Страница 12 из 46
То, как он боится, что Эстер проболтается, но при этом продолжает с ней сплетничать, ее очень забавляло.
— Граф не выглядит пораженным скорбью, — она шепчет, даже чуть наклоняется над столом, — и брата, и сестру так потерять. А его будто это совершенно не волнует, он шутки на могилах отпускает.
— Ева умерла больше года назад, — поправляет ее ученик. — Совсем ребенком еще. Конечно, все были поражены и подавлены, но Абрахам и вовсе потерял рассудок, начал искать способы ее воскресить. Восстановить тело, вернуть душу. Изначально провальная идея, от которой мы пытались его отговорить. И все это время настроения в семье были ужасные, они ссорились, Абрахам его даже на дуэль как-то вызвал, но Кейн решил, что лучше прослыть трусом, чем братоубийцей, и отказал.
Взвешенное решение. Вряд ли кто-то стал бы графа за такое презирать. Не Эстер точно, для нее выбор между «убить родного человека» и «обесчестить себя» тоже был бы очевиден.
Так что получается, что трещина в семье пошла еще раньше, чем по фундаменту склепа. Проклятие могло получиться таким сильным не просто потому, что Абрахам был некромантом, а потому, что он перед смертью уже желал зла Кейну. В каком-то смысле пытался утащить младшего за собой, похоронить род Винтеров прямо здесь и сейчас. Интересно.
— Так наслушаешься ваших трагичных историй, и забудешь, что вы темные, — полушутя говорит она. — Начнешь сочувствовать дьяволу.
— Для вас это так важно, — хмурится Ирви, наконец закрывая несчастный учебник. — Не волнуйтесь. Если это так, вы действительно светлая до глубины души. Никто другой об этом даже бы не подумал.
Эстер сглатывает ком в горле, услышав эту фразу. Удивительно, но он попал в очень важную больную точку. Неужели ее так просто считать?
Да, Кейн и Ирви — темные, она все еще презирает и их магию, и их методы, и без общей светлой цели ни за что бы больше минуты в этом замке не провела; размышления об их морали вводят Эстер в ей самой пока непонятное состояние. Но больше ее волнует, что для ее собственной сущности значит этот неожиданный союз.
Их-то уже ничего не исправит и не спасет. Как бы ни были очаровательны речи змея, они ведут к падению.
Сможет ли она не замарать руки, спасая сердце проклятой земли?
***
Очень быстро Эстер начинает сожалеть, что к ней приставили слугу-скелета. Принц, конечно, очаровательный малый, незаменимый в хозяйстве, и великолепный слушатель, но может он, пожалуйста, не каждую секунду по пятам за ней следовать?
Похоже, нет.
Эстер никогда не страдала от страха в замкнутых пространствах, но здесь было что-то совсем иное — когда она снова спускалась в подземелья по крутой винтовой лестнице, и за ней следовал Принц, ей все же стало не по себе. Проходы будто стали уже, потолки ниже, потому что спутник ее занимал столько места, что на хрупкую ведьмочку уже его не оставалось.
— Можно, хотя бы внутрь я зайду одна? — язвительно спрашивает, застыв перед открытой дверью в камеру, откуда поползло проклятие.
Если так продолжится, она будет, вместо того чтобы пытаться распутать проклятье, таскаться за Кейном, чтобы он уж точно не волновался и все мог наблюдать. Сколько он так продержится, день? Может, поймет намек.
Легче дышать в камере не стало. От взгляда на подозрительно багровые мазки на стенах становилось дурно, и воображение тут же подкидывало различные неуместные вопросы. А ты уверена, что это только кровь Абрахама? Кто знает, сколько здесь еще людей погибло до него. Не зря же выбрал именно это подземелье, для темного мага здесь наверняка энергетическое раздолье. Что ты вообще тут забыла, никакие деньги такого не стоят, беги, беги, пока саму по камням не разметало…
Судорожно, тревожно Эстер делает несколько вдохов, ощущая, как затхлый воздух неприятным вкусом оседает на языке.
Она опускается на пол, складывая юбки под колени, чтобы не прикасаться кожей к колдовскому знаку лишний раз. Линии призыва алеют, будто их тоже кровью рисовали, и Эстер, разглядывая их, понимает, что не со всеми рунами знакома даже. Похоже, часть ритуала Абрахам создал сам. Рискованно.
Мерцающий изумрудный свет ее факела бросает на стены пляшущие тени, которые кажутся Эстер воплощением душ, заточенных тут в безвременье. Ее глаза скользят по мрачным символам. Каждое движение руки ведьмы наполнено концентрацией, каждый шепот звучит как плач земли, умоляющий об избавлении от мучительной боли.
Но чем глубже Эстер погружается в потоки магии, тем сильнее чувствует сопротивление. Оно отзывается в ее душе стальным эхом, отблескивает холодом в сердце. Искры колдовского света в ее глазах тускнеют, заклятие грозит сорваться.
Пальцы Эстер скользят по камню, нащупывая границы рун, и ее звонкий голос, полный силы и решимости, взывает к энергии исцеления. Однако тьма подземелья словно сгущается, образуя невидимую стену, за которой скрыта сущность проклятья. Ведьма почти слышит злорадное шипение невиданного зверя, который кормится этими землями, изводит их, оставляя лишь пепел в зубах своих неистовых врагов.
Ее сердце бьется в такт с магическими вибрациями, которые она пытается призвать к содействию, но беспорядок усиливается, превращаясь в хаос. Она ощущает, как каждая руна отвергает ее исцеляющее прикосновение, как каждый символ вместо спасения приносит еще большее отчаяние.
Дыхание Эстер становится прерывистым, а лоб покрывается каплями холодного пота. Сила проклятья непостижимо велика, и каждая попытка его разрушить лишь усиливает хватку. Надежда меркнет в ее усталых глазах, но сдаваться она не собирается — не сразу, слишком многое стоит на кону.
Эстер чувствует, как ее магическая энергия истощается, ускользает сквозь пальцы как песок. Каждый раз, когда она думает, что нашла ключ к оковам проклятья, его зубчатые края ускользают, оставляя лишь боль и разочарование.
Ведьма вздрагивает, когда неожиданно стены подземелья отзываются глухим ударом, будто само проклятье хохочет над ее беспомощностью. Ее голос слабеет, заклинания звучат все тише, пока не становятся почти неразличимым шепотом. Эстер осознает, что ее силы на исходе, что темнота побеждает.
Она собирается с последними остатками воли, пытаясь пробудить в землях искру жизни, но в ответ лишь ощущает растущий хлад. С каждым мгновением все больше казалось, что воздух в подземелье сгущается, становится как жидкий свинец, давящий на ее плечи. Нет, нет, нет, она же смогла победить тогда, на кладбище. Ее же приняли предки, что не так? Почему сейчас она беспомощна?
Энергетический всплеск сотрясает стены подземелья, но проклятье лишь поглощает его, как бездонный колодец, оставляя Эстер пустой и одинокой в обветшалом храме ее неудач. Она понимает, что битва проиграна, но и война еще не окончена.
Девушка сюда вернется. Здесь все началось, и разгадка к свободе от тьмы тоже находится здесь. Осталось только подобрать ключ…
Эстер пытается встать, но ее шатает; споткнувшись о собственный подол, она приземляется лицом вниз и испускает полный ярости и обиды крик, и чувствует, как в груди сжимается ком, и слезы подступают к глазам. Только не хватало разрыдаться. Только не хватало…
— Миледи? — звучит откуда-то издалека обеспокоенный голос.
В пылу битвы с проклятием девушка даже не заметила, как пропал Принц — а тот, вовремя посчитав, что целительница не справляется, ускакал за подмогой на своих костяных ногах. Граф Винтер опоздал на главное действо, и наблюдал только последствия — вокруг свернувшейся в совершенно неподобающей леди манере целительницы лучами расходились следы ее магии. Фигура вышла похожей на цветок хризантемы с Эстер в сердцевине. Линии разрывали старый ритуал, перечеркивали руны, из-под них стало невозможно разобрать изначальное заклятие. Ведьма по-детски тонко всхлипывала, лицом уткнувшись в рукав платья, и не сразу отреагировала на появление Кейна — у нее заложило уши, и она слышала его словно сквозь толщу воды.
— Миледи, — повторяет он, опускаясь рядом с ней, и медлит, не понимая, что делать. — Что же вы делаете…