Страница 4 из 5
Принёс я однажды с реки вместо рыбы в ведёрочке раков и поставил, как всегда, на лавку. Иваныч сразу прибежал – и прямо в ведро лапой. Да вдруг как потянет назад! Глядим – за лапу рак клешнями ухватился, а за раком – второй, а за вторым – третий. Все из ведёрка за лапой тащатся, усами шевелят, клешнями щёлкают. Тут Иваныч глазища вытаращил, от страха шерсть дыбом поднялась: «Что за рыба такая?» Тряхнул он лапой, раки на пол полетели, а сам он хвост трубой – и марш в окно! После этого никогда больше к ведёрку не подходил и в аквариум перестал лазить. Вот как напугался!
Кроме рыбок, у нас в доме было много разной живности – птицы, морские свинки, ёж, зайчата… Но Иваныч никогда никого не трогал. Он был очень добрый кот и дружил со всеми животными. Только с ежом Иваныч вначале никак не мог ужиться. Этого ежа я принёс из леса и пустил в комнате на пол. Ёжик сначала лежал, свернувшись в клубок, а потом развернулся и забегал по комнате.
Иваныч очень заинтересовался ежом. Дружелюбно подошёл к нему и хотел обнюхать. Но ёж, видимо, не понял доброго намерения Иваныча: он растопырил колючки, подскочил и пребольно кольнул Иваныча в нос.
После этого Иваныч стал упорно избегать ежа. И стоило тому вылезти из-под шкафа, как Иваныч поспешно вскакивал на стул или на окно и никак не хотел сходить на пол.
Но вот как-то раз после обеда мама налила Иванычу в блюдечко молока и поставила на пол. Иваныч сел около блюдца поудобней и начал лакать. Вдруг мы видим, из-под шкафа вылезает ёжик. Вылез, носиком потянул и прямо направился к блюдцу. Подошёл и тоже за еду принялся. А Иваныч и не убегает, видно проголодался, косится на ежа, а сам знай молоко пьёт. Так вдвоём всё блюдечко вылакали.
С этого дня мама начала их каждый раз вместе кормить. И вот ведь как они хорошо к этому приладились! Стоит только маме молочником о блюдечко стукнуть, а они уже бегут. Усядутся рядышком и едят. Ёжик мордочку вытянет, колючки приложит, гладенький такой. Иваныч его совсем перестал бояться. Кончат еду – у ежа вся мордочка в молоке, а Иваныч возьмёт и оближет его. Так и подружились.
За добрый нрав Иваныча мы все его очень любили. И нам казалось, что по своему характеру и уму он больше походил на собаку, чем на кошку. Он и бегал за нами, как собака: мы на огород – и он за нами, мама в магазин – и он следом за ней бежит. А возвращаемся вечером с реки или из городского сада, Иваныч уже на лавочке возле дома сидит, будто нас дожидается. Как увидит, сразу подбежит, начнёт мурлыкать, об ноги тереться и вслед за нами скорее домой спешит.
Дом, где мы жили, стоял на самом краю городка. В нём мы прожили несколько лет, а потом переехали в другой, на той же улице.
Переезжая, мы очень опасались, что Иваныч не уживётся на новой квартире и будет убегать на старое место. Но наши опасения оказались напрасными. Правда, попав в незнакомое помещение, Иваныч начал беспокойно бродить из комнаты в комнату, всё осматривал, обнюхивал, пока наконец не добрался до маминой кровати. Тут уж, видимо, он сразу почувствовал, что всё в порядке – вскочил на постель и улёгся. А когда во время обеда в соседней комнате застучали ножами и вилками, Иваныч мигом примчался к столу и уселся, как обычно, рядом с мамой.
В тот же день он осмотрел новый двор и сад, даже посидел на лавочке перед домом. Но на старую квартиру ни разу не ушёл. Значит, не всегда верно, когда говорят, что собака людям верна, а кошка – дому. Вот у Иваныча вышло совсем наоборот.
Ушан
Охотиться я начал очень рано. Когда мне исполнилось двенадцать лет, папа подарил мне охотничье ружьё и стал брать с собой на охоту.
Вот как-то осенью возвращались мы с охоты. Слез я с тележки и пошёл рядом – ноги размять. А проезжали мы через лес. Вся дорога была завалена жёлтыми листьями: они лежали толстым пушистым слоем, шуршали и рассыпались под ногами, как волны под корабельным носом. Так я и шёл, глядя под ноги и гоня перед собой большую пушистую волну листьев. Вдруг вижу – на дороге меж листьев что-то сереется. Нагнулся, смотрю – зайчонок, да такой маленький! Я так и ахнул: ведь только что здесь тележка проехала, как же она зайчонка не раздавила?
– Ну, – говорю, – видно, такой ты, зайка, счастливый!
Взял я его на руки, а он съёжился на ладони, сидит дрожит, а бежать и не собирается. «Возьму-ка, – думаю, – его к себе домой, может, он у меня и выживет; а то всё равно погибнет, уж очень поздно родился, ведь скоро и зима настанет; замёрзнет, бедняга, или попадёт лисе на завтрак».
Настелил я в охотничью сумку свежих, пушистых листьев, посадил туда зайчонка и привёз домой. Дома мама налила в блюдечко молока и дала зайке. Только он пить не стал: мал ещё, не умеет. Тогда мы взяли пузырёк, вылили туда молоко, надели на пузырёк соску и дали зайчонку. Он понюхал соску, поводил усами. Мама выдавила из соски каплю молока, помазала зайчонку нос. Он облизнулся, приоткрыл рот, а мы ему туда кончик соски и всунули. Зайчонок зачмокал, засосал, да так весь пузырёк и выпил.
Прижился у нас зайка. Прыгает по комнатам и никого не боится. Прошёл месяц, другой, третий. Вырос наш заяц, совсем большой стал. И прозвали мы его Ушан. Жить он устроился под печкой. Как испугается чего-нибудь – прямо туда.
Кроме Ушана, у нас жили старый кот Иваныч и охотничья собака Джек.
Особенно хорошо бывало по вечерам, как затопят печку. Сейчас же все к огоньку – греться. Улягутся близко-близко друг к другу и дремлют. В комнате темно, только красные отблески от печки по стенам бегают, а за ними – чёрные тени, и от этого кажется, что всё в комнате движется: и столы и стулья – будто живые. Дрова в печке горят, горят да вдруг как треснут, и вылетит на пол золотой уголёк. Тут друзья от печки – врассыпную; отскочат и смотрят друг на друга, точно спрашивая: «Что случилось?» А потом понемножку успокоятся – и опять к огоньку.
А то затеют игру. Начиналось это всегда так. Вот лежат они все трое вместе, дремлют. Вдруг Иваныч Ушана легонько лапой – хвать! Раз тронет, другой. Заяц лежит, лежит да вдруг как вскочит – и бежать, а Иваныч за ним, а Джек – за Иванычем, и так друг за дружкой по всем комнатам. Такую беготню подымут, что дым коромыслом. А как зайцу надоест, он марш под печку, и игре конец.
А перед тем как улечься спать, Ушан каждый раз, бывало, следы свои запутывал. На воле заяц всегда так делает: начинает бегать в разные стороны – то направо побежит, то налево, то в сторону. Если на снегу посмотреть заячий след, так и не разберёшь, куда заяц ушёл. Недаром такие следы называются «заячьи петли». Наткнётся охотничья собака на заячьи петли – пока разбирается, ходит по следу туда-сюда, а заяц уже давно услышал её и удрал подобру-поздорову.
Вот наш Ушан каждый день, прежде чем залезть под печку, старался следы свои запутать. Бывало, прыгает взад и вперёд по комнате, выделывает свои заячьи петли, а тут же на ковре дремлет охотничья собака Джек и посматривает на него одним глазом, будто смеётся над глупым зайцем.
Так прожил у нас Ушан всю зиму. Настала весна, да такая дружная, тёплая. Не успели оглянуться, как уже зазеленела трава. Решили мы Ушана в лес, на свободу, выпустить. Посадил я его в корзинку, пошёл в лес и Джека с собой взял – пусть проводит приятеля. Хотел и Иваныча в корзинку посадить, да уж очень тяжело нести; так и оставил дома.
Пришли мы с Ушаном и с Джеком в лес, вынул я Ушана из корзинки и пустил на траву. А он и не знает, что дальше делать, и не бежит, только ушами шевелит. Тут я хлопнул в ладоши. Ушан прыг-прыг! – и легонько поскакал к кустам. Джек увидел – и за ним.
А Ушан всё в лес не бежит, скачет вокруг куста, и Джек за ним так и носится, будто дома.
«Вот, – думаю, – по кустам-то лучше друг за другом гоняться, чем по комнатам».
Я на зайца шапкой замахал, кричу:
– Беги в лес, косой! Чего здесь вертишься?
Ушан испугался и поскакал в лес, а Джек – за ним. Подождал я – Джек не возвращается. Только вдруг слышу в лесу заячий крик, ещё и ещё… Я на крик бросился, добежал, гляжу – а уж Джек держит в зубах Ушана.