого Духа, благословляю тебя, брат мой во Христе, на патриарший престол всея Руси. А там как Бог повелит! — И патриарх припал к дорожному плащу Гермогена, заплакал от слабости и страдания.
Обняв лёгкое и худое тело боголюбца Иова, Гермоген окинул зоркими глазами площадь и крикнул:
— Дети мои, слушайте! Тот, кто дерзнул поднять руку на святого отца русской церкви, будет проклят во веки веков. И я бросаю им в грязные лица, извратникам Бельскому и Шерефединову, анафему и клятву отлучения от церкви! Аминь!
— Слава Гермогену! — прокричали церковные клирики от подножия Лобного места.
А Гермоген шагнул к Богдану и дьяку Андрею и гневно повелел:
— Изыдьте с глаз, ночные тати!
Геласий вырвал топор из рук Бельского и стал теснить его с помоста. И Сильвестр достал из-под кафтана сулебу, надвинулся на дьяка Шерефединова. И согнали защитники Иова недругов в толпу. Да и она их встретила неласково. Гермоген передал Иова Геласию. Патриарх и его поблагодарил:
— Спасибо, сын мой, что отвёл вражью руку!
В сей миг Гермоген вновь заговорил с народом:
— Слушайте, дети мои! Наш патриарх, наш ревностный хранитель веры, заботливый отец об устройстве церковной иерархии и благолепии богослужения, достоин сыновней любви и заботы. Согреем старость его радостью бытия, дети мои! А сей час подвигнитесь, и мы уйдём на покой.
Гермоген повёл Иова с Лобного места в карету. Геласий, Сильвестр и Катерина спустились следом. Вскоре же карета медленно двинулась к воротам Кремля. Народ уступал ей дорогу, и многие осеняли себя крестным знамением. Люди были молчаливы, смотрели в землю, стыдясь поднять виноватые глаза, да кляли в душе сатану и Бельского, которые толкнули их на богомерзкое дело.
Иов попросил Гермогена отвезти его в свои палаты.
— И ты, мой любезный спаситель, отряхнёшь дорожную пыль и отдохнёшь, я посмотрю на тебя, расскажу о наших печалях, — тихо говорил патриарх, всё ещё не придя в себя от нервного потрясения.
Тройка проехала Соборную площадь и остановилась у патриаршего двора. Он был забит толпою горожан и пройти к палатам было невозможно. Однако скорые на дело Геласий и Сильвестр стали пробираться сквозь толпу к палатам, вошли в них и увидели полное разорение и опустошение!
— Эко же, мамай побывал! — возмутился Геласий.
В палатах ещё бродили горожане, собирали, что не успела унести толпа. Геласий на них крикнул:
— Во тьме без Бога бредёте, разбойники! Чей дом порушили?!
Все, кто ещё оставался в палатах, стали торопливо покидать их, бросая прихваченное добро. Геласий и Сильвестр нашли в дальних покоях спрятавшуюся домоправительницу Серафиму, и все трое покинули палаты. Подойдя к карете, Геласий сказал:
— Отче святейший, прими со смирением беду! Твоё гнездо разорили отступники от веры Христовой.
— Боже милостивый! Гордые восстали на меня, и скопище мятежников ищет души моей, но Ты, Господи Боже щедрый, даруй крепость Твою рабу Твоему и спаси сына расы Твоей, — прошептал Иов молитву и добавил, обращаясь к Геласию: — Брат мой, найди мне приют в Донской обители.
— Отче святейший, мы, кто рядом с тобой, разделим судьбу твою. Едем ко мне, отче. Мой дом — твой дом.
И снова карета пробивалась через толпу, теперь на Крутицкое подворье, которое разбой обошёл.
И никто из архиереев в сей час не знал, что Лжедмитрий, ухватившись за державную власть, после того как сдалось ему государево войско, решал их судьбу в мятежной Туле.
Тула оказалась на пути движения Лжедмитрия с войском к Москве. Там, в палатах воеводы, самозванец, уже считающий себя царём, ждал московских послов. Но не дождался, потому как терпения не хватило. Зато пожаловал к его трону не менее важный посол от русской православной церкви архиепископ Рязанский Игнатий-грек. Он привёл с собой епископов, архимандритов со всей епархии, явился к Лжедмитрию в пышном окружении.
Священнослужитель Игнатий-грек был по своему характеру искателем приключений. Ещё молод — только перевалило за сорок. На Руси он появился в 1595 году. Ему пришлось бежать от преследования турецких пашей с родного острова Кипра, где занимал архиепископскую кафедру. Скрылся на корабле, который шёл в Рим.
В Риме он поселился, принял там католичество. Жил скудно и уныло. А прослышав от паломников о благочестии русского царя Фёдора Иоанновича, о его щедрости к паломникам, покинул неласковый Рим и отправился в далёкую, неведомую и суровую Московию.
Было страшно. Но в этой стране, как узнал Игнатий, проявляли особую милость к греческим иерархам. И он рискнул появиться на Руси, но снова принял веру греческого закона.
Он добирался до Москвы полгода, и с каждым днём надежда обрести земной рай в России крепла. Игнатий не ошибался. Лично для него Россия оказалась именно такой, о какой он был наслышан. Москва 1595 года была благостной и гостеприимной. Жизнь торжествовала в ней добром и щедростью. Торжища ломились от дешёвых даров природы и крестьянского труда.
Игнатия принял патриарх Иов. Он ещё помнил дни пребывания в Москве патриарха Антиохийского Иоакима и патриарха Вселенской церкви Иеремии из Царьграда. И потому был добр и внимателен к Игнатию. Он позаботился о нём и дал место в Москве.
— Служи во благо русской православной церкви, а мы за тебя помолимся, — давал напутствие Игнатию патриарх.
И без малого шесть лет Игнатий-грек прожил в Москве, держа лучшие приходы то в Белом городе — церковь Иоанна Предтечи у Никитских ворот, то в Китай-городе — церковь Николы большого Креста.
Но честолюбивому иноземцу захотелось сильной власти. Долго сомневался Иов: дать или не дать ему архиерейскую власть. Решил-таки. Ещё голод трёхлетний на Руси не миновал, ещё мор косил людей повсеместно, да от мора или глада умер архиерей Рязанский. И призвал тогда к себе протопопа Игнатия Иов и сказал:
— Русская православная церковь даёт тебе место в Рязани и управление Рязанской епархией.
Чёрные глаза Игнатия сверкнули радостью.
— Благодарю, святейший владыко, за доброту и мудрость. Да пошлёт тебе Бог долгие лета.