Страница 48 из 62
— Ага… Значит, я тут один…
— Не совсем… — тонкая улыбочка растянула губы Шелепина. — Иван Гирин, Арсений Вайткус и Рустам Рахимов уже неделю в Москве. Они сошли на берег в Одессе буквально за пять минут до… хм… эксфильтрации. Не волнуйтесь, они под наблюдением.
— О, я совершенно спокоен!
— Понимаю ваш сарказм, Михаил Петрович, — мягко улыбнулся генсек. — Но, с другой стороны, а что такого произошло? Вы не смогли изменить реальность в родной «Гамме»? Ну и ладно. Зато вы изменили «Альфу»!
— Это просто шок, Александр Николаевич, — я слабо взмахнул рукой. — Пройдет. Знаете… мне лишь в первый год кружило голову, а потом стало доходить — хронокамера или «двигатель времени», над которым мы сейчас бьемся — обычные открытия в технологической череде. Паровая или электронно-вычислительная машины куда фантастичней и значимей. Просто… Ну, раз уж застолбил пространственно-временные структуры, то так и буду в них копаться. Глядишь, и докопаюсь до чего-нибудь воистину важного и полезного… Скажите, Александр Николаевич… Я свободен?
— Безусловно, — отозвался Шелепин, складывая руки на животе.
— А… что я должен сделать?
— В принципе… — генсек неторопливо поднялся, и плеснул вина в бокалы. — В принципе, ничего, что шло бы против вашей совести, Михаил Петрович. Мне хотелось бы видеть в вас… как бы посланника, который донесет до товарища Андропова ваше личное впечатление от товарища Шелепина. Я сделаю широкий жест — отпущу всех «альфовцев». И буду ждать представительную делегацию от вашего Кремля в нашем Кремле. Разумеется, встреча пройдет в секретном режиме. Надо будет договориться о взаимодействии, о связи, о двустороннем информировании… Проблем масса, и все их надо обсудить. Я хочу, чтобы наши миры жили в мире! Это главное. Вот, пожалуй, и все, Михаил Петрович. Майор Скворцов доставит вас на дачу Щукиных. Денька три поживите там, пока мы тут не порешаем все вопросы. Разумеется, дача под охраной, но уж не сочтите это за признак недоверия!
— Не сочту, — улыбнулся я. — До свидания, Александр Николаевич. И большое вам спасибо!
— Не за что, Михаил Петрович, — залучился Шелепин. — Встретимся еще!
…Лифт гудел, спуская меня на первый этаж. Я глубокомысленно смотрел на гаснущие и вспыхивающие красные цифры, а думал… Нет, мои мысли были далеки от идей Союза Союзов. Я мечтал скорее доехать на Лизину дачу — и дочитать Стругацких…
Глава 16
Среда, 17 мая. День по БВ
«Альфа»
Луна, Море Дождей, ДЛБ «Звезда»
Федор Дмитриевич Дворский принадлежал к тем людям, кому было дорого одиночество. Наверное, потому что он любил думать, а сей таинственный процесс требовал тишины и сосредоточения.
Шумная, веселая компания и ретрит несовместимы.
Впрочем, не стоит думать, будто Федор Дмитриевич избегал вечеринок и прочих гулянок, до которых охочи ребята и девчата. Нет, он любил посидеть с друзьями, отметить «днюху» или встретить Новый год. Именно на таких вот «посиделках» Федор встретил Римму, миниатюрную симпатяжку. Понял, что жить без нее не может, и женился.
Ему хватило одного года совместной жизни, чтобы понять: в семье думать некогда. Жена и дети плодили проблемы со страшной силой, и их надо было срочно решать.
Достать удобные туфельки для старшенькой Ларисы… Записать в секцию средненького Володю… Устроить в садик младшенькую Инночку… Купить шубу Римме, которую сами дети называли «заставлятелем»…
Федор Дмитриевич очень любил их всех, даже Римму, но и уставал от них изрядно. Спасение пришло неожиданно, в лице давнего товарища — служили вместе. Однополчанин позвал «сержанта Дворского» на зимовку в Антарктиду.
Самое забавное, что решающий голос в выборе новой жизни принадлежал супруге. «Зимуй, зимуй! — энергично заявила Римма. — Полярникам много платят, а ты еще подарочков нам привезешь из заграницы!»
И отправился Федор Дмитриевич покорять Южный полюс и окрестности — на станцию «Новолазаревская». Поначалу смутно было и непривычно, но ветра ледяного континента живо освежили бытие. Дворский окреп духом, и ему чрезвычайно понравился новый уклад — полгода дома, с семьей; полгода вдалеке.
Можно, конечно, съедничать, сказать, что Федор сбегал от супружеского долга, зато он перестал хоронить собственные идеи. Теперь времени хватало и на себя, и на родных, а в душе, наконец-то, наступило равновесие.
Всякое, конечно, бывало, вплоть до скандалов и сцен, тем не менее… Пусть у него не все ладилось с женой, но вот у детей он пользовался полным доверием. Даже когда Инночка родила не от мужа, а от любимого, об этом стало известно только Федору Дмитриевичу.
А какие испытания выпадали в обе зимовки на станции «Восток»! Мало того, что там остро не хватает кислорода, как на вершинах Кавказа, а воздух сухой, будто промокашка, так еще и холод почти космический, под минус девяносто! А когда случился пожар, и сгорела ДЭС, полярники грелись у самодельных буржуек… Всё в те невыносимо долгие месяцы колебалось на грани между тем и этим светом.
Но даже та студеная полярная ночь чудилась теперь простым житейским приключением. Дворский усмехнулся, и покачал головой — гермошлем остался недвижим, будучи составной частью скафандра, его жесткой кирасы.
Как он поддался уговорам Бур Бурыча, непонятно. Хотя чего тут неясного? Мальчишество взыграло! Космический полет — это испытание, это вызов! А уж на Луну…
Вздох вышел до того глубок, что отозвался в чутком микрофоне.
— Чего развздыхался? — зазвучал в наушниках бодрый голос Кудряшова.
— Не верю, что взаправду! — признался Федор.
— У-у! Это дело известное. Привыкнешь.
— А ты сам-то как? Привык?
— Честно? — издал смешок Кудряшов. — Привыкаю!
— Внимание, идем на посадку, — вмешался голос пилота.
— А буровая наша? — мигом обеспокоился Борис Борисович.
— На базе уже, местная «элкашка» доставила…
За иллюминатором полыхала Луна — именно так, с большой буквы. Теперь это не размытый кружок в небе, бледно отражающий солнечный свет, а иное небесное тело, почти что планета, целый мир. Хотя и чужим его не назовешь. Луна — она как бы своя, земная…
Внизу, очень близко, проплыли вершины лунных Апеннин — округлые, желтые с коричневым. Извилистой тенью скользнул в сторону каньон Хэдли Рилл, мелкие оспинки разошлись внушительными кратерами…
Посадочный модуль замер, вздрагивая, и медленно осел в редкую тучу пыли.
— Сели! Всё, товарищи, топайте маленькими шагами для всего человечества!
— Спасибо, что подбросили, хе-хе!
Федор сидел ближе к внешнему люку, он и вышел первым. Кое-как обвыкший в невесомости, лунной тяжести он обрадовался — сразу всё стало на свои привычные места. Вот низ, вот верх.
Цилиндры базы, опрятно присыпанные реголитом, узнавались по серебристым округлым тамбурам, а еще по большой решетчатой антенне — ее сверкающая в солнечных лучах тарелка медленно разворачивалась в сторону Земли.
Черное небо будто пригасло — в космосе царила одна-единственная звезда по имени Солнце, все прочие светила утухли. Зато уж родной желтый карлик шпарил всем спектром, сиял прямой наводкой. И никакой акварельной размытости — видимость предельно четкая и резкая, а границы теней словно лезвием вспороты.
— Кажется, нас встречают, — надавил в ухо голос Бур Бурыча.
Федор Дмитриевич неловко покачнулся, и едва не упал, постигая минусы здешней «силы легкости».
От базы катил странный аппарат на сквозистых шаровидных колесах. Больше всего он походил на клетку, в которую заперли аккумуляторы, двигатели, баллоны, а на самом верху каркаса трясся легкий навес на хрупких стойках. Под ним белел человек в толстом скафандре, и мотал рукой в жесте привета.
— Здорово, земляне! — прорвался в наушники незнакомый голос. — Я — Паша, здешний техник. Цепляйтесь, подброшу!
Бурильщики ухватились за раму.
— Это «Муравей»! Немножко экскаватор, немножко бульдозер, тягач, грейдер и так далее. Сейчас мы вон на тот холм заедем, увидите…