Страница 7 из 36
Прошло чуть больше десяти дней. По своим делам я приехал в больницу. Во дворе, у входа в ортопедическое отделение столкнулся со старшим врачом, отличным специалистом и очень приятным человеком. Как и все врачи отделения, он относился ко мне более чем хорошо. Профессор, типичный американский либерал, по этому поводу пошутил, что ко мне его врачи относятся как к командиру, а с ним держатся запанибрата. Но сейчас меня насторожило даже то, как старший врач раскланялся со мной.
— В чем дело, Яков? — спросил я его.
— А что?
— Я почувствовал какой-то холодок в твоем отношении ко мне.
— Почувствовал? Понимаешь… Кого это ты нам подсунул?
— Я же предупреждал, что он не ортопед, а психиатр.
— Он не врач. Не врач, понимаешь?
— Пожалуйста, пригласи его ко мне.
Через несколько минут ко мне вышел молодой человек, которому я оказал протекцию. Я снова выяснил, где он учился и когда закончил университет.
— А сейчас я вам задам несколько вопросов по специальности.
— А если я вам задам несколько вопросов по специальности? — агрессивно ответил молодой человек.
— Пожалуйста. Кстати, я получил диплом тридцать лет назад, а вы всего лишь четыре года. Но это не имеет значения. Вопросы будут только по вашей специальности, только по психиатрии и относящейся к ней анатомии и физиологии. И вы тоже можете задать мне вопросы по вашей специальности.
Не понадобилось много времени, чтобы убедиться в том, что он действительно не врач. Он не смог ответить ни на один из заданных мной примитивных вопросов.
— Послушайте, как вы получили диплом. Кто вы? Чемпион по бегу? По шахматам?
Я вошел в кабинет профессора. К счастью, в этот момент там собрались все врачи отделения.
— Алекс, — начал я, — прости меня, пожалуйста. Я не проверил, кого я к тебе направил. Только что я убедился в том, что он действительно не врач.
— Уф, камень свалился с моего сердца. Понимаешь, Ион, это просто удача, что мои врачи стоят перед тобой по стойке смирно. Передо мной они так не стоят. А ведь не будь этого, они могли поверить слухам о том, что из России приезжают с купленными дипломами, что среди приехавших вообще нет стоящих врачей.
— Еще раз, Алекс, прошу простить меня. Обещаю тебе, если в будущем я обращусь с подобной просьбой, то только после тщательной проверки, после того, что буду уверен в том, за кого я тебя прошу.
Я уехал из больницы с тяжелым чувством, не понимая, как этому облаявшему меня проходимцу достался врачебный диплом. И только потом я вспомнил некоторых врачей, с которыми работал в Киеве. Сколько раз я возмущенно обращался с вопросом к коллеге с довоенным врачебным стажем:
— Объясните мне, как вы получили диплом? Вы что, сдавали экзамены бригадным методом? Вы же абсолютная невежда. Вы же на несколько земных диаметров не приближаетесь к медицине.
Можно представить себе врачебный, да и просто культурный уровень женщины лет на двадцать старше меня, если в сердцах я позволял себе такие оскорбления, да еще в ординаторской в присутствии врачей. Но поверьте, для этого были основания. Случалось это только, когда она совершала что-нибудь уже на грани преступления.
И еще два врача были у нас в больнице примерно на ее уровне. Чему же я удивлялся?
Ничего не только подобного, но даже приближающегося к этому, не могло быть у врачей, получивших дипломы на Западе. А у врачей, окончивших израильские университеты, теоретический уровень вообще высочайший.
Сострадание
Но делает ли такой теоретический уровень всех врачами в моем представлении об этой профессии? Можно поступить на медицинский факультет университета, имея очень высокий IQ. Можно с блеском сдать многочисленные экзамены — свидетельство приобретения знаний. Можно сохранить эти знания, имея хорошую память. Можно уметь думать, как не без ехидства заметил Оскар Аронович. Но даже все это не создаст врача, если у человека, получившего профессию медика, нет еще одного, вероятно, врожденного качества, наличие или отсутствие которого в настоящее время нельзя обнаружить у абитуриента, поступающего на медицинский факультет.
Знание и умение думать — два непременных качества, без которых вообще невозможно врачевание. Знания приобретаются в процессе учения. В усвояемости их и запоминании не может быть сомнений, если учесть, что на медицинский факультет могут попасть только сплошные гении, как шутя квалифицируют их студенты других факультетов. Умение думать в большей или меньшей мере функция времени. Шесть с половиной лет специализации после получения врачебного диплома, которые завершаются очень серьезными письменными экзаменами, позволяющими получить диплом специалиста, общение с опытными коллегами, анализ собственных ошибок при лечении многих сотен и даже тысяч больных. Короче говоря, два необходимых врачу качества можно приобрести. Но достаточно ли этого, чтобы стать хорошим медиком?
Мы уже жили в Израиле около двух лет. В среде ортопедов меня узнали довольно быстро. Старые, еще киевские пациенты продолжали распространять слухи (иногда легендарные, не совсем соответствующие действительности) о своем враче. Постепенно к ним присоединились мои новые, израильские пациенты. Жили мы в ту пору в Рамат-Гане, рядом с Тель-Авивом.
Однажды мне позвонили из Иерусалима родители шестнадцатилетнего мальчика, болевшего пузырчаткой. В течение тринадцати месяцев его лечил кортикостероидами видный иерусалимский профессор-дерматолог. Грамотно лечил. Но в результате этого лечения наступило тяжелейшее осложнение — выщелачивание из костей минеральных веществ — кальция и фосфора, что привело к перелому тел нескольких позвонков. В этом абсолютно нельзя обвинить дерматолога. Он спасал жизнь своего пациента, в данном случае не считаясь с возможностью осложнения.
Мальчик тяжко страдал от болей. Каждый проезжавший по улице автомобиль словно проезжал по его сломанным позвонкам. Родителям мальчика рассказали, что я владею каким-то методом, способным успокоить боли и убыстрить сращение отломков костей. Родители понимали, что это непросто приехать из Рамат-Гана в Иерусалим, что одна дорога занимает уйму времени — все-таки семьдесят с лишним километров, но они очень просили меня не отказать в этом визите.
Пузырчатка! Pemfigus vulgaris! Я ехал в автомобиле и думал о двух больных пузырчаткой, о единственных больных этой страшной болезнью, которых мне пришлось видеть в своей жизни.
Тогда я учился на четвертом курсе. На кафедре кожных болезней нам продемонстрировали двух больных пузырчаткой. Мужчина лет пятидесяти и двадцатилетняя девушка лежали в одной палате, перегороженные простыней. Вся их кожа была покрыта пузырями, словно после ожога. В таком же состоянии была слизистая рта, которую можно было увидеть. Ассистент сказал, что вся остальная слизистая в таком же состоянии. Они умирали. Профессор, заведовавший кафедрой кожных и венерических болезней, врач, вызывавший у нас, у студентов восхищение, безнадежно и бессильно разводил руками, объясняя, что еще нет метода лечения этого страшного заболевания.
Помню, эта перегороженная простыней палата, этих два страдальца, пол которых уже не принимался во внимание ни ими, ни окружавшим их персоналом, эта атмосфера безнадежности и беспомощности послужили добавлением к тому, что я увидел на практических занятиях в онкологической клинике. Все это заставило меня усомниться в правильности избранной мною профессии. Нет, врачевание не для меня. Не для меня бездеятельное наблюдение за страданием людей, обреченных на мучительную смерть. Я подал заявление об уходе из медицинского института. Спасибо директору, Дмитрию Сергеевичу Ловле, замечательному благородному человеку, разглядевшему в этом заявлении качество, необходимое врачу. Сострадание — вот оно это качество. Дмитрий Сергеевич не дал мне оставить медицинский институт, за что всю жизнь я должен быть ему благодарным.
И вот сейчас, почти тридцать лет спустя, предстоит увидеть еще одного больного, страдающего пузырчаткой. Я ничего не знал о том, лечится ли сейчас это страшное заболевание. Уже только в автомобиле на подъеме в Иерусалим я со стыдом подумал о том, что еду как узкий специалист в худшем смысле этого слова, как специалист по ногтевой фаланге второго пальца левой стопы (выражение, которым я определяю никчемных профессионалов, специализирующихся в одной узчайшей области и не имеющих представления ни о чем другом).