Страница 70 из 71
Хотя Франция считалась законодательницей моды, мы с моими портными решили, что не будем подражать заморским новинкам (тут Франциск, безусловно, дал бы фору любому, по крайней мере в витиеватости стиля), а воспользуемся нашими исконными английскими фасонами. Поверх пурпурного камзола на меня надели золотистый, отделанный мехом плащ, в котором я превосходно смотрелся на белой лошади. Парадную сбрую украшали фестоны из парчи.
– Такой наряд выглядит просто, ваша милость, – сказал мой главный портной. – Но изысканная простота – самая потрясающая вещь на земле.
Уилл:
Так оно и оказалось, и вы можете убедиться в этом, рассмотрев ту большую картину, что заказали для увековечивания исторической встречи. Фигура облаченного в золото и пурпур Генриха бросается в глаза на фоне всех остальных.
Генрих VIII:
Вскочив в седла, мы ждали сигнала труб с французской стороны, который должен был повторить наш герольд. После чего две огромные армии придворных двинутся навстречу друг другу под размеренный бой барабанов. Никаких приказов – и даже намека на них! Пусть со стороны кажется, что строевые маневры происходят сами по себе.
И вот в двух милях от нас проблеяла труба, и, услышав ее, наш королевский трубач дал ответный сигнал. Мы тронулись вперед. Под седоками заскрипели тысячи седел.
Довольно долго мы ехали по совершенно безлюдной на вид местности. Где же французы? Перед нами расстилалась бесконечная пустынная зеленая равнина. Рядом со мной в испанском седле гордо восседала Екатерина. Она не оглядывалась по сторонам и смотрела прямо перед собой. Мои попытки привлечь ее внимание оказались тщетными. Королева погрузилась в свои мысли и страхи, предоставив меня моим собственным переживаниям…
Наконец вдалеке что-то блеснуло – солнце отразилось от французского щита? Точно! Вот полыхнуло еще и еще раз, и почти мгновенно горизонт озарился светом. Сияющая кайма скатывалась в нашу долину, словно расстегнутое ожерелье, каждая бусина которого переливалась в солнечных лучах.
Впереди шествовала стройная и идеально ровная шеренга придворных. Но вот они расступились, оставив в центре изрядную брешь. И в глубине этого зеленого просвета появилась сверкающая фигура – словно Моисей, проходящий по дну Красного моря.
К нам приближался Франциск, его великолепный жеребец вышагивал с крайней важностью и осмотрительностью, а самого седока, казалось, совершенно не волновало, куда везет его лошадь. Разок она остановилась, приняв угощение из рук ребенка, а всадник, непринужденно подавшись вперед, похлопал ее по шее. Хорошенькое поведение перед встречей с другим королем! Я почувствовал, как во мне нарастают гнев и… обида.
И вот вальяжный француз лениво повернул коня (будто раздумывал, не пора ли спешиться и перекусить на травке!) и с величественным видом продолжил путь оговоренным курсом, устремив взор в мою сторону. Я поступил так же. Сопровождающие замерли за нашими спинами.
Мы с Франциском медленно ехали навстречу друг другу под пристальным наблюдением тысяч глаз. Я напряженно следил за приближением французского короля. Между нами оставалось каких-то десять шагов, и я уже отлично видел все детали его чертовски замысловатого наряда – король явно переусердствовал с кружевами и драгоценностями. Мы обменялись церемонными взглядами. Потом он вдруг на редкость изящно соскочил с лошади. Только что он восседал в седле, а через мгновение уже решительно шагал ко мне, радушно раскинув руки. Я тоже, спешившись, направился к нему и обнял его со всей сердечностью, какая только может быть между незнакомцами. Я ощутил, как силен мой визави. Затем мы отступили на шаг друг от друга. Так я впервые встретился с Франциском лицом к лицу.
«Да он вовсе не красив» – таково было мое первое впечатление. Я сразу заметил множество изъянов в его внешности и порадовавших меня, признаюсь, недостатков. Массивный длинный нос придавал Франциску сходство с хорьком. Но он был высок… вероятно, одного со мной роста.
– Брат! – произнес он, запечатлев поцелуй на моей щеке.
– Frère! – повторил я по-французски, тоже поцеловав его.
Мы разошлись на расстояние вытянутой руки. Франциск улыбнулся.
– Я счастлив приветствовать вас! – произнес он, сильно искажая английские слова, и внезапно вскричал: – Давайте же все обнимемся! Устроим грандиозное торжество любви!
Придворные спешились, и вскоре англичане перемешались с французами – хотя едва ли кто решился подтвердить взаиморасположение жаркими объятиями. Но между ними завязались разговоры, что само по себе уже было поразительным.
– Сегодня вечером вы будете ужинать у меня! – понизив голос, сказал Франциск на родном языке.
Его французский звучал гораздо приятнее английского. Он развернулся и, с гордостью обведя рукой разряженную толпу, воскликнул:
– Ах, если бы наши предки могли созерцать такую картину… и нашу дружескую встречу!
После этих напыщенных слов он сжал мою руку своими холодными пальцами, усыпанными перстнями.
Вечер я встретил в великолепном парчовом пиршественном зале в Ардре, сидя на королевском возвышении и снисходительно поглядывая на Франциска. Он был мальчишкой, слишком нетерпеливым и страстным. Что-то в его натуре совершенно не вязалось с королевским достоинством. Очень жаль, что Людовик не подарил Марии сына. Ведь царственность проявляется в ребенке с его первым вздохом, а Франциск подлинным величием не обладал.
И тем не менее он носил французскую корону.
Вновь и вновь я, невольно наблюдая за ним, отмечал нелепые, на мой взгляд, чулки, головной убор, выражение лица.
Король Франции.
Его христианнейшее величество.
Неужели именно он сражался при Мариньяно, завоевал Милан и уничтожил двадцать тысяч швейцарских наемников?
Рядом с ним сидела королева Клотильда, под ее платьем круглился живот. Она была на восьмом месяце. И уже родила Франциску двоих сыновей.
Я повернул голову направо и взглянул на жену. Екатерина закусила губу, – видно, ее мучила боль в суставах. Однако она мужественно терпела ее.
– Ах! Вот и сюрприз! – воскликнул Франциск, увидев, что слуги внесли блюда, на которых высились желтовато-зеленые пирамиды.
К нам приближался чопорный дворецкий с золотым подносом, полном искусно выложенных фруктов. Почтительно преклонив колено, он предложил нам угощение.
– La Reine Claude![50] – объявил Франциск, взяв плод с вершины пирамиды и церемонно положив его на мою тарелку. – Сей королевский фрукт, выведенный садовниками во дворце Блуа, навеки прославит мою возлюбленную королеву, – провозгласил он.
Для вкушения сего деликатеса подали изящные приборы – вилку и нож с перламутровыми ручками, – а также вазочку взбитых сливок.
Плод оказался сочным, спелым и сладким, с легкой пикантной кислинкой.
– Он подобен моей супруге, – заметил Франциск, когда я похвалил вкус лакомства.
Английский Франциска никуда не годился, поэтому мы беседовали исключительно по-французски.
– Вам надо вывести особый фрукт или цветок в честь вашей прекрасной королевы, – добавил он.
Сплошная фальшь, как ясно показало его последнее, далекое от галантности замечание о Екатерине!
Вокруг нас за длинными, поставленными на козлы столами сидели французы и англичане вперемежку. Таков был приказ. На балу дамы и кавалеры также будут танцевать смешанными парами. Разговоры в зале велись с видимым оживлением.
– Насколько я понял, вы непревзойденный танцор, – сказал Франциск. – Это, должно быть, английский талант. Ибо прекрасные дамы, оставшиеся при моем дворе после спешного отъезда овдовевшей королевы… ах, танцуют так искусно, словно всю жизнь только этим и занимались!
После тайного бегства Марии с Брэндоном малая часть ее свиты действительно осталась во Франции. Но какое нам, королям, дело до ничтожных слуг!
50
Королева Клотильда (фр.).