Гилгул

— Гражданин, повесточку предъявите, — напомнил ему лейтенант.

— Какой же я вам гражданин? — пробормотал Саша, доставая постановление и протягивая его лейтенанту. — Я вам товарищ. Лейтенант внимательно изучал постановление, а Саша все четче понимал, что не верит лейтенант ни маскараду этому бестолковому, ни бумажке «липовой».

— Подождите минуточку, — попросил лейтенант. — Я должен проверить…

— Не надо проверять, — тихо сказал Саша, доставая пистолет. — Не надо, я тебя прошу. Не заставляй меня стрелять, ладно? Я не хочу тебя убивать. Лейтенант смотрел на пистолет, а Саша никак не мог решить, что же ему делать. Наконец, он протиснулся через турникет и, спрятав оружие в карман, зашагал вниз по Петровке. Он успел пройти метров десять, пока за его спиной не прозвучал заполошный окрик: «Стой! Стой, стрелять буду!!!» И тогда Саша побежал. Тело болело так, словно в нем не осталось ни одной целой кости. За спиной хлопнул выстрел, но то ли лейтенант плохо целился, то ли палил в воздух, Саша не услышал даже свиста пули. Он свернул в одну из узких боковых улочек, забежал в первый попавшийся двор, забрался в мусорный контейнер и захлопнул крышку. Здесь было темно и тепло. Хотя и воняло. Ну и что? А разве все остальное, мир или его бесконечная жизнь, не воняло?

«Когда Октавиан, в сопровождении десятка легионеров, вошел через преторские ворота в лагерь, один из часовых, несущих караул у палатки претора, отдернул полог и предупредил находившегося внутри Антония:

— Проконсул здесь, император‹Император — почетный титул, аналог верховного военачальника.›. Антоний пожевал потрескавшимися от солнца губами, сказал задумчиво:

— Когда услышишь шум, доставай меч, входи и бей Октавиана в спину. Или в лицо. И не бойся. Я избавлю тебя от ответственности перед законом. Никто ни о чем не узнает.

— Хорошо, император, — кивнул легионер.

— Но если предашь меня — берегись.

— Я верен тебе, император, — негромко ответил легионер. Через полминуты в палатку вошел сам Октавиан. Был он высок, как и его дядя, Гай Юлий, широк в плечах и отлично сложен. Но в отличие от Кесаря у него не было лысины. Юноша успел впитать величавую манеру дяди. Он и одевался почти так же, как Кесарь в молодости. Кожаный, обитый медью и золотом панцирь-лорица, пурпурный плащ-сагум, расшитый золотой нитью, внушительная золотая фибула. На правом боку, на роскошном балтиусе висел короткий меч-гладиус. Октавиан был без щита, но это не мешало узнавать в нем воина. Рядом с ним Антоний чувствовал себя уродцем. Низкий, хотя и с очень развитой мускулатурой, в компании нового консула он выглядел убогим карликом. На широком, непропорциональном лице отражалась вечная настороженность и почти звериная готовность оскалиться навстречу опасности.

— Приветствую тебя, проконсул. — Антоний поднялся и прижал кулак к груди.

— Приветствую тебя, император, — спокойно ответил Октавиан. — Разве Лепид еще не прибыл?

— Он задержался в пути и прибудет через два дня, — угрюмо ответил Антоний и указал на походный лежак. — Садись. Я прикажу подать вина.

— После обратимся к трапезе, — отказался решительно Октавиан. — Теперь же я хочу спросить тебя: намерен ли ты следовать со мной или тебе больше по душе сразиться и умереть в бою? Антоний выдержал паузу, давая понять, что оценил прямолинейность бывшего противника, затем заметил:

— Без нашей поддержки тебе не справиться с Сенатом. И Боги пока не дали знак, чем кончится сражение. У тебя всего шесть легионов, у нас же с Лепидом, включая испанский легион Асиния Поллиона и галльский Луция Планка, четырнадцать. Октавиан присел на лежак, передвинув ножны так, чтобы рукоять гладиуса находилась под пальцами.

— Если ты не дашь ответ немедленно, — буднично сказал он, — я не стану дожидаться прихода Лепида. Этой ночью мои воины нападут на твой лагерь и перебьют всех. А потом, под видом твоих солдат, дождутся легионов Лепида, Поллиона и Планка. Они-то не будут готовы к битве. Не сомневаюсь, что мне легко удастся вырезать их без лишнего шума. Антоний нахмурился. Ему не нравился уверенный тон молодого племянника Кесаря. К тому же он отметил некоторую странность во внешности молодого консула: глаза юноши, ранее карие и теплые, теперь стали черными, словно ночь. Если бы Антоний верил в переселение душ, то он, пожалуй, решил бы, что сам Кесарь вернулся из Царства Мертвых, чтобы покарать своих убийц. Вне всякого сомнения, глаза Октавиана были глазами Гая Юлия. И в них скрывалась тайна. Антоний сделал вид, что обдумывает фразу Октавиана. На самом же деле он решал, как удобнее согласиться с предложением Консула, не проявив при этом слабости. Наконец, Антоний посмотрел на Октавиана и наткнулся на встречный жесткий взгляд.

— Ты пришел с небольшим отрядом, консул, — проговорил он медленно. — Тебе не страшно? Я ведь могу использовать твой план. Убью тебя, а потом прикажу устроить засаду в лагере. Рано или поздно твой претор, трибуны и кентурионы захотят узнать, что же с тобой стряслось. И пошлют солдат. Я убью и их. А когда твои воины придут, их встретят мои легионеры. А потом мы с Лепидом пойдем на Рим, и я заставлю Сенат покориться и назначить меня проконсулом и диктатором. В связи с твоей, — он усмехнулся, — внезапной смертью.

— Мне не страшно, — ответил спокойно Октавиан. — И тому есть две причины. Первая: ты недостаточно глуп, чтобы исполнить то, о чем только что говорил. Я предвидел подобный поворот событий и предпринял определенные меры предосторожности. Если меня не увидят в лагере к началу второго тречасья живым и здоровым, претор не станет посылать разведчиков. Он просто поднимет легионы и приведет их сюда. Ты плохо поставил лагерь. У тебя за спиной река. Твоим солдатам некуда отступать. Мои легионеры сровняют лагерь с землей в течение часа. В боевых качествах моих солдат ты мог убедиться еще при Мутине. Вторая причина: тебе известно, что Сенат никогда не назначит тебя проконсулом. Ни со мной, ни без меня. Лепид для Сената — никто. Но со мной вы оба можете стать триумвирами, это даст вам те же империи, что и проконсульство. А без меня вам не протянуть и полугода. Рим слишком ненавидит вас.

— Заметь, проконсул, незаслуженно ненавидит, — напомнил примирительно Антоний.

— Заслуженно или нет, не имеет значения, — отмахнулся Октавиан. — Теперь слушай внимательно. Сейчас я поднимусь и уйду. И ты ни слова не скажешь караулу. Если же ты попробуешь поднять шум, — проконсул до половины вытащил меч из ножен, — клянусь, я убью сначала караульных, а потом и тебя. Мои легионеры окружили твою палатку. Если здесь завяжется бой, они займут круговую оборону. Долго, конечно, им не простоять, но тебя-то, император, я убить успею.

— И погибнешь сам, — напомнил Антоний.

— Я не боюсь смерти, потому что живу вечно, — блекло улыбнулся красавец Октавиан. — Итак, я ухожу. Жду твоего решения до наступления темноты. Если к четвертому тречасью ты не пришлешь гонца, мои легионеры атакуют лагерь. — Он поднялся, сделал шаг к выходу, но вдруг обернулся и сказал с мертвой улыбкой на губах: — Без меня ты — никто. Со мной станешь всем. Если будешь верен. Смотри, не ошибись в своем решении, император, консул Марк Антоний. Ты уже почти триумвир.

— Постой, — остановил его Антоний, поднимаясь.

— Что еще? Октавиан обернулся. Это движение, напряженные плечи, чуть согнутые руки, пальцы, обхватившие рукоять меча, словом, все говорило о том, что он готов к схватке.

— Ты неверно меня понял, триумвир, — улыбнулся Антоний, отчего его некрасивое лицо стало еще некрасивее. — Я не собираюсь драться с тобой. Твое предложение достаточно щедро для того, чтобы подумать над ним.

— Думай быстрее. У тебя не так много времени.

— Ответь мне, триумвир. Каковы будут твои первые шаги после того, как мы придем в Рим и объявим о триумвирате?

— Для начала я прикажу убить всех, кто принимал участие в заговоре против моего дяди. Октавиан улыбнулся, и снова это была неживая улыбка, от которой у Антония мороз прошел по коже. Однако Антонию удалось совладать с собой. Он улыбнулся в ответ еще шире, что уж и вовсе напоминало оскал.