Страница 51 из 62
— Риточка такая, — довольно улыбнулся я. — Если уж чем-то увлечется, то за край!
— Одно плохо, — приуныл Леонид Иович, — ту самую сцену с Олегом, постельную, вырезали… Уж как я бился за нее, за каждую секунду метража, но вежливые дяди из Госкино лишь стыдили меня, да увещевали — нечего, дескать, тешить, как они выразились, «площадные инстинкты»! Не подменяйте искусство интимом — вот в таком плане, в таком разрезе…
— Ну, с одной стороны, они в чем-то правы, — рассудил я, не слишком огорчаясь цензуре. — Вспомните «Маленькую Веру»! Разве зрители покупали билет на драму, на виртуозное мастерство оператора? Нет, они хотели услышать мат и в деталях рассмотреть бюст Негоды. Но это же не наш метод! Где человек — человеку?
Гайдай захохотал, утешившись, и звонко хлопнул в ладоши.
— Приготовиться!
В этот самый момент на меня налетела Рита, затеребила, радостно мутузя.
— Ты такой молодец, что пришел! Целовать не буду, я в гриме!
И выбежала на ковры. Коротенькие шортики и обтягивающая футболка странно, тревожно сочетались со страхолюдными башмаками — в таких хоть по гвоздям, хоть по битому стеклу. А изящно обвисавший ремень оттягивали две кобуры, из которых торчали потертые рукоятки пистолетов. Сорок пятый калибр, как минимум.
Ко мне, стыдливо покашливая, бочком придвинулся Видов.
— Привет, — вытолкнул он и неуверенно подал руку.
Я крепко пожал ее.
— Не помню, — оживился Олег, — говорил ли я «спасибо» тебе… Мне бы тогда точно каюк был. А тут еще эта дурацкая сцена… Столько вокруг нее накрутилось всего… Знаешь, я бы понял, если бы ты не пришел тогда!
Уголок рта у меня потянуло в кривую усмешку.
— Не поверишь, но Рита сама меня спросила давеча, стал бы я спасать тебя, если бы… Хм… Если бы та постельная сцена была не понарошку.
— И?.. — напрягся Видов.
— Стал бы, — поставил я точку. — Нет, вовсе не потому что свят. Куда мне… Понимаешь, от злой радости никуда бы я не делся, испытал бы в полной мере. «Ага, помирает соперничек! Так ему и надо!» А потом как? Когда уймется сатанинское торжество, а соперника похоронят? И будет капать на мозги мысль: «А ведь ты же мог его спасти…» Не знаю даже, как тут объяснить… Ну, вот, когда рогоносец хватает шпагу и насаживает на нее любовника жены, как канапе на зубочистку — это понятно. Месть, страсть… Но, когда ты хладнокровно позволяешь умереть — это мерзко. Если уж пришла охота расправиться, вылечи сначала, а потом убей! Создай ситуацию, а не воспользуйся подлым шансом. Вот… как-то так.
Олег медленно покивал.
— Признаться, я в те дни боялся, что и вы с Ритой разойдетесь. Мы с Инной… — он покачал головой. — Поверишь ли, но моя обида быстро скисла. Ох, больно было, когда понял, чье у Васьки отчество, но разве не я сам задурил голову девчонке? Школьнице! И сколько потом беды наделал? Так что… Прилетают иногда бумеранги из прошлого… Вразумляют.
— Что делать собираешься? — покивав понимающе, я глянул исподлобья.
— Развод — дело решенное, — пожал Видов плечами. — На той неделе сходим в ЗАГС — и развалим ячейку общества. Нет, я всё понимаю, но жить с Инной не смогу. Одно дело — играть в кино, другое — притворяться дома. Роль верного мужа и доброго папы я просто не вытяну, — он помолчал, задумчиво пожевал губу. — Квартиру я Инне оставлю, а сам… — вздох получился натуральным. — Долго думал, но… Все же подамся в Штаты. Вряд ли мне там что-то светит, но я попробую. Хотя бы сменю обстановку! Ну, ладно, — заторопился Олег, — сниматься скоро. Пойду.
— Удачи, — сказал я серьезно.
Видов кивнул, пригашивая довольно жалкую улыбку, и его тут же окружили гримеры, подмазывая да подкрашивая.
— Приготовиться! Тишина в павильоне! Свет!
— Мотор!
— Есть мотор.
К объективу вышла хрупкая помреж, и зачастила писклявым голосом:
— Сцена двадцать один, «Брошенная вилла»! Кадр один, дубль один!
— Камера!
— Есть…
Дощато щелкнула «хлопушка».
— Съемка пошла!
Харатьян устало сбросил с плеча старенький «Калашников» с запасным «рожком», примотанным к магазину синей изолентой. И тут появилась Лита Сегаль…
Вот честное слово, я не узнал Ритку! По ковру хищной походкой пантеры ступала истинная Лара Крофт — напружиненная, алертная, сексуальная. В любое мгновенье она могла уйти с линии огня невероятным прыжком — и стрелять на поражение с обеих рук. Кинопленка запечатлевала не изнеженную барышню, а закаленную амазонку с твердым сердцем, безжалостную и беспощадную.
— Звал? — коротко обронила Лита.
Герой Харатьяна резко обернулся.
— О, Лита!
Девушка гибко уклонилась от мужских рук…
— Семеныч, — зашептали у меня за спиной.
— Тс-с!
— Да я тихо… Последняя катушка «Кодак истмен» осталась. Двести пятьдесят метров, двести пятьдесят долларов…
— Ну, а что делать? Заряжай…
Прислушиваясь к «текучке», я не расслышал сценической речи, но не расстроился ничуть — лучше увидеть советский суперблокбастер на большом экране сразу и целиком, с объемным звуком, чем собирать мозаику из кадров. У Гайдая впереди — монтаж, озвучка и масса нервов. И — премьера…
— Стоп! Снято!
Вторник, 30 мая. День
Московская область, Щелково-40
Козырев был светел и ясен умом, именно его портрет надо вывешивать первым в череде пап-основателей хронофизики, а мой, так и быть, вторым — скромность украшает человека… И ассиметричная механика — тоже детище Николая Александровича.
Но кое в чем мэтр ошибался. Он верно счел физическое время материальным процессом, несущим определенную энергию, но запутался с «источником питания» звезд. Ну да ладно, это мелочи.
Главное — найти условия освобождения той самой энергии, связанной с ходом времени, и научиться ее добывать.
Под хроногенератор выделили целый блок, размером со спортзал, а за его стенами круглились, наподобие толстых минаретов, четыре башни фазировки. Ровно столько же тахионных излучателей аккуратно проламывало стены блока, смыкая ребристые сопла на корпусе «двигателя времени», как Витька Корнеев упорно звал хронодинамический генератор.
Тяжкий гул качался вокруг, навевая грозовой запах озона. Киврин с девчонками толокся у пультов, Корнеев скакал по трапам, а Ромуальдыч степенно расхаживал по нижней площадке, снимая показания.
— Глуши! — крикнул я, и басистое гудение начало помаленьку стихать.
— Дупель-пусто, — глубокомысленно заявил Корнеев.
— Неразбериха страшная, — пробурчала Наташа Киврина. — Тахионы не фокусируются, вообще, никак!
— Да что — тахионы, — заворчал Володька, — энергии — нуль! Вбухали мегаватты, а на выходе даже паршивого киловатта нет!
— Согласно теории, — заговорила Аллочка Томилина на манер отличницы, — энергия времени должна выделяться в форме материи, только в доатомном состоянии. А уже потом она спонтанно квантуется на частицы и античастицы, на электромагнитные поля. Вопрос: как засечь неквантованную материю? Чем? Какими приборами?
— Ну, это еще разобраться надо, — вздернула нос Лиза, — где кончается материя и начинается энергия.
— Етта… Всё не так плохо, — прокряхтел Вайткус. — Выбросы электронов и позитронов, хоть и слабые, нерегулярные, фиксируются. Правда, толку от еттого мало.
— Может, нужна совсем-совсем другая форма энергонакопителя? — неуверенно предположила Ядзя. — Как тороидальная камера в токамаке?
— Смысл есть, — кивнул я, улыбнувшись обрадованной Корнеевой. — И не расстраивайтесь особо. Сколько десятков лет маются с термоядом?
— Думаешь, — нахмурился Корнеев, — нам столько же мучаться с «двигателем времени»?
— Дольше, Витёк, дольше! — рассмеялся Ромуальдыч.
— Давайте, попробуем накопитель в виде синхротрона, — я потер руки, словно умывая их. — Присобачим сопла тахионников к кольцевой вакуумной камере, обложим ее поворотными магнитами и… И поглядим, что получится!
Уловив значительный взгляд Вайткуса, я покосился на входной тамбур. Там стоял очень гордый Джеральд Фейнберг, он же Герман Берг, и демонстрировал вершины технологий помятому и растерянному Литу Боуэрсу, то есть, Леониду Бауэру.