Гилгул

— Что? — язвительно поинтересовался Саша. — Возникли проблемы?

— Почему же, — бесцветным голосом ответил тот. — Какое же чудо тебе нужно?

— Да любое, Господи. Любое.

— Если я на твоих глазах пройду через стену, туда и обратно, это тебя устроит?

— Вполне, — кивнул Саша. Потрошитель подался вперед, в глазах у него загорелся недобрый блеск.

— Это делает Копперфильд! — тихо и веско сказал он. — Господь же не иллюзионист, не кудесник и не шут! Господь — Творец! И Вера не требует доказательств. Поэтому она и называется не теоремой, а Верой. Никогда еще никакие доказательства не смогли заставить человека поверить в Господа! Никогда! Никого! К Вере каждый приходит сам и только сам! Это личный духовный выбор!!!

— Послушай… — начал Саша, однако Потрошитель перебил его.

— В свое время, — сказал он жестко, — в одной очень бедной латиноамериканской стране один очень богатый человек влюбился в девушку из бедной семьи. Он дарил ей бриллианты стоимостью в сотни тысяч долларов и каждый вечер возил ее на своем самолете на Багамские острова, чтобы она могла перед сном вымыть ноги не в ржавом тазу, а в Тихом океане. Чтобы потрясти воображение возлюбленной, он купил ей роскошный тропический остров с дворцом на две сотни комнат и, делая предложение, застелил ее улицу самыми лучшими розами, выписанными изо всех уголков света! Она отвергла его! А знаешь почему?

— Почему? — послушно спросил Саша.

— Да потому, что эта девушка была из нищей семьи! В своих мечтах она никогда не поднималась выше собственной маленькой квартирки и подержанного автомобиля! — сказал Потрошитель. Глаза его блеснули, словно те самые бриллианты. — Если бы миллионер предложил ей крохотную квартирку и зачуханный рыдван, она бы пошла за ним, даже не задумавшись, но для бриллиантов, островов и дворцов в ее воображении не нашлось места! Она не могла оценить его подарков, поскольку в той жизни, которой жила она, подобной роскоши просто не существовало!

— Ты это к чему? — растерялся Саша.

— У тебя заболел живот так, что ты согласился прийти сюда, в душе совершенно не желая этого. Ты, еще вчера не верящий в Господа, сегодня заявился ко мне сам, без приглашения, сидишь и совершенно серьезно беседуешь об Ангелах! У тебя стигматы проступают на ногах, как у какого-нибудь святого, хотя о святости ты знаешь не больше, чем пятилетний ребенок об астронавигации!

— Постой, погоди, — Саша растерялся окончательно. — Ты хочешь сказать, что…

— Но тебе трудно поднять голову и посмотреть в небо! Куда легче увидеть то, что под ногами. — С каждым словом голос Потрошителя становился все громче, а в глазах разгорался страшный холодный огонь. — Тебе не нужно чудо! Ты хочешь фокусов! Однако я — твой Ангел и обязан о тебе заботиться. Хорошо же. Я покажу тебе фокус! Самый грандиозный фокус в твоей жизни! Не ради Веры, — верить из-за этого ты не станешь, — но ради того, чтобы разбить твой тупой скептицизм и дичайшую в своей глупости ограниченность!!! — рявкнул он жутко. — И фокус этот будет таков: я оставлю тебя без своей защиты! Ненадолго и не совсем, но, уверяю, тебе хватит и этого, за глаза хватит. А теперь уходи!

— Слушай, если ты обиделся, так это зря, — примирительно пробормотал Саша. Ему вдруг стало неуютно. Из него словно вытащили позвоночник. От давешней бесшабашности и сумасшедше-веселого куража не осталось и следа. — Я вовсе не хотел тебя разозлить…

— Уходи, — повторил Потрошитель, отворачиваясь к окну. — У тебя больше нет Ангела. Саша вылез из кресла, взял книгу и направился к двери. Постучал. Открыл ему здоровяк-сержант. На угловатой физиономии недобро поблескивали пуговичные глаза.

— Нормально все? — без особой приязни спросил охранник.

— Да, в общем. Вроде. Спасибо, — ответил Саша потерянно. Он прошаркал по коридору и начал спускаться по лестнице. Предчувствие фатальной непрухи горбом повисло на спине. Каждую секунду с ним могло случиться что-то очень и очень неприятное. Опасность быстро сгущалась вокруг него. На мгновение Саше показалось, что он чувствует ее запах. Пряный — каких-то неведомых трав, тяжелый и душный — раскаленной дорожной пыли, кислый — знакомых, но не узнаваемых восточных плодов и сладковатый — цветов. Даже воздух перестал быть прозрачным, помутнел, образовав нечто вроде туманного, грязного и колючего кокона. Саша видел его, ощущал кожей. Он прошел через фойе, провожаемый печальным взглядом покойного врача, и, только оказавшись на улице, вздохнул с некоторым облегчением. Здесь свободнее дышалось. Саша зашагал к Садовому кольцу, стараясь высоко и гордо держать голову. «Правильно, — размышлял Саша на ходу. — Так и надо. Лгал ему Ан… этот, Потрошитель. Какой он Ангел, к чертям собачьим? Никакой он не Ангел. Саша ведь действительно атеист. По жизни. Только вот… откуда он узнал насчет больного Сашиного живота? И насчет стигматов тоже? Чудо? Чепуха! Всему можно найти простое и убедительное объяснение! Например… Что? Откуда ему известно про живот и стигматы? Тут, сколько ни думай, а ничего не придумаешь. Не мог Потрошитель знать этого. Не мог, и все». В следующее мгновение в мозгу его словно сверкнула молния. Яркая, разом высветившая мистическую подоплеку разговора и рассеявшая ее. Гипноз! А ну как этот парень — гипнотизер? Ну конечно, так и есть! Гипнотизер! «Взгляд василиска» Потрошитель ему показывал? Показывал! Что это, если не гипноз? Гипноз, конечно, самый настоящий, хотя и необычный! Отсюда и все его знание! Логично? Вполне. Загипнотизировал незаметно, выспросил обо всем, а после стал делать вид, будто известны ему самые сокровенные тайны мироздания. Нормальное, здравое объяснение. Ха! Саша даже несколько приободрился. Так что, батенька, ерунду-с вы нам говорили! На мякине провести собирались! Не вышло! Современного врача-психиатра голыми руками не возьмешь! Мгновение спустя совсем рядом раздался отвратительный визг и тут же последовал мощный удар. Саша почувствовал, как его с дикой силой подкидывает в воздух. Небо проплыло прямо перед лицом, где-то сбоку промелькнули стены сталинских тяжеловесных громадин, а внизу — темная, блестящая крыша «Волги». Он и грохнулся прямо на эту крышу, сверху, всем телом, и только потом, перекатившись через спину, упал на асфальт, ударившись головой, да так, что аж искры брызнули из глаз. И еще успел увидеть, как отлетает в сторону заветный пакет, смачно шлепаясь в лужу.

— Ты что, баран, ослеп, что ли? — услышал Саша полный ярости, сиплый от волнения голос. — Красный же горит! Он приподнялся на локте и увидел, что лежит прямо посреди Садового кольца, что действительно горит красный. И что машины аккуратно объезжают и его, и «Волгу», а пассажиры прилипают к окнам. Ну да. Давно, наверное, не видели человека, которого оставил Ангел. Как же это его занесло на проезжую часть-то на красный? Замечтался. Задумался.

— Вечно, блин, как откроют хавло, так и прут! — продолжал разоряться водитель и добавил в сердцах: — Чайник, мать твою еть! С соловьино-разбойничьим присвистом поспешал к месту аварии молодцеватый Ильюша Муромец в форме сотрудника ГАИ. Козырял уже издали, словно генералу честь отдавал. А Саша, лежа на асфальте под серым траурным небом, подумал: «Может, все-таки не врал Потрошитель? А ну как он и впрямь — Ангел?»

13 часов 08 минут «В темноте пророк не боялся. Ночь была тем временем суток, в котором Нафан чувствовал себя относительно спокойно. Он вышел за ворота крепости Дэефета и неторопливо зашагал вниз по улице, поглядывая по сторонам. По всей Палестине, а здесь, в Иевус-Селиме, особенно, каждый встречный мог оказаться царским шпионом. Дэефет приветствовал доносчиков. Нафан понимал: основа всеобщего повиновения и, как следствие, царского могущества — хорошо отлаженная машина устрашения. Даже те, кто еще не привык к такой жизни и не считал ее нормой, боялись лишний раз открыть рот и предпочитали помалкивать даже в разговоре с хорошими знакомыми. Сегодняшние хорошие знакомые завтра вполне могут оказаться хорошими доносчиками. Одно другому не мешает. Что решает все? Деньги или продажная совесть? Не получив ответа на этот простой, в сущности, вопрос, Нафан постарался избавиться от знакомых и друзей. От всех. Абсолютно. Теперь он остался один. Но даже одиночество не дало ему полного успокоения. Страх властвовал в этом городе. И не только в нем. Все вокруг: стены домов, свет факелов, цветы, деревья, благовония, небо и солнце, горы, и — самое главное — Скинья, Его Скинья, было пропитано приторным ароматом страха. В низине, от крепости к Овчьим воротам, он свернул налево. Здесь, в тени кипарисов, стоял нужный ему дом. Дом богатый и щедрый, славящийся на весь Иевус-Селим. Дом Верной Вирсавии, жены офицера Урии. Тот самый дом, о котором говорил раввуни. Нафан еще раз оглянулся. Если бы кто-нибудь увидел его у ворот этого дома и донес Дэефету, он, Нафан, лишился бы поутру головы. Старик осторожно, с оглядкой, приблизился к воротам и постучал. Его била дрожь. Он боялся, как, впрочем, большинство в этом городе. Шурша одеждами, у дверей появилась служанка. Она вопросительно посмотрела на старика. Тот пробормотал негромко, едва различимо: