Страница 42 из 124
«Снежная королева» Нико слегка оттаивает на более теплых номерах "Femme Fatale" и особенно "I’ll Be Your Mirror". Альбом получает впечатляющий звуковой диапазон: от ду-уопа "Femme Fatalle" до поэтического авангарда "Black Angel’s Death Song"; от домашнего уюта "I’ll Be Your Mirror" до хаоса "European Son" – можно сказать, что первый диск группы уже представляет собой «срез» всей ее будущей дискографии. Интересно также отметить, что голоса Нико и Лу оказываются на удивление схожими – не слишком певческие, не очень умелые и лишенные любых признаков сентиментальности, они добавляют альбому «артовой» отстраненности – это не та музыка, которая будет «любить» своего слушателя, «дружить» с ним или «держать за руку». И явно не та, которая звучала на радиоволнах в мае 1966 года, когда дружный экипаж Exploding Plastic Inevitable, упаковав свои гитары, барабаны, цепи и кнуты, отбыл в солнечную Калифорнию.
Страх и ненависть в Калифорнии
Гастроли The Velvet Underground в составе шоу Энди Уорхола могут служить прекрасным примером столкновения двух полюсов. Первый шок ожидал несчастных «Вельветов» уже по дороге из аэропорта, когда они, по словам Кейла, были «атакованы The Mamas and The Papas, распевавшими по радио "Monday Monday"»[112]. Моррисон вспоминал, что в этот момент все музыканты, словно предчувствуя грядущее, похолодели. Следует отметить, что при всей разнице характеров и предпочтений участники The Velvet Underground испытывали по отношению к калифорнийской музыке на редкость единодушные чувства. «Ментальность групп Западного побережья была на редкость пресной и бесцельной. А мы исповедовали ненависть и глумление»[113], – отмечал Кейл. «У нас были серьезные разногласия со всей сценой Сан-Франциско, – распалялся Рид. – Это все нудятина, лживость и бесталанность. Они не умеют играть и сочинять точно не умеют… Раньше мы помалкивали, но мне уже наплевать на то, что нехорошо говорить плохое, потому что пора уже кому-то наконец высказаться. Фрэнк Заппа – самый бесталанный зануда из всех живших. Понимаете, такие люди, как Jefferson Airplane, Grateful Dead, все эти люди – просто самые бесталанные зануды. Да вы просто посмотрите, как они выглядят. Ну то есть, вы можете всерьез воспринимать Грейс Слик? Это же курам на смех»[114]. «Мы всех хиппарей ненавидели»[115], – поддерживал его Моррисон, и Мо присоединялась: «Мы терпеть не могли все группы с Западного побережья»[116].
Ронни Катрон, танцор EPI: «Все держались дерзко и никого не любили. Общий настрой был в духе "идите на хер", и это было весьма по-панковски, только никто не знал, что такое панк»[117].
Когда 3 мая The Velvet Underground начали серию вечерних концертов в лос-анджелесском клубе The Trip, они быстро поняли, что чувство является обоюдным. Шер, в ужасе покидая клуб в разгар концерта VU, восклицала, что подобная музыка не может ничего заменить кроме, возможно, самоубийства (последняя фраза особенно понравилась Энди Уорхолу). Ее поддерживал Фрэнк Заппа: выступая вместе с The Mothers of Invention на разогреве у EPI, он не упускал возможности поглумиться над «Вельветами» со сцены – а уж глумиться он умел. The Velvet Underground казались Заппе слишком серьезными, нервными и претенциозными – и вся местная публика с энтузиазмом поддерживала его тирады. После первого вечера, когда поглядеть на Exploding Plastic Inevitable пришли все местные знаменитости, клуб постепенно начал пустеть. Тамошним властям дискотека им. Э. Уорхола тоже не понравилась: насмотревшись, как Джерард Маланга облизывает сапоги Мэри Воронов и ширяется карандашом, и наслушавшись песен о запрещенных веществах, лос-анджелесская полиция решила закрыть шоу. Не лучше дела пошли в Сан-Франциско, где группе предстояло выступить в зале Fillmore Auditorium у Билла Грэма. Пол Моррисси начал первым, когда принялся подначивать Грэма, внушая ему, что все уважающие себя музыканты принимают героин. Последней каплей стали мандариновые корки, небрежно брошенные Моррисси прямо на пол зала, столь дорогого сердцу Грэма. К моменту выхода The Velvet Underground на сцену, Грэм, уже пребывавший «в кондиции», орал им вслед: «Надеюсь, вы, ублюдки, провалитесь!!» «Вельветы» не остались в долгу и завершили концерт душераздирающим фидбеком, прислонив свои инструменты к усилителям и покинув сцену. Итогом выступлений The Velvet Underground и EPI в Fillmore стала разгромная рецензия Ральфа Глисона в San Francisco Chronicle: «Танцевали лишь немногие (музыка была довольно никчемная – The Velvet Underground вообще очень скучная группа). Все было очень вульгарно и тошнотворно – в духе Гринвич-Виллиджа. Если это то, чего ждет Америка, то нам предстоит умереть от скуки, потому что это – торжество придури высшего общества, неуместность вместо необычности, и к тому же безрадостное»[118]. Калифорнийский «трип» Уорхола и его команды завершился вполне симптоматичным образом: Джерард Маланга был арестован полицией за ношение «опасного» хлыста, а Лу Рид выбыл из строя с непонятной болезнью, чуть позже оказавшейся гепатитом.
Однако визит «Вельветов» на Западное побережье принес и хорошие новости – главной из них стал контракт группы со студией звукозаписи. Безуспешно обив все пороги в Нью-Йорке, в Лос-Анджелесе Уорхол и Моррисси познакомились с продюсером Columbia Records Томом Уилсоном, который заинтересовался музыкой The Velvet Underground – в особенности их записями с Нико. Темнокожий продюсер был по-настоящему неординарным музыкальным деятелем. Свою карьеру в музыке он начал с основания лейбла Transition Records, на котором собирался выпускать самый продвинутый и смелый джаз своего времени. Первыми релизами стали дебютные пластинки таких первопроходцев, как Сан Ра и Сесил Тейлор. Затем Уилсон перешел работать на лейбл Columbia Records, где спродюсировал три исторических альбома Боба Дилана. Он был у руля в январе 1965 года, во время записи "Subterranean Homesick Blues" – сердитой, заряженной монотонным битом и амфетамином записи, открывшей миру нового, «электрического» Дилана. В июне того же года Уилсон зафиксировал на пленку еще более убойную "Like a Rolling Stone", а тем же вечером, задержав после дилановских сессий пару его музыкантов, записал с их помощью энергичную дорожку сопровождения к акустической записи "Sounds Of Silence" Саймона и Гарфанкела (без ведома участников дуэта). «Прокачанная» композиция стала хитом, Саймон и Гарфанкел – новыми звездами американской музыки, а сам Уилсон – одним из основателей фолк-рока. Человек, увековечивший на пленке "Subterranean Homesick Blues" и "Maggie’s Farm", по всем признакам должен был стать идеальным продюсером для «Вельветов», которые (не желая того признавать), развивали многое из того, что было заложено на записях Дилана 1965 года.
«Вельветов» и Дилана объединяли качества, довольно редкие для музыкантов того времени: сарказм, резкость, неординарный острый ум, почти полное отсутствие сентиментальности, а также крайнее пренебрежение к «звездному» статусу и тем нормам поведения, которые этот статус в то время накладывал. Однако они были разными: Дилан представал целеустремленным, замкнутым на самого себя и ускоренным амфетамином эксцентриком; он казался скорее загадочным, нежели агрессивным. А вот The Velvet Underground имели в своих лидерах не одного, а сразу двух мизантропов. Они не создавали вокруг себя атмосферу непостижимости и загадочности, а, напротив, открыто транслировали окружающему миру свое отношение; обладая железной волей, Рид и Кейл, казалось, были готовы без всяких церемоний подмять этот мир под себя – а в случае неуспеха просто повернуться к нему спиной.
Тяжелые наркотики лишь усиливали их врожденную паранойю и чувство вседозволенности. Дилан использовал профессиональных музыкантов – «Вельветы» нарушали все законы популярной музыки; Дилан стоял на краю – «Вельветы» были уже за гранью дозволенного. Было и еще одно важное практическое отличие: Дилан, при всем своем новаторстве, на тот момент оставался в строгих рамках шоу-бизнеса и играл по его правилам (хотя и весьма тяготился этим). The Velvet Underground со своими неформатными текстами и уникальным сценическим шоу полностью выпадали из контекста музыкальной индустрии. Они обитали не в мире поп-музыки, а в мире художественной богемы. Благодаря Уорхолу, который их поддерживал, «Вельветы» чувствовали, что могут играть по своим правилам.