Цесаревич Вася

– Папа! – императрица Татьяна Николаевна в нарушение всех правил этикета стукнула кулаком по столу. – Ты можешь заниматься чем угодно, но мой сын…

Лиза поперхнулась вишнёвым компотом и закашлялась. Видимо, ей никто так и не раскрыл инкогнито Красного, и слова императрицы стали сюрпризом. Неужели сестрёнки совершили немыслимый подвиг – не проболтались? Нужно будет проверить, не упало ли небо на землю и не потекла ли Нева в обратную сторону.

Василию ничего не оставалось делать, как с виноватым видом пожать плечами:

– Извини, Лиза, так получилось.

– Семейная сцена! – обрадовался дед. – Хочу посмотреть на семейную сцену!

– Я тебе её чуть позже устрою, – пообещала бабушка и взглядом расплавила пробку на хрустальном графине с коньяком, запечатав его намертво. – Мы приготовим чай, а мужчины могут подождать в курительной комнате.

Нужно сказать, что Александра Фёдоровна гордилась аскетизмом жизни на ближней даче, и принципиально отказывалась от помощи прислуги. Обед, разумеется, не готовила, но почётную обязанность заваривать и разливать чай не доверяла чужим рукам.

Николай Александрович с преувеличенным сожалением посмотрел на графинчик, незаметно погладил чуть топорщащийся карман и отложил салфетку:

– Пойдём, Иосиф, мне намедни новый сорт сигар на пробу прислали. Лаврентий Павлович в Абхазии крутить начал. Вася, а тебе особое приглашение?

Василий ободряюще улыбнулся Лизе, до сих пор не пришедшей в себя от потрясения, но девочка махнула рукой и демонстративно отвернулась.

В курительной комнате с деда моментально слетела маска добродушного алкоголика. Василий даже вздрогнул, увидев хищника с горящими от жажды крови глазами.

– Что докладывают, Иосиф?

Император ответил не сразу. Сначала он сдвинул в сторону картину и достал из сейфа в стене потемневший от времени кувшин и два высоких стакана (Васе до сдачи экзамена на классный чин вино строго запрещено), потом долго выбирал сигару из раскрытого тестем хьюмидора. Так и не выбрал, отмахнулся и взял папиросу из лежащей на столе пачки. Чиркнул спичкой.

– А что докладывать? Рано ещё докладывать, работают люди.

– Но всё же? – дед понюхал предложенное вино, пригубил и поставил стакан на столик рядом с креслом. – Предварительные итоги известны?

– Если про графа Бронштейна спрашиваешь, то его так и не нашли. Как в воду канул. Конструкторское бюро Тухачевского расстреляли из пушек прямой наводкой. Живых не осталось.

– Что же так неаккуратно?

– Пока не ясно. Полковник Якир, отдавший приказ об открытии огня, умер от кровоизлияния в мозг после третьего выстрела, а целителей рядом не оказалось.

– Неужели Тухачевский отстреливался? Что-то на него не похоже – прошлую войну благополучно в плену просидел и в особых геройствах не замечен. Я давно говорил, что мне его рожа сразу не понравилась.

– Граф Бронштейн рекомендовал Михаила Николаевича как прекрасного организатора и талантливого изобретателя.

– Ага, прямо рыцарь без страха и упрёка. А что же тогда Феликс арестовать его хотел? Вроде как твой любимчик, орденами до пупа обвешан, в прошлом году бароном поздравили, и вдруг такой пердимонокль.

– Да в том-то и дело, что никто не собирался арестовывать ни Тухачевского, ни его заместителя Гроховского. И Феликс Эдмундович не отдавал такой приказ, там чистая самодеятельность.

– Вот оно что! – Николай Александрович всё же отхлебнул из стакана и с одобрением кивнул. – Мой любимый «Оджалеши». На английскую работу похоже.

– Вино?

– Нет, расстрел твоих изобретателей на английскую работу похож. Точнее, на заметание следов.

– Почему так думаешь?

– А ты не помнишь, что было, когда сибирский варнак Гришка Распутин князя Юсупова и Пуришкевича чугунной гантелей до смерти забил в шестнадцатом году?

– Я тогда на фронте был.

– А, ну да… Так вот, этот Гришка был весьма сильным целителем с уклоном в животноводство, и поговаривали, будто в молодости промышлял конокрадством. Его Пуришкевич откуда-то из Тобольской губернии притащил и пристроил главным конюхом в английском посольстве. В начале шестнадцатого сей одарённый варнак уже в императорской конюшне, а в середине шестнадцатого года вдруг оказывается, что он неофициально заведует всеми закупками лошадей для артиллерии и гвардии, а мне подают на подпись утверждение его в этой должности и генеральском чине. Представляешь моё удивление?

– Да уж, – хмыкнул Иосиф Первый.

– Вот-вот, я примерно так же отреагировал, – Николай Александрович щёлкнул гильотинкой, отрезая кончик сигары. – И попросил светлейшую княгиню Ливен обратить внимание на стремительную карьеру конского целителя. Дарья Христофоровна дама в высшей степени обстоятельная и смогла бы всё выяснить, но в тот же день Гришка убивает Юсупова и Пуришкевича, а потом принимает большую дозу цианистого калия, стреляет себе в спину из револьвера несколько раз и ныряет в прорубь на Неве. А за ним ещё пятьдесят два человека в течение недели.

– Но при чём здесь англичане?

– Да вроде бы ни при чём, но сразу после серии странных самоубийств английский посол отбыл в Лондон и вновь объявился в Петербурге ровно за месяц до моего вынужденного отречения.

– Думаешь, у них что-то не срослось и пришлось срочно избавляться от ненужных свидетелей?

– Англичанка гадит, – с философской грустью ответил бывший император, и окутался сигарным дымом. – Ладно, Иосиф, хватит о печальном, а то Васька у нас совсем приуныл.

– Завтра у него праздник, вот и повеселится.

– Что, опять родственники из Дании? – страдальчески поморщился Василий.

– Не любишь ты их, – с укоризной произнёс дед.

– Люблю, но на расстоянии.

В памяти Красного хорошо отложился визит толпы датских родственников на его тринадцатилетие. Толпы шумной, как цыганский табор, такой же нищей и вороватой. Потом бабушка жаловалась на пропажу серебряных ложек, сам Вася недосчитался копилки с мелочью, а у отца кто-то срезал две платиновые пуговицы с парадного мундира и спёр золотые часы вместе с цепочкой. Каждый гость ел за троих, пил за пятерых, и любой разговор сводился к просьбам выделить несколько дивизий для освобождения от немецкой оккупации некогда отторгнутых Шлезвиг-Гольштейнских земель. Заодно и Гамбург с Любеком того… освободить.

Подарок, правда, подарили, но один на всех – вышитую шёлком карту упомянутых территорий размером полтора на полтора метра. Сначала Вася хотел её выкинуть, потом решил передарить родной гимназии в качестве учебного пособия – вдруг кто-то из будущих целителей будет специализироваться на психических заболеваниях? Но всё же оставил себе как прекрасную мишень для стрельбы из новенького браунинга. Низкий поклон генерал-лейтенанту Николаю Сидоровичу Власику!

– Никаких заграничных родственников не будет, – успокоил сына император. – До первомайского весеннего бала в Гатчине никаких заграничных родственников! Соберёмся в тесном семейном кругу, подруг позовём, вино пить будем, песни петь будем. Только свои, а чужих нам не нужно.

– Подруги? – дед встрепенулся, как почуявший поживу орёл-стервятник. – С подругами я не только спою, я и сплясать могу.

Иосиф Первый проигнорировал слова тестя, а Василию объяснил:

– Я взял на себя смелость пригласить Веру Столыпину и Катю Орджоникидзе. Мне кажется, ты с ними хорошо ладишь?

– А Поликарпов?

– Это само собой.

– Хорошо, пусть тогда и девочки будут.

Император рассмеялся:

– Я ещё пригласил одного забавного, но полезного человека. Уникальный одарённый-почвенник, практически от сохи. Умудряется кукурузу за полярным кругом выращивать.

– Хрущёв, что ли?

– Ты его откуда знаешь?

– Кто-то рассказывал, – с самыми честными глазами ответил Вася. – Или в газете читал.

– Да, в газетах про его колхоз много писали.

– Про что писали?

– Коллективное хозяйство, следующая ступень развития крестьянской общины. Чему вас только в гимназиях учат?

Интерлюдия

До двадцати лет Никита Сергеевич был обычным человеком без малейшей капли магического дара. Впрочем, его в ту пору никто не называл ни по имени, ни по отчеству, и маленький Никитка охотно откликался на обращение «эй, ты, придурок». Но всё изменила война. И как это ни удивительно, в лучшую сторону.