Расцвет Рагнарёка

– И мне, мадам жирафиха, сдаётся, что он сюда припрыгал с банановой пальмы за той же целью, что и пришли мы, – принялся сооружать золотистый барьер чародей-низкорослик.

– Зачем тебе ваджра? – не понимал Фудзин.

– Как он только не мёрзнет, – раздался голосок Дианы под рычание оскалившегося барсука.

– Я был послушником у лучших учителей медитации и единоборств. Всю свою жизнь посвятил боевому искусству. Мне знакомы техники согревания в самый лютый мороз, – заявил Хануман. – Я ловил рыбу в холодной воде. Я гулял в обе стороны ледяного моста. Я…

– Хануман немного тщеславный… – повернул голову к остальным Фудзин.

– Твоя разговорчивость тебя и погубит, – нахмурился ванар ещё сильнее.

– Угрожаешь мне? Мне, Хануман? – покачал головой Фудзин. – Мы столько бродили вместе, столько беседовали, столько пережили приключений на землях Дайкона ещё до его объединения!

– Тебя здесь быть не должно, – покачал головой король обезьян.

– А тебя? Здесь жили дэургары, жрецы Индры. А ты осквернил храм, убил их и забираешь реликвию?! – хмыкнула пани Софра.

– Я предупредил их, – заметил ей ванар. – Если бы они перестали нападать, я бы никого и не тронул. Я заявился сюда не убивать, а лишь взять оружие. Это был их выбор сражаться до последнего вдоха. Наш герой не виноват, что он мастер удара, ломающего рёбра и не позволяющего больше вдохнуть.

– Герой? – скривила губы и брови Ди.

– Опять хорохорится? – словно с вопросом уточняла Ядвига у Брома.

– Любит болтать о себе в третьем лице, – подметил гном. – Был у меня тоже один такой знакомый сказочник-летописец. А этот себя ещё и центральным героем своей истории мнит, я гляжу, – пробубнил он, держа руки вместе, концентрируя энергию на защитном куполе.

– Верни ваджру, одумайся! – с жалостью в голосе призывал Фудзин.

– Мне некогда всё сейчас объяснять. Просто не стой на дороге. Ты же знаешь, я бы не стал служить злодейским планам, я лишь помогаю нуждающимся, – процедил ванар.

– Вижу, как ты помогаешь, – махнул свободной рукой от мешка бог ветров над трупами серых лохматых гномов.

– Знаю я один верный приём против таких, жаль, лютню ту забрал Бальтазар, – проворчал гном ванару.

– У-у-ха! Твоя магия для меня – ничто, – заявил Хануман.

– Да? Что, может, забьёмся? – усилил Бром барьер, а тот заискрился, угрожая огненными плетьми огреть каждого, кто посмеет приблизиться.

– Это просто чародейская пыль, – начал вращать ванар свой вытянутый посох, словно ластиком стирая графит на бумаге, рассыпая грани купола в мелкие опадающие частички, растворяющиеся в плавном полёте и чем-то напоминавшими снегопад вокруг всех собравшихся. – На Бальтазара, значит, работаете. Служители некроманта. Фудзин, от тебя уж точно такого не ожидал.

– Всё не так, Хануман… – покачал головой тот.

Бром направил энергию к пробоине в полупрозрачном барьере, завертел нечто наподобие вертикального торнадо. Чем сильнее тёр Хануман, тем сильнее вращался поток рыжевато-золотой воронки, закручиваясь, переливаясь, но не справляясь с чарами боевого посоха.

– Наш герой оказался в сложной ситуации, – проговорил о себе Хануман. – Старый друг и весёлый собутыльник оказался вдруг на стороне древнего зла! Мораль никогда не была сильной стороной нашего героя, но одно он знал точно: у него есть цель, есть миссия, которую он обязался выполнить и которой дал слово чести быть верным и преданным до самого конца!

– Нам не следует драться. Хануман невероятно храбр. После гибели его отца Кесари Суня на войне народ людей-обезьян не знал, кому возглавить племя. Само небо подало знак – в гору упал метеорит, а когда ванары пошли вверх по склону, то нашли шумящий водопад. Лишь Хануман осмелился пройти сквозь воду, обнаружив там пещеру с сокровищами, что принесло племени Горы Цветов процветание и успех. За это он получил имя Укун – «познавший пустоту». И стал царём обезьян. Каждый раз, когда ванары поднимают за него тост, они восклицают: Укун! Или же Сунь Укун! – рассказывал Фудзин.

– Если не замолчишь, я закрою глаза на нашу дружбу, – предупредил его Хануман.

– У-ук! – проворчал барсук.

– Не «У-ук», а «Укун», мой четвероногий приятель, – поглядел на него ванар.

– Он тоже проклят, как и его мать, – объяснял про короля обезьян Фудзин. – Он не может использовать свои божественные силы в корыстных целях для себя любимого. Только ради кого-то другого. А значит, сам бы он здесь ни за что не очутился. Даже с его навыками согревания тела. Его кто-то нанял, он на кого-то работает и для кого-то ворует реликвию.

– Какой же ты болтливый старикан, а! – скрипел Хануман зубами. – Хватит им всё обо мне рассказывать!

– Ты ведь обожаешь истории о себе, разве нет? Зачем тебе ваджра? – жёстким тоном потребовала ответа Софра. – Если ты против Локи, то мы заодно. Если же это он послал тебя украсть оружие для него, значит, и мы здесь будем сражаться с тобой до конца. Но предупреждаю, я – атаманша фоморов, а не какой-то там гном-жрец. Бром, без обид, – покосилась она на колдующего чародея.

– Да без проблем, атаманша-некромантша, дэургары – те ещё ублюдки, мы, норды, их недолюбливаем. Нечего меня с этими лохматыми в халатах сравнивать. Я – великий Бром Дерзкий Гром! – заявил тот ванару.

– И этот хорохорится, нашли друг друга, – закатила глаза Ядвига, заодно вооружаясь своим луком, а её дочь тоже направила заряженный арбалет на рыжего господина.

– У-у-ха! Та самая атаманша Арьеллы, что водит дружбу с западным некромантом? Тогда нам уж точно не по пути, – заявил Хануман, готовясь к сражению. – Надеюсь, танцевать вы умеете. Потому что сейчас вы у меня попляшете!

Путники встали кучнее, пытаясь сплошным веером преградить ему путь. Он ринулся первым, перепрыгивая через их кордон, словно спортсмен с шестом, уперев конец посоха в скалистую почву, припорошённую снегом. Едва он миновал купол, как получил от Брома разряд жёлтых молний прямо в спину и рухнул на грудь.

Стоявшие по краям построения Вир и Ядвига ринулись к Хануману, но тот вскочил, крепко стукнув посохом снова о землю, и отбросил их ударной волной. На него помчались Кьяра и Софра, а с ними барсук. Ванар сперва отразил удар крупного эспадона, перевешивая напор леди фон Блитц с такой силой, что та завертелась в воздухе, как волчок, от его ответного выпада. А затем король обезьян ловко подставил свой покрытый золотом посох под клинки атаманши и ударил её в живот, отбросив от себя.

К его ногам уже подбирался барсук, готовясь укусить, но и здесь удар посоха остановил нападение, резко опустившись прямо перед полосатой мордой затормозившего и перепуганного зверька. Глаза Ханумана загорелись рыжим огнём, одежда заколыхалась на невидимом магическом ветре, а сам он слегка присел, вглядываясь в маленькое существо пред собой.

– А ты вообще не лезь, если не хочешь вернуться туда, откуда ты появился! – угрожающе, с каким-то лязгающим сопровождающим эхом в голосе произнёс ванар, и запищавший барсук понёсся к Диане.

– Что это значит вообще? – не понимала та, держа кинжалы наготове и всё же присев, погладив нижней стороной запястья своего четвероногого друга.

– А ты что, ему не хозяйка? Да уж, я смотрю, ты не друид. Полукровка… Помесь эльфа и человека, – скривив губы, проговорил Хануман.

– Сказал гибрид человека и обезьяны, – выпрямилась и оскалилась Ди, крепче сжав кинжалы.

– Флейтистка? – подметил тот чехол от свирели. – Тебе бы к Пану или к Дионису, они любили такую музыку. Мне по душе больше ситар и саранги. И чтобы били в бубны, в тамтамы, таблы.

– В таблы врезать – это я завсегда, – плюнул Бром на свой кулак. – Давай, мадам жирафиха, я делаю ставку, что выбью ему три зуба. А ты на сколько ставишь?

– Ставлю, что он тебя одной левой срубит в бессознательное состояние, – хмыкнула та.

– Это мы посмотрим, кто кого срубит. То, что я ростом с пенёк, ещё не значит, что из меня всякая обезьяна способна сделать табуретку, – заискрил Бром руками, сплетая нечто синеватое, колкое, напоминавшее то застывающую, то таящую льдину.