Постельный режим

Юрий Лантан

Постельный режим

Артем очнулся, когда член изнутри обожгло резкой болью, словно в него засунули раскаленную спицу. Он вскрикнул и распахнул глаза: у его оголенного паха склонилась грузная женщина в белом халате и шапочке. Одной рукой она держала сморщенный пенис Артема, а второй с помощью пинцета проталкивала в головку резиновую трубку, напоминавшую упитанного червя. Судя по одежде и производимым манипуляциям, женщина была медсестрой. Похоже, Артем находился в больнице, но в голове у него звенела оглушающая пустота – он не мог вспомнить, как оказался на койке в палате.

– Очухался, голубчик? – разлепив толстые губы, криво намазанные пунцовой помадой, спросила медсестра. Ее лицо, широкое, какое-то приплюснутое, с дряблой кожей и глазами навыкате, напоминало жабье, даже оттенок у него был тот же – зеленовато-бурый, будто она днями не выползала из затхлого болота.

– Что вы делаете? – выдохнул Артем, удивившись собственному голосу: он прозвучал тонко и безжизненно.

– Не видишь, что ли? – медсестра ухмыльнулась. – Катетер вставляю. Надоело мне простыни за тобой менять.

Артем скривился, ощущая, как толстая трубка распирает член изнутри. Пока медсестра заканчивала манипуляции, Артем огляделся. Он находился в просторной палате, вид которой напоминал декорации к фильму ужасов. Стены с облупленной краской, обнажавшей потемневшую от больничных миазмов штукатурку. Высокий потолок в бурых пятнах протечек по углам. Мигающие люминесцентные лампы, от света которых слезились глаза, а от гула – трещало в голове. В мутное окно с почерневшими от грязи рамами заглядывал сумрак, скрывавший территорию больничного двора. Артем поморщился от запаха хлорки, старой мочи и прокисшей капусты.

Палата была шестиместной, но занятыми оказались только четыре койки. Слева от Артема две кровати пустовали, напротив же расположились три пациента. Медсестра-толстуха, возившаяся с катетером, мешала их рассмотреть, к тому же Артем не мог долго держать голову на вытянутой шее – мышцы затылка сводило от боли, и голова раскалывалась, словно внутри грохотали сотни отбойных молотков. Он прислушался к организму и ощутил тупое жжение в пояснице, будто позвоночник пилили ржавой ножовкой с затупленными зубьями.

Артем откинулся на подушку и попробовал пошевелиться. Руки едва двигались: казалось, мускулы и кости превратились в желе, и каждая попытка их приподнять заканчивалась ощущением невероятной усталости, разливавшейся по всему телу. С ногами дела обстояли хуже: Артем их не чувствовал. Его прошибло потом от ужаса.

– Что со мной? – сипло выдохнул он. – У меня травма? Перелом позвоночника?! Я парализован?!

Мысли в панике мельтешили в голове: один за другим мозг подкидывал диагнозы, о которых Артем когда-то слышал. Медсестра, кинув на него равнодушный взгляд, сухо ответила:

– Тебе нельзя волноваться, голубчик. Нужно соблюдать строгий постельный режим. Это предписание доктора.

Кто-то из соседей по палате фыркнул от смеха. Артем, облизав пересохшие губы, снова спросил:

– Я в реанимации?

– Здесь нет реанимации. – Медсестра поморщилась, поправляя катетер с таким выражением лица, будто вид мужского члена вызывал у нее рвотный рефлекс.

– Где я? – не унимался Артем. – Что это за больница?

Медсестра повесила мешок для сбора мочи на ржавую проволоку, приделанную к койке, и с безразличием посмотрела на Артема.

– Голубчик, тебя нашли без сознания в разбитой машине на гравийке в тайге. Привезли в больницу. Полдня ты провалялся в отключке.

Воспоминания бурным потоком хлынули в мозг, и Артем судорожно вздохнул: ребра от глубокого вдоха отозвались резкой болью. Он скосил взгляд на оголенную грудь и заметил на ней множество глубоких ссадин, обмазанных йодом. Некоторые раны покрывали марлевые повязки, зафиксированные лейкопластырем.

– Я хочу поговорить с врачом! – потребовал он. – Позовите доктора!

– Обход врача будет утром, – отрезала медсестра. – А сейчас тебе нужно отдохнуть, голубчик.

Взяв шприц, резким движением она вогнала иглу в катетер на руке Артема и впрыснула лекарство.

– Что вы мне вкололи? – испугался Артем, наблюдая, как медсестра убирает шприц в эмалированный лоток.

– Обезболивающее. – Кривая ухмылка разрезала толстое лицо. – Чтобы голова не трещала. Тебе надо ее беречь, голубчик.

Накинув тяжелое, вонявшее застарелой мочой одеяло на Артема, медсестра взяла лоток с использованным шприцем и направилась к выходу из палаты. Удаляясь, она виляла жирной задницей, обтянутой мятым, заношенным халатом в засохших бурых пятнах, при виде которых Артема передернуло.

Когда медсестра вышла, захлопнув рассохшуюся дверь с облупившейся краской, Артем перевел взгляд на соседей по палате. На койке напротив, прислонившись к стене, сидел тощий, словно мумия, мужчина лет шестидесяти. На его оголенной впалой груди синела татуировка со скорпионом, вскинувшим жало. Худое, изможденное лицо с глубоко запавшими глазами покрывала многодневная щетина; на заостренном черепе топорщились засаленные волосы. Вначале Артему показалось, что мужчина сидит на коленях, заведя руки за спину, но, присмотревшись, он понял, что перед ним был калека-ампутант: его конечности представляли собой короткие обрубки культей с безобразными шрамами. Артем вспомнил, что у его дядьки, воевавшего в Чечне, на груди тоже красовалась татуировка в виде скорпиона – символ бойцов, служивших на Северном Кавказе. Уж не там ли потерял руки и ноги калека напротив?

Левее от инвалида располагалась койка, на которой лежала груда жира – других слов для второго соседа по палате Артем найти не мог. Тучный мужчина, откинув лысую голову на подушку с пожелтевшей наволочкой, похрапывал во сне. Из уголка его мясистых, обмякших губ подтекала струйка слюны; толстые, в крупных родинках руки покоились на одеяле, наполовину укрывавшем его массивное тело.

Артем перевел взгляд. Левее спящего толстяка, на койке возле раковины расположился третий сосед по палате. Плешивый, низкорослый, на вид лет сорока, он сидел на кровати в заношенной майке и семейных трусах, доходивших чуть ли не до середины его волосатых ног со вздутыми варикозными венами. Уставившись в одну точку, он что-то тихо бормотал себе под нос, будто вслух вел беседу с внутренним «я».

– Давно вы здесь, мужики? – спросил Артем, чтобы хоть как-то начать разговор. – Ну и больничка, да?

Жирдяй в кровати и плешивый возле раковины никак не отреагировали на слова Артема – казалось, они даже его не услышали. А вот калека на койке напротив оживился: он заелозил спиной по стене, стараясь сесть поудобнее. Впившись в Артема острыми глазами, сверкавшими во впалых глазницах, он осклабился щербатым ртом с пожелтевшими от никотина зубами. Артем ждал, что он скажет, но реплики не прозвучало. Тогда он заговорил первым:

– Меня зовут Артем. А вас?

Плешивый проигнорировал вопрос, жирдяй продолжал похрапывать, а калека ответил сиплым голосом, будто уже давно ни с кем не разговаривал:

– Какая разница? Ты лучше скажи, голубчик, сигареты у тебя есть?

– Не курю, – отрезал Артем, а сам подумал: что ж, если его соседи по палате не хотят представляться, то он будет называть их Калекой, Плешивым и Жирдяем. Не дождавшись реакции от собеседника, он снова спросил: – Что это за больница? Мы в Калынгоне?

– Какая разница? – ощерился Калека. – Как будто это что-то изменит.

Странные ответы инвалида раздражали Артема. Сдерживая растущее недовольство, он как можно мягче проговорил:

– Послушайте, я хочу связаться с родней. Нужно сообщить им, где я нахожусь.

– Завтра придет врач – у него и спросишь.

Калека повалился на койку и, елозя как червяк, отвернулся к стене, словно давая понять, что разговор окончен.

– Спокойной ночи, голубчик, – прохрипел он.

* * *

Когда сумрак за окном сгустился, по коридору протопали шаги, и щелкнул выключатель: люминесцентные лампы на потолке погасли, и палата погрузилась в полумрак.