Страница 16 из 860
— Да лучше бы вы меня к себе вызвали, — честно ответил ему я. — Сюда-то зачем было приходить? Теперь начальство вопросами замордует, «чего» да «почему».
— Могли бы, — в тон мне сказал Нифонтов. — Но это долгая песня, знаю я вашего брата. Сегодня не могу, завтра не могу, давайте лучше в пятницу, после шести, раньше никак. А нам информация сейчас нужна, а не в пятницу.
— Спрашивайте, — решил не углубляться в дебри спора я. — Вы же по поводу того деда, что вчера на Гоголевском богу душу отдал, сюда пожаловали?
— Богу, — ухмыльнулась Мезенцева.
— Евгения! — шикнул на нее Нифонтов и снова обратился ко мне. — А почему ты решил, что именно по этому вопросу мы к тебе пришли?
— А по какому еще? — мне даже не пришлось изображать удивление. — Я законопослушный гражданин, даже дорогу в положенном месте перехожу, так что других пересечений с органами власти быть не может.
— Сказал человек, работающий в банке, — как бы в сторону мурлыкнула рыжая Евгения.
— Стереотип, — привычно парировал я. — Нет, мне девчонки-ветераны рассказывали о лихих делах, которые велись в годы первоначального накопления капитала, да и в начале «нулевых» тоже, про картонные коробки с деньгами и липовые авизовки. Но то когда было? Сейчас такого уже не встретишь, ЦБ в сторону вильнуть не даст, чуть что — проверка и отзыв лицензии. Себе дороже выйдет. Нет, бывают банки под «слив», там всякое случается, но это не про нас. Так что — сказки это все, вроде моментальных переводов в фильмах.
— Каких переводов? — заинтересовался Нифонтов.
— Ну, знаете, когда один бизнесмен говорит другому: «Я перевожу тебе двадцать миллионов долларов, а ты отдаешь мне эти бумаги», и цап свой телефон, — объяснил я. — За пару секунд чик-тык — и второй сразу же видит на своем счете, который открыт где-то в Швейцарии, кругленькую цифру. Выглядит красиво, но мы над подобными вещами всегда смеемся. Не бывает. Нет, на Западе возможно, но у нас за пять секунд миллионная сумма, да еще в валюте, да еще за рубеж…
— Забавно, — Нифонтов рассмеялся. Хорошо так, звонко. Кстати — он, по ходу, совсем еще молодой, ему двадцать пять, не больше. Мой ровесник, может, чуть постарше. Видимо, просто жизнь затюкала, да заросший шрам на правой щеке его старит немного. Он сразу мне как-то в глаза не бросился, а вот сейчас я его заметил. — Ну да ладно, это все так, лирика, отвлеченные темы. Да, нам хотелось бы послушать твой рассказ о вчерашнем происшествии на Гоголевском бульваре. Сразу просьба, изложи все максимально точно — что видел, что слышал. В идеале — поминутно.
— Ну поминутно — это вряд ли, — почесал затылок я. — А так — постараюсь.
— Не надо стараться, — попросил Нифонтов. — Надо сделать так, как нужно. Начинай, пожалуйста.
Что интересно — ни диктофона, ни бумажки для записей. Видно, память хорошая. Или я просто не вижу записывающего устройства.
— Значит, так, — я положил ладони на стол. — Было без семи минут девять…
Правду говорить всегда легко и приятно — это аксиома. Мне же здесь врать было совершенно ни к чему, поскольку бояться нечего — я ни в чем не виноват.
А о последствиях этого происшествия они меня вряд ли будут спрашивать, тем более о тех, которые имеют место быть. Это же не Малдер со Скалли, правда?
И не угадал. К моему великому удивлению, именно в эту сторону Нифонтов и стал поворачивать оглобли после окончания моего рассказа.
— Стало быть — потерял сознание? — уточнил он, переглянувшись с Мезенцевой.
— Ага, — ответил я. — Сам удивлен, раньше за мной подобного не водилось. Нет, пару раз было, но в детские годы. Первый — когда в школе с каната навернулся, второй… Там личное.
— Так хорошо было? — рыжая Евгения меня, похоже, за что-то невзлюбила.
— Бутылку водки залпом выпить хотел, — я уставился ей в глаза. — Не выпил, слабоват оказался. Вырубился я.
Ну, на самом деле все было не так, точнее — не совсем так, но это и неважно. К нынешнему делу эта история отношения не имеет.
— А тут — раз, и валишься без чувств? — даже не особо скрывая иронию, за которой чувствовался подвох, произнес гсушник. — Странно.
— Странно, — немедленно согласился с ним я. — Не то слово. Но хоть сколько-то связного обоснования у меня нет.
— Хорошо, — Нифонтов не переставал улыбаться, это начало меня немного нервировать. — А перед тем, как ты отправился в обморок, ничего странного не произошло? В тот момент, когда ты пожал руку незабвенного Захара Петровича?
Вопрос был странный, не сказать больше. Куда он гнет? Что услышать хочет?
Или — он знает? Все — знает? В смысле — о том бреде душевнобольного, который на меня за какие-то грехи свалился и в который я даже поверил?
Да ну, чушь. Если бы мне вчера с утра такое рассказали, я бы долго смеялся, а потом посоветовал тому, кто такое придумал, либо поменьше фэнтази читать, либо самому его начать писать.
Но тогда — к чему подобные вопросы?
Только вот если даже это так, и этот следак в курсе происходящего, ничего я ему не расскажу. Я хорошо запомнил слова Вавилы Силыча о том, что друзей у меня теперь нет. И в них поверил.
Может, это вообще не следователь ГСУ, а какой-нибудь… Блин, не знаю я нашего фольклора, к своему стыду. Западный знаю, про него книг много и фильмов, а нашего не знаю.
А, вот. Может, он какой-нибудь анчутка. Понятия не имею, кто такой «анчутка», но слово забавное. Эта же Евгения точно ведьма. Вон — все приметы на лицо, не сказать — на лице. Сама рыжая, глаза зеленые.
— Нет, — пожав плечами, ответил я. — Ничего не случилось. Я же говорю — сам в шоке. Еще и пиджак испачкал.
— Ну да, ну да, — побарабанил пальцами по столу Нифонтов. — Следующий вопрос. Возможно, он тебе покажется странным, но тем не менее — после того, как ты покинул бульвар, с тобой ничего странного не произошло? Такого, что не укладывается в привычные рамки? Обыденные?
— Если честно — не до конца понимаю, о чем речь идет? — изобразил недоумение я. — Что именно вы вкладываете в слово «странного»? У нас тут банк, что ни день, так новости, одна другой страннее. ЦБ, знаете ли, оно иногда похлеще Бермудского треугольника бывает, такие приказы и инструкции выпускает, что поневоле задумаешься — не окопался ли там иномировой разум.
— Юлит, — без тени сомнения сказала спутнику Евгения. — До того все честно говорил, а теперь юлит. Случилось уже. Что-то он то ли увидел, то ли понял.
— Смахивает на то, — даже не стал с ней спорить Нифонтов. — Саша, ты просто сам не понимаешь, в какую историю влез и чем все это для тебя закончиться может. В принципе, о том, что приключилось на скамейке, ты мне можешь ничего не рассказывать больше, я и так все знаю. А вот о том, что случилось после того, мне бы очень хотелось послушать.
Вот прямо все как в плохом кино. И тон, и слова. Все знают, что в таких случаях следователю верить не стоит.
И я не собираюсь этого делать.
— Вы мне хоть намекните, про что вам рассказать? — взмолился я. — Нет проблем, все сделаю. А то ведь непонятно даже, что вы от меня хотите.
— Пустое, — посмотрел Нифонтов на напарницу. — Ладно, подождем, пока дозреет.
— Если только успеет, — зловеще прищурилась та. — Но мне лично его, дурака, и жалко не будет. Не хочет человек понять, что у него появился шанс уцелеть — значит, он ему и не нужен.