Страница 36 из 81
Однако атаман был не так прост. Он разгадал князя, проник в его тайные замыслы и потребовал, чтобы князь спешно искал нового царевича Дмитрия. Болотников даже пригрозил Шаховскому:
— Помни, князь, теперь у меня сила. Не выполнишь мою волю, не сносить тебе головы.
Князь Шаховской струсил, угроза подхлестнула его, и он помчался по городам и весям отвоёванной Болотниковым земли в поисках нового самозванца. И наконец он услышал о человеке, обликом похожим на первого Лжедмитрия. Да к тому же бывалого. Князь Шаховской не мешкая собрал лёгких на ногу людей и велел им идти по городам и наказал:
— Куда ни придёте, говорите: волею Господа Бога царь Дмитрий остался жив и скоро вновь выступит на Москву. А чтобы верили вам, понесёте грамоты с державной печатью.
Шаховской не ошибался. Написанные им грамоты делали своё дело и поднимали россиян, они шли навстречу Дмитрию, своему доброму царю.
Звали «доброго царя» Михайло Молчанов. Говорили, что он был среди тех, кто убивал царя Фёдора Годунова. Потом он бежал из Москвы к литовским границам, а в пути распускал слух, что видел царя Дмитрия живым и здоровым. Молчанов знал, что ему делать. Он держал путь в Сомбор. Зная, что там нет ни пана Юрия Мнишека, ни его дочери, задумал представиться матери Марины пани Ядвиге как царь Дмитрий и муж её дочери.
Пани Мнишек вряд ли приняла бы мнимого зятя. Ведь она знала первого мужа дочери. Но она не прогнала Молчанова, потому что хотела услышать от него о том, что случилось в Москве, как он избежал смерти и что он знает о судьбе пана Юрия Мнишека и пани Марины.
Молчанов умел рассказывать красочно и даже чем-то приглянулся пани Ядвиге, прожил несколько дней в Сомборе. А тут из Ярославля появился человек от Юрия Мнишека и принёс письмо. Оно-то и сыграло свою роль, пани Ядвига согласилась считать Молчанова своим зятем. В письме Юрий Мнишек писал иносказательно, но понятно о том, что надо возродить самозваную интригу. Потому как только тогда он и Марина смогут вырваться из русского плена. Конечно, пребывание Мнишеков в Ярославле вряд ли назовёшь состоянием пленников. Вся челядь Юрия Мнишека и сам он с дочерью жили в Ярославле вольно и даже носили оружие. Но пани Ядвига готова была на всё ради своей дочери и мужа. Она стала ласкова со своим «зятем», всячески ублажала его и заверяла, что он может отдыхать в её имении столько, сколько нужно, чтобы набраться сил. Радушная тёща для себя решила, что «Дмитрий» может стать достойным мужем её дочери.
Но Молчанов жил по своим метам, о сказал пани Ядвиге:
— Долго я у вас не задержусь. Скину усталость и пойду в Путивль, и соберу войско, и двинусь на Москву, вразумлю взбунтовавшихся бояр, освобожу из плена царицу-супружницу Марину.
Пани Мнишек внимала Молчанову серьёзно, но не торопила его покидать Сомбор. Сама же послала человека в Путивль, дабы уведомить бояр о том, что царь Дмитрий отдыхает в её имении. Вскоре же сия весть дошла до князя Шаховского.
Князь Шаховской поспешил в Сомбор, встретился с Молчановым и позвал его в Путивль, дабы объявиться народу Дмитрием. И Михайло Молчанов согласился. Да было выдано сие согласие под хмелем. А наутро, отрезвев, Молчанов отрёкся от самозванства и сбежал из Сомбора. Однако князь Шаховской следил за каждым его шагом, поймал ночью же близ замка и вернул под его кров.
Утром к Молчанову пришла мать Марины Мнишек и стала его уговаривать:
— Спаси мою дочь от плена, верни моего мужа домой, и ты будешь мне за сына, — умоляла пани Мнишек.
Слёзы несчастной женщины пробудили в Молчанове жалость, и он снова согласился играть роль Лжедмитрия. В этот же день князь Шаховской увёз его в Путивль. На подворье путивльского воеводы Молчанову показали четвёрку гнедых коней, и князь Григорий сказал:
— Запомни, что ты, царь-батюшка, умчал из Москвы от ворогов на этих конях. А по-иншему и не быть, — сурово заключил князь.
— Я запамятовал, когда сие случилось, — выкручивался Молчанов.
— Да было это в ночь на семнадцатое мая, — напомнил князь.
— Коль так, значит, кони мои. И верно, мои! Но ты, князь Григорий, дозволь мне переписку с тестем. Я буду держать с ним совет по государевым делам.
Шаховской был озадачен таким желанием Молчанова, потому что пан Мнишек находился не близ Путивля, а за многие сотни вёрст, там, где стояла власть царя насилия Шуйского. Но делать нечего, другого не оставалось, и князь дал согласие отправить письмо Юрию Мнишеку в Ярославль.
События между тем менялись быстро. В Путивль прискакали гонцы от Ивана Болотникова с повелением князю Шаховскому немедленно прибыть к войску под Рязань. И сказано было князю, что рязанские воеводы не пускают Болотникова в город, требуют от него грамоты с царёвой печатью.
Шаховской помчал в Рязань. И почти следом за ним укатили из Путивля Пафнутий и Сильвестр. И пока они добирались, князь Григорий примчал к Болотникову и поставил печать на грамоту, и рязанские воеводы пустили войско Болотникова в город.
Рязань в эти ноябрьские дни встала на дыбы, всё в ней смешалось. С вождём восставших, которого приближённые звали царём, в город нахлынули многие бояре, дворяне, да больше из захудалых родов. Они липли к Ивану и просили себе новых титулов, чинов, вотчин и других милостей. Болотников был щедр. И князь Шаховской только успевал ставить на различные дарственные грамоты государеву печать России. Искали в Рязани удачи опальные люди при Борисе Годунове, а теперь и при Шуйском князья Борятинские, Защёкины, Мещёрские — все, кто рьяно служили Лжедмитрию, а теперь нашли нового щедрого покровителя.
Местные бояре-воротилы братья Ляпуновы тоже ощутили дыхание желательных перемен и деятельно способствовали Болотникову. Старший брат Ляпуновых, Прокопий, собирал недовольных Шуйским в отряды, готовил пополнение войску Болотникова из тех россиян, которые стекались в Рязань из малых городов, из уездов центральной России, из тех, кто хотел потешиться над московскими боярами. Многим в те дни мерещилась Москва, отданная им в жертву. Как тут топором от радости не помахать, посылая московитам угрозы.
Постепенно Рязань стала похожа на большой военный лагерь. На площадях, по улицам, на окраинах города за крепостными стенами день и ночь горели костры, тут и там были разбиты шатры, поставлены шалаши. Кабаки гудели от бражников. Здесь же скоморохи воинов и гуляк забавляли, жонки искали себе утеху, тати тенями мелькали по ночам, воруя с возов всё, что под руку подвернётся.
Пафнутий и Сильвестр появились в Рязани поздним ноябрьским вечером. Оставив инока Арсения у лошадей, сами они, переодетые в крестьянские кафтаны из кежи, в лапти из лыка, ушли в центр города, чтобы послушать, о чём говорят в питейных домах и на площадях народ, поискать Шаховского, а ещё своих — услужителя и возницу. Удрали они от Пафнутия и Сильвестра под Пронском и пару коней с тапканом увели. Сильвестру было ведомо, что толкнуло их на побег: оба они были рязанские, из Скопина, вот и пристали к своим воям-мятежникам.
Потолкавшись в городе до полуночи, Пафнутий и Сильвестр узнали, что князь Шаховской в Рязани и вместе с другими знатными вельможами — перебежчиками из Москвы остановился на просторном подворье бояр Ляпуновых. Побывали и лазутчики возле них. Да не стали рисковать, не пошли в палаты, которые охранялись казаками.
Вернувшись к Арсению, Пафнутий и Сильвестр провели остаток ночи в тапкане. И хотя спали под овчинным пологом, утренний морозец достал-таки их. Совершив скорую молитву, они снова отправились в город высматривать князя Шаховского. И прошли ещё сутки в напрасных хлопотах.
И вот наступил праздник Дмитрия Салунского. С утра Сильвестр был оживлённее, чем обычно. Шагая с Пафнутием в харчевню, Сильвестр уверенным голосом сказал:
— Ноне увидим князя Шаховского, придёт он на богослужение в Воскресенский собор. Потому день у нас будет острый и без просвета. Потом движения потребует. И давай, владыко, покрепче перекусим.
Так и сделали воители, съели по большому куску жареной говядины с хреном, всё брагой запили и отправились на Соборную площадь Рязани. Близился час торжественной литургии. И подумал ведун, что князя Шаховского надо будет перехватить до того, как войти ему в собор. Видел Сильвестр, как всё случится, да отгонял до поры своё видение, потому как морозец по спине от него пробегал.