Страница 27 из 35
– Это добрая весть, – продолжал Ландовски. – С твоего разрешения, сегодня за ужином я подниму тост в твою честь и расскажу семье о твоих успехах.
Я достал из кармана листок бумаги, написал одно слово и протянул мсье Ландовски.
«Деньги?»
– Юный мсье, один творческий человек почитает за честь для себя помогать другому творческому человеку. Мне выпала удача, мои заказы чрезвычайно щедро оплачиваются, и я без колебаний помогу тебе.
«Спасибо, мсье», – написал я, борясь со слезами.
– Тебе известно о Prix Blumenthal, мальчик? – Я покачал головой. – Это крупная денежная премия, учрежденная американской благотворительницей Флоренс Блюменталь и ее мужем Джорджем для юных художников, скульпторов, писателей или музыкантов. Я – один из членов жюри здесь, во Франции. Мне всегда было немного… неловко заведовать раздачей чужих денег, но в данном случае я буду рад оказать личное содействие. Кроме того, я уверен, что однажды ты сам сможешь помогать другим. Не забывай об этом, мой мальчик.
Я выразительно кивнул.
В тот вечер все члены семьи Ландовски были искренними в своих поздравлениях, кроме Марселя, который выглядел так, словно наелся кислого крыжовника.
Лежа в постели, я размышлял о том, как мне повезло рухнуть без сил в саду именно этого дома. Я был настолько обессилен лихорадкой и изможден от голода, что просто упал, где стоял, и заполз под ближайшую живую изгородь для укрытия. Если бы эта изгородь принадлежала кому-то другому, то мою участь могла бы решить местная жандармерия. Меня бы отправили в сиротский приют, в работный дом или даже в психиатрическую клинику, ведь я отказывался говорить. Но, разумеется, скорее всего, в ту ночь я бы просто умер под звездным небом Франции. Вместо этого Бел стала моей спасительницей и ангелом-хранителем. Она нашла меня, но было ли это случайностью? Я подумал о Семи Сестрах, моих звездных блюстительницах. Возможно, это они прислали Бел ко мне и оберегали меня во время моего невероятного путешествия…
Я не сомневался, что члены семьи Ландовски видят некую романтику в образе немого мальчика, найденного под забором, у которого обнаружился талант к игре на скрипке. Вероятно, они сочиняют истории о том, кто я такой на самом деле. Но какой бы вымысел они ни изобрели, правда была более умопомрачительной, чем они могли представить.
Я продолжал напоминать себе, что мастерская Ландовски не является конечным пунктом моего странствия. Я отправился в мир с определенной целью, и она еще не была достигнута.
Я закрыл глаза и подумал о том, что отец сказал мне в тот день, когда я последний раз видел его:
«Сынок… Боюсь, настал момент, когда у меня больше нет выбора, уйти или остаться. Наше положение крайне неустойчиво. Я должен попытаться найти помощь».
Я пал духом, поглощенный неотступной тревогой.
«Пожалуйста, папа! Ты не можешь уйти. Что мы будем делать без тебя?»
«Ты силен, мой мальчик. Может быть, не телом, но духом и разумом. Это будет поддерживать тебя в мое отсутствие».
Я бросился к нему в объятия, и его тепло окутало меня.
«Сколько времени это займет?» – спросил я в промежутках между всхлипываниями.
«Не знаю. Много месяцев».
«Мы не выживем без тебя».
«Тут ты ошибаешься. Если я не уйду, то не думаю, что у кого-то из нас останется будущее. Я поклялся жизнью твоей любимой мамы, что вернусь за тобой… Молись за меня и жди».
Я покорно кивнул.
«Помни слова Лао-цзы: “Если ты не изменишь направление пути, то можешь оказаться там, откуда ты вышел”».
Я перевернулся на живот в надежде, что перемена позы избавит мой мозг от этого воспоминания. Я почувствовал режущую боль в груди и осознал, что так и не снял кошелек, висевший у меня на шее. Возможно ли, что впервые за много месяцев я забыл о его существовании?
Я снял через голову кожаный ремешок и позволил себе заглянуть внутрь. В комнате было темно, но за окном ярко светила луна. Свет заиграл на острых гранях предмета, лежавшего внутри, и я полюбовался на желтовато-белые блики, плясавшие на стенах. Мне было больно думать, что нечто столь прекрасное может причинять столько бед и страданий. Зависть заставляет людей совершать страшные поступки.
Я размышлял о том, каким будет мой следующий ход. Я пересек заполярные пустыни и горные хребты в надежде снова увидеться с отцом. Верил ли я, что он все еще жив? Хотя я признавал, что шансы весьма малы, как я мог прекратить поиски, если зашел так далеко?
Правда заключалась в том, что в доме Ландовски я обрел кров, безопасность, а теперь, после обещания учебы от мсье Ивана, и нечто гораздо большее. Я откинул одеяло, опустил ноги на деревянный пол и подошел к окну. Молочный лунный свет озарял двор внизу, но я смотрел на сияющую небесную сферу, висевшую над нашей планетой.
– Ты там, папа?
Я осторожно отворил окно и впустил в комнату прохладный ночной воздух. Я пришел с холода, и мне до сих пор нравилось ощущение бодрящей свежести на коже. Снаружи все было тихо, и я упивался ночью. Я смотрел в ясное небо и искал взглядом своих защитниц. Они были на месте, Семь Сестер из скопления Плеяд. Их присутствие было постоянством; возможно, поэтому я находил в них такое утешение. Как бы ни изменилась моя жизнь, какие бы утраты мне еще ни предстояло вынести, звезды всегда будут там, вечно взирая на землю. Я отметил, что сегодня ночью Майя сияла ярче других, как это всегда бывало зимой.
– Майя, – прошептал я, – что мне делать?
Я каждый раз был преисполнен ребяческой надежды на то, что, раз я продолжаю говорить со звездами, они однажды ответят мне. Когда я закрыл окно и повернулся, собираясь улечься в постель, то зацепился ногой за какой-то предмет и едва не упал. Это был футляр моей скрипки, который я не полностью задвинул под кровать. Мысль об игре на скрипке в консерватории была настолько волнующей, что у меня закружилась голова, и я поспешил забраться под одеяло.
Спрятав кожаный кошелек между ног, я плотно закутался в одеяло. За свою короткую жизнь я успел испытать больше страданий, чем некоторым выпадает за всю жизнь. Впервые за годы я нашел безопасное место и был окружен благожелательными людьми. Так ли плохо будет провести некоторое время в мастерской Ландовски? Если папа действительно был жив, стал бы он укорять меня за то, что я отложил свои поиски? Скорее, он бы немного гордился достижениями своего сына. Ради избавления от ужасов моей бывшей жизни я пересек опасные границы, подружился со знаменитым скульптором и, самое невероятное, стал учеником прославленной Парижской консерватории. Отцовский голос закрался в мою голову:
«Если ты не изменишь направление пути, то можешь оказаться там, откуда ты вышел».
Да… да. Если сейчас я продолжу свое странствие лишь со смутным представлением о цели поисков, та участь, которой я опасался больше всего, вполне может воплотиться в действительности. Я вернусь к краже еды и питью дождевой воды, уже не говоря о попытках найти крышу над головой. Я сомневался, что мой отец хотел такой жизни для своего сына.
– Когда у тебя день рождения, мальчик? – осведомился мсье Ландовски, когда Эвелин принесла ему кучу формуляров из консерватории. – В этих документах запрашивается много сведений, которые мне неизвестны. Дата твоего рождения, описание твоего опыта игры на скрипке… и особенно твое имя. – Он издал смешок и покачал головой. – Юный Бо. Знаешь, тебе понадобится фамилия. Ты уже придумал ее?
Я замешкался.
– Такая фамилия, которой ты был бы готов поделиться со мной ради твоего поступления в консерваторию.
Я немного подумал и достал бумагу для письма. Потом стал записывать свои любимые слова: звезды, заря, благосклонность, Плеяды… Это дало мне достаточное количество гласных и согласных букв, чтобы придумать нечто интересное. Я продолжил свой труд, пока мсье Ландовски заполнял формуляры, а потом протянул ему листок:
«Меня зовут Бо Деплеси».
Он вскинул бровь.