Страница 101 из 124
И тем не менее, трактовать пластинку как «средний палец» в сторону благовоспитанного слушателя означало бы в корне исказить гуманистические идеи Капитана – его жажду донести свою музыку до самого широкого круга слушателей, вывести их (по любимому выражению Дона) «из состояния кататонии», совершить с ними побег из Хмурляндии в лучший мир свободы, равенства, братства. Однако прекрасная особенность "Trout Mask Replica" в том, что она никого не тянет за рукав – кажется, что она просто живет своей собственной жизнью, заинтересовывая лишь тех, кто сам захочет остановиться, отбросить стереотипы и прислушаться. Для Лестера Бэнгса альбом "Trout Mask Replica" был «ближе к живому, пульсирующему, скользящему организму, чем любая другая пластинка, которую я слышал до этого»[218]. Я же попробую снова сравнить его с дружелюбным дикобразом – или с деревом, каждая из многочисленных ветвей которого растет в непредсказуемом направлении, отвергая любую структуру и прямолинейность. Хаос множества ветвей образует живописную крону, однако чтобы отрастить ее, это дерево нашло в себе силы пробить самый толстый асфальт.
Прогулка седьмая
The Shaggs: американская готика
Лично для меня одна песня о реальной жизни стоит десятка «профессиональных» песен. Когда The Shaggs поют, они убеждают меня, что они настоящие [1]. Джонатан Ричман
Я думаю, люди побаиваются держать The Shaggs в своих коллекциях [2]. Джо Мозиан, вице-президент по маркетингу компании RCA
В марте 1969 года, в то же самое время как Капитан Бифхарт и Волшебная группа записывали в Калифорнии свой удивительный альбом "Trout Mask Replica", на другом краю Америки происходили не менее примечательные события. В маленькую студию Fleetwood, что в городке Ревир, штат Массачусетс, прибыли новые посетители. Студия промышляла тем, что записывала школьные оркестры, любительские группы, молодые и не очень молодые дарования, а также любую прочую самодеятельность, которая была готова платить наличными. Было очевидно, что новые гости относились к одной из этих категорий. В студию прошествовал отец семейства со своей женой, сыном, четырьмя дочерями, а также их тетушкой. Выяснилось, что три старшие девушки, которым на вид можно было дать от восемнадцати до двадцати лет, составляют музыкальную группу и намерены записать дебютную пластинку. Семейство разместилось по углам, а участницы группы, чтобы разогреться перед записью, приступили к репетиции. Внимательно послушав их игру, студийный инженер высказал осторожное мнение, что девушки, возможно, еще не вполне готовы записываться. Однако отец семейства отрезал: «Хочу схватить их, пока они горяченькие», и запись началась.
В студии зазвучала диковинная музыка, исполненная с умением и прилежанием исполнителей, второй раз в жизни взявших в руки музыкальные инструменты: скудное треньканье на двух гитарах (бас-гитара в группе отсутствовала), корявый ритм ударных и нестройные голоса, поющие в унисон тексты о потерявшемся котенке, любви к родителям, о том, что всем людям нужно чаще молиться, а также про то, что угодить каждому невозможно. Все номера, поголовно хромавшие в среднем темпе, звучали так, словно девушки ненароком пытались взорвать мозг слушателя: создавалось ощущение, что три исполнительницы играют три совершенно разные песни – механический, но причудливый ритм барабанов, расстроенный гитарный аккомпанемент и не очень умелые девичьи голоса решительно отказывались признавать факт существования друг друга. По первости можно было подумать, что даже сами вокальные мелодии песен сымпровизированы по ходу дела – они казались случайным набором нот, музыкальными фразами непредсказуемой длины и логики, лишь усиливающими ощущение антимузыкального сумбура. Тем не менее барабаны, жившие какой-то особенной полуавтоматической жизнью, время от времени выдавали старательную сбивку – словно намекая на тот факт, что в исполняемой песне присутствует логика и структура, которую простому слушателю с его ограниченными способностями просто не дано понять. Впрочем, на этот факт косвенно указывали и другие обстоятельства. Время от времени, в разгар очередного дубля, девушки внезапно прерывали исполнение. «В чем дело, почему они остановились?!» – в испуге вскакивал из-за пульта инженер. Отец семейства смотрел на него как на идиота и терпеливо объяснял: «Они слажали».
Результатом сессий стала долгоиграющая пластинка группы The Shaggs под названием "Philosophy Of The World". Фотография на лицевой стороне конверта давала возможность познакомиться с участницами группы. На тускло освещенной сцене, на фоне угрюмого занавеса (как у Дэвида Линча в «Твин Пикс» – только не красного, а зеленого) расположились три исполнительницы, не слишком похожие на Лору Палмер. Две длинноволосые гитаристки с аккуратными и одинаковыми челками, в одинаковых цветастых рубашках и клетчатых юбках держали в руках одинаковые гитары, похожие на советскую марку «Урал»[151]. Между ними, за нефункциональной барабанной установкой из двух барабанов и одной стойки, расположилась полноватая ударница. Готический шрифт, которым было напечатано название альбома, только усиливал противоречивое ощущение. Аннотация на задней стороне конверта сообщала заинтересованному слушателю следующую информацию:
The Shaggs – настоящие, чистые, не подверженные внешним влияниям. Их музыка – иная, она принадлежит только им. Они верят в нее, живут ею… The Shaggs любят тебя… Они не станут подстраивать свою музыку или стиль под прихоти современного мира. Тебе следует оценить это, ведь они чисты – чего еще можно хотеть? Они – сестры и члены большой семьи, где взаимоуважение и любовь достигли невероятных высот…
Увы, в силу несчастливого стечения обстоятельств, современникам не удалось познакомиться с «Философией мира» от группы The Shaggs – свежеотпечатанный тираж альбома так и не поступил в продажу. Однако экземпляры пластинки постепенно проникали во внешний мир, где завоевывали все новых поклонников. Одним из первых стал Фрэнк Заппа, провозгласивший, что The Shaggs «лучше, чем The Beatles». Вслед за ним клавишник группы NRBQ Терри Эдамс сравнил песни The Shaggs с творчеством раннего Орнетта Коулмена, объяснив, что они обладают «собственной структурой, собственной внутренней логикой» [3]. Более того, музыканты NRBQ настолько прониклись этими песнями, что в 1980 году переиздали альбом на собственном лейбле, и пластинка наконец пришла к массовому слушателю. Музыкальный мир был потрясен. Лестер Бэнгс сразу назвал The Shaggs «анти-пауэр-трио», их альбом – «вехой в истории рок-н-ролла», а в том же году журнал Rolling Stone присвоил пластинке статус «камбэк года». При этом автор рецензии добавила: «Я бы назвала альбом работой американского гения-примитивиста, но слишком занята катанием по полу от смеха»[4]. По прошествии лет восторги не утихали – даже Курт Кобейн отнес "Philosophy Of The World" к числу десяти пластинок, «изменивших его жизнь» – наряду с дисками The Pixies, The Sex Pistols и Ледбелли: «Они были сестрами, а их злой дядюшка строил на них планы, – сообщал Курт. И далее задавался вопросом – Кальвинист ли я? Нет, но я знаю, в чем суть панк-рока»[5]. Не ставя под сомнение компетентность лидера Nirvana в области панк-рока, заметим, что по части злого дядюшки он оказался не совсем точен. Впрочем, историю The Shaggs лучше начать с самого начала.
Фримонт – это скромный городок в маленьком штате Нью-Гемпшир, глухой угол патриархальной и пасторальной области под названием Новая Англия. Как сообщает Сьюзен Орлин, автор первого серьезного исследования творчества The Shaggs, Фримонт – это «сонное, опрятное, непритязательное местечко, обрамленное рекой Эксетер. Тщеславие жителей проявляется только в надгробиях в человеческий рост»[6]. На старинной фотографии можно видеть главную улицу городка – пустынную, тенистую, с двухэтажными домиками. Легко представить, что жизнь во Фримонте мало изменилась за последние триста лет – с тех пор как там обосновались первые поселенцы. Историк Мэттью Томас в своей книге об истории Фримонта[152] рассказывает, что повседневная жизнь в уединенных поселках новоанглийской провинции всегда была довольно унылой: «Одиночество приводило сельские семьи к тяжелым депрессиям, болезням и алкоголизму… Бывали и приятные, легкие времена, но по большей части серая повседневность была отмечена смертями, болезнями, несчастными случаями, плохой погодой, одиночеством, тяжким трудом, вторжениями диких зверей, насекомых и бесчисленными неудобствами»[7]. Очевидцы сообщали, что даже во времена описываемых нами событий городок казался отрезанным от остальной цивилизации. Один из туристов утверждал, что все жители Фримонта «выглядят как дальние родственники»[8].