Сочинения

VI

Когда Гвиччардини в 1529 или 1530 году стал набрасывать свое «соображения» по поводу «Discorsi» Макиавелли, ему пришлось вернуться к вопросу о наилучшей форме правления, на котором он с такой обстоятельностью останавливался в «Диалоге». Как известно, Макиавелли высказывается за смешанную форму, в которую входят элементы и монархии, и аристократии, и демократии[32]. Гвиччардини с ним согласен: «Несомненно, что правление, смешанное из трех форм – монархии, аристократии и демократии – лучшее и более устойчивое, чем правление одной какой-нибудь формы из трех, особенно когда при смешении из каждой формы взято хорошее и отброшено дурное»[33]. Что означает такое согласие и насколько оно показательно?

Оно ничего не означает и ни в какой мере не показательно. Все этого рода формальные рассуждения, отталкивающиеся от Аристотеля и иногда от Платона у гуманистов, от Фомы Аквинского у Савонаролы, повторяющиеся с незначительными разногласиями у Марсилио Фичино, у Бартоломмео Кавальканти, у Макиавелли, Гвиччардини, Джанотти, совершенно не отражают самого существенного во взглядах каждого. Ибо не дают представления о социальных предпосылках их теорий. А как только мы начинаем доискиваться до этих предпосылок, как только начнем вскрывать классовую сердцевину политических теорий, сходство во взглядах сейчас же кончается и становится ясно, что il governo misto – смешанное правление – не более как форма, условная дань рационалистическим конструкциям, ставшим некоторым образом обязательными. Какие же классовые предпосылки лежат под подлинными политическими взглядами Гвиччардини? Прежде всего в сочинениях Франческо, в обеих «Историях», в «Диалоге», в многочисленных рассуждениях и «заметках», в грудах писем мы нигде не найдем резких выпадов против дворянства, против феодального класса, против землевладения, как политической организации, – таких, например, как у Макиавелли в «Рассуждениях на Тита Ливия» и в «Рассуждении о реформе государственного строя Флоренции». У Макиавелли зато мы нигде не найдем резких выпадов против «народа» (il popolo), и даже его отрицательному отношению к низшим классам (la plebe) приходится подыскивать доказательства. Для него опасность всегда справа. Для Гвиччардини она всегда слева. Вот как обстоит дело с народом у Гвиччардини: «Не без причины толпу сравнивают с волнами морскими, которые, смотря по тому, куда дует ветер, несутся то туда, то сюда, без всякого правила, без всякой устойчивости... Нельзя отрицать, что народ сам по себе – ковчег невежества и путаницы...»[34]. И дальше: «Сказать народ, значит поистине назвать бешеное животное (animale pazzo), полное тысячи заблуждений, тысячи путаниц, лишенное вкуса, привязанности, устойчивости». Или – для разнообразия: «Сказать народ, поистине значит сказать 6ешеный. Ибо это чудовище, полное путаницы и заблуждений, а его пустые мнения так же далеки от истины, как по Птолемею Испания от Индии» (140 и 345)[35]. Это далеко не одна теория. Гвиччардини не просто не любит народ. Он относится к нему с резким раздражением и страхом. Народ – классовый враг. Классовый враг – в обличьи непонятной стихийной силы. Это главное. Оттого Гвиччардини так резко разошелся с Макиавелли в оценке социальной борьбы, – борьбы между высшими и низшими классами (divisioni). Спор между ними идет о борьбе патрициев и плебеев в древнем Риме, которую Макиавелли считает благотворным фактором истории. Гвиччардини, возражая Макиавелли, все время думает не только о Риме и даже думает преимущественно не о Риме. Это видно по тому, что дважды на странице он повторяет одну и ту же мысль, которая очевидно заботит его больше всего: что в другой республике, «менее доблестной» (manco virtuosa), или «во многих других городах-государствах» (citta) социальная борьба – факт еще более гибельный (da

Страх перед народом Гвиччардини прячет под высокомерным аристократическим презрением к «черни». В этом отношении он очень похож на графа Кастильоне. У обоих это –чисто классовое чувство, обострившееся в атмосфере социальной борьбы. Достаточно познакомиться с письмами Гвиччардини, написанными после сдачи Флоренции в 1530 году, чтобы это стало ясно как день. Когда республика была побеждена и Франческо не приходилось уже опасаться ничего, он в письмах перестал скрывать свое настроение. Народ там называется questi ribaldi – разбойниками – и удостаивается многих, столь же сердитых эпитетов[37]. А о том, как он относился к живым представителям народа в спокойное время, может дать представление следующий факт, который рассказывает он сам со спокойной совестью, вполне безмятежно. Один из его слуг умер от чумы в его вилле. Комнату продезинфицировали по всем правилам тогдашней санитарии. Но когда Гвиччардини понадобилось переехать с семьей в эту виллу, он для большей уверенности приказал поселить в подозрительном помещении одну за другой три смены людей[38]. Эксперимент прошел благополучно, но Франческо получил возможность продемонстрировать своё отношение к малым сим. Не умерли – хорошо: умерли бы – тоже не беда. Какие-то простые люди!

В выборе между аристократическим и демократическим правлением Гвиччардини не колеблется ни одной минуты. «Если бы было необходимо водворить в каком-нибудь государстве-городе (in una citta) правление чисто аристократическое (di nobili) или правление народное (di plebe), я бы думал, что мы меньше ошибемся, если выберем аристократическое. Ибо, так как ему свойственно большее благоразумие и больше высоких качеств, то можно надеяться, что будет создана какая-нибудь приемлемая форма. Наоборот, с народом, который полон невежества и путаницы и многих дурных свойств, только и можно ожидать, что он приведет все к потрясению и гибели»[39]. Поддерживать свободу (sostenere la liberta della citta) способен только богатый народ, потому что, если парод беден, как, по мнению Франческо, во Флоренции, то каждый будет стремиться разбогатеть и не будет думать ни о славе, ни о чести государства (241). Нет ничего странного, что Гвиччардини самым беспомощным образом останавливается перед успехами народного правления. Если что-нибудь «народу» удается, особенно если ему что-нибудь удается там, где он принял счастливое решение вопреки воле высших классов, – это повергает Франческо в великое изумление. Например, продолжительное сопротивление флорентийского народа подавляющим силам императора и папы в 1529 и 1530 годах (1 и 136).

Способы управления «народом», которые рекомендует Гвиччардини, – те же, что и рекомендуемые Макиавелли. «Кто хочет в настоящее время управлять владениями и государством, должен, где можно, проявлять сострадательность и доброту. А там, где нельзя поступать по другому, необходимо прибегать к мерам жестоким и бессовестным (necessario che usi la crudelta e la роса conscienza)... Ибо невозможно руководить правительством и государством, желая оставаться при существующих ныне способах, сообразуясь с предписаниями христианской веры... Поэтому, когда я советовал предавать смерти или держать в заключении пизанцев, я говорил не по-христиански, но зато говорил согласно духу и обычаям государства (seconda la raggione e uso degli Stati)»[40]. Эти правила подходят к любому «смешанному правлению».

32

См. «Discorsi», I, 2.

33

«Considerazioni intorno ai Discorsi del Machiavelli sopra la prima deca di Tito Livio», «Opere inedite», I, 5.

34

«Considprazioni sui Discorsi del Machiavelli», «Op. inedite», I, 53.

35

Цифра в скобках при цитате здесь и впредь означает порядковый номер «Ricordi politici e civili» в «Oреrе inedite», т. I, и в переводе настоящего издания.

36

См. «Considerazioni sui Discorsi del Machiavelli», «Opere inedite», I, 12, passim.

37

См. особенно в письмах к Ланфредини, цитированных в большом количестве Otetea, указ. соч., стр.277 и др. Подлинника у меня в руках не было.

38

«Ореге inedite», IX, 124, 127–128, 132.

39

«Considerazioni sui Discorsi del Machiavelli», «Opere inedite», I, 15.

40

Диалог «Del reggirnento di Firenze», «Opere inedite», II, 210-211.