Измена. Проиграть любовь

– Привет.

– Да что происходит, Кир?! – взрывается Агата.

– Я перезвоню.

– Я тебе помешал? – широко улыбается Вадим.

– Не особо, – я бросаю телефон на сиденье, – а ты за мной следишь?

Первые признаки шизофрении на лицо. Хоффман за мной следит, Самсонов следит, а теперь ещё и Вадим, фамилии которого я не знаю.

– Слежу? – и такое у него лицо, что самое время ехать по своим делам. – Нет, собирался навестить друга, а ты?

– Еду на учёбу.

И вот вроде говорить нам не о чем, но Вадим продолжает стоять и улыбаться, а мне ещё меньше хочется садиться в машину и три часа издеваться над собой под суровым взглядом Глебова.

– Где учишься?

– В Университете имени Горького, на журналистике.

– Серьёзно, – и видно, что он не насмехается, – не ожидал.

– Почему? – и вот, правда, неужели я настолько не похожа на журналистку? Вопрос на кого похожа лучше вообще не задавать.

– Журналистика бывает жёсткой, а ты…

– А я вся такая воздушная и неземная, – морщусь помимо воли.

Кажется, я давно смирилась с тем, что, увидев впервые, меня по-другому не воспринимают, но каждый раз всё равно продолжаю звереть от одних только намёков. Не знаю, кто додумался поместить мою суть в это тело, но ему однозначно было весело. Рост метр шестьдесят пять, светлые волосы, синие глаза, мягкие черты лица и хрупкость последних летних цветов в холодное сентябрьское утро.

Я раздражённо захлопываю за собой дверь машины, но Вадим стучит в окно.

– Что? – спрашиваю, опуская стекло.

– Я не хотел тебя обидеть, – признаётся он. – А вообще, сегодня мне привезли пару килограмм свежайшей говяжьей вырезки и если её не съесть, мясо пропадёт.

– И что ты хочешь этим сказать?

– Приглашаю тебя и твоего «мы» завтра на ужин, по-соседски. В восемь устроит?

И настолько неожиданно это звучит, что я не могу найти предлог для отказа. Так и сижу молча, хлопая глазами, и напрочь забыв, что ещё немного и не попаду не только в обувной, но и на пару опоздаю. Опять у Глебова.

– Лучше пораньше, – я, наконец, нахожусь с ответом. В восемь Сашка будет уже на половине пути в кровать.

– В семь? – снова улыбается Вадим.

– Хорошо, – выдохнув, я закрываю окно.

До пары чуть меньше полутора часов и покупка обуви больше похожа на набег печенегов на Русь, зато я успеваю войти в аудиторию перед преподавателем. Сегодня вторник и поток студентов значительно поредел – многим из вечерников не удаётся вырваться с работы, хотя кому-то, наверняка, просто не хочется, и я сажусь за вторую парту в левом ряду. Осознать свою ошибку мне приходится очень быстро, когда вместе со звонком входит Хоффман и взглядом выцепляет меня среди полусотни студентов.

Никогда бы не подумала, что меня так подставит стремление сидеть в одиночестве. Хотя какая разница, если и без этого в аудитории хватает свободных мест!

– Привет.

Отсутствие ответа его не беспокоит и двумя движениями он фиксирует перед собой планшет. За весь год с ручкой мне не пришлось увидеть его ни разу, хотя, как и многих и других. Оставшиеся четыре парня нашей группы предпочитают ноутбуки, девчонки зачастую пользуются телефонами или, как Хоффман, планшетами и всего несколько студентов, в число которых и я, записывают лекцию по старинке – в тетрадь.

– Кир. Кира! – через полторы пары слышу я и вздрагиваю, отрываясь от решения задачи. Ломая мозг, я напрочь забыла о Хоффмане.

– М-м? – в моих глазах всё ещё закорючки интеграла, а сама я искренне пытаюсь вникнуть в премудрости высшей математики.

Жаль только, что усердие не учитывается при выставлении зачёта.

– Кир, у тебя ошибка во втором примере, – и вот вроде Хоффман говорит серьёзно, но в глазах откровенное веселье, пусть даже без издевательского уклона.

– А что, есть примеры, где ошибок нет? – я раздражённо фыркаю и, отбросив ручку, тру пальцами переносицу.

До окончания моих мучений всего тридцать минут. Просто досидеть до конца пары и выкинуть из головы все функции, вместе с их интегралами и переменными! Хоффман беззвучно смеётся.

– Смотри, – он подтягивает к себе мои записи и указывает на уравнение в центре, – ты неправильно применила метод подстановки…

Мне приходится придвинуться ближе, но через минуту я забываю о том, что правым боком чувствую бок Хоффмана. Потому что он объясняет, где я допустила ошибку и впервые с начала учебного года мне понятно почему! Каким бы придурком он не был, но умение кратко, но доходчиво пояснить, что не так у него не отнять.

– Хоффман! Самсонова! Это должна была быть индивидуальная работа! – Глебов снова сверкает глазами-ледышками и я возвращаюсь на своё место.

– Простите, – не знаю, услышал ли преподаватель, но какая разница, если мне впервые удаётся решить задание самостоятельно!

Пусть под надзором Хоффмана и после его мини-лекции, но удаётся! И в душе ворочается что-то, напоминающее гордость за собственные успехи.

– К следующей паре закончите примеры. Проверю у каждого! – одновременно с тем, как Глебов захлопывает ежедневник, раздаётся звонок.

Добби свободен! Собираюсь я практически мгновенно и понимаю, что можно было не торопиться.

– Кир, тебе помочь? – я разворачиваюсь к нему с телефоном в руке.

– Хоффман, это мы уже обсуждали.

Пусть его не впечатлила насмешка перед всем потоком, но что-то же она должна была донести до упрямого сознания! Хотя, как показали последующие события, Хоффман – упёртый баран.

– Я про интегралы, – хмыкнув, он кивает на сумку у меня в руке. – Считай, что я предлагаю свою кандидатуру в репетиторы.

– А репетировать мы будем у тебя? Или у меня?

Может, его порыв и можно считать бескорыстным, но столько скрытых опасностей не было даже при составлении брачного договора.

– Можем на нейтральной территории – ресторан, парк, библиотека?

– Хо-оффман! – я смотрю на него и не могу сдержать улыбку.

Вот вроде взрослый мужик, сильный, местами даже опасный, а ведёт себя как мальчишка, и с теми же интонациями зовёт на свидание. Репетиторство, как же! Так и вижу, как мы сидим в университетской библиотеке, практически одни на огромный читальный зал, склонившись на одной тетрадью, и насмешливым шёпотом Хоффман объясняет мне высшую математику. Надолго ли его хватит? Судя по изменившемуся взгляду, ему представляется что-то подобное, вот только, в отличие от него, я не додумываю гарантированное эротическое продолжение.

– Ты серьёзно считаешь, что после твоих откровений я куда-то с тобой пойду?

– Брось, Кир, – основной поток студентов уже сбежал и Хоффман отступает, давая мне место, чтобы выйти из-за парты, – можно подумать раньше ты не догадывалась о «моих откровениях», – он нагло меня передразнивает.

– Так я и раньше не собиралась с тобой заниматься, будь ты хоть трижды гением в математике.

Мы спускаемся плечом к плечу, и почему-то меня это больше не смущает. Помогает определенность в его желаниях и моём отношении? Или тот удар? А, может, всё гораздо проще и причина – в той самой ночи? Когда Вадим, даже не подозревая об этом, ослабил пружину, готовую вот-вот сорваться, и ударить, прежде всего, по мне.

– Но ты ведь хочешь сдать Глебову зачёт с первого раза? – мы останавливаемся, загораживая выход из корпуса, в котором практически никого не осталось.

– Хоффман, ты – не единственный, кто в этом разбирается, не льсти себе!

Он собирается ответить что-то в высшей степени самодовольное, я вижу это в его глазах, но нас прерывают.

– Хоффман! Самсонова! – прямо за нашими спинами стоит недовольный Глебов.

Рот приоткрывается без участия мозга. Потому что на Илье Глебовиче – чёрная косуха. Под которой чёрная же футболка практически облепила явно знающего, что такое тренажёрный зал мужчину, а ещё чёрные джинсы, тяжёлые ботинки и чёрный глянцевый шлем в руке.

– Самсонова, рот закрой! – хмыкнув, советует он. – И вместо Хоффмана займись лучше учёбой.

После того, как мы расходимся в разные стороны, пропуская его, Глебов быстро сбегает по ступенькам. Когда в полном молчании мы выходим вслед за преподавателем, он уже сидит, видимо всё же на своём, мотоцикле.