Трофей для братьев

Свен едва не выронил меч из рук — о таком исходе он никогда не задумывался.

— Но...

— Но? — облизнулся, передразнивая собеседника и паясничая, обладатель уродливых пальцев.

— Ты покусился на жизни моего брата и своей мачехи... Весь Ругаланн теперь может оказаться в твоих... — блондин от стука крови в висках и брошенного на мерзкие кисти мерзавца взгляда чудом сдержал рвотный позыв. — ...в твоих руках. Разве не власти ты желал?

— Власти?! — незаконорождённый сын мужа Гуды расхохотался — заливисто, громко и совершенно искренне — а затем одним прыжком оказался в непосредственной близости от Свенельда и провёл по его щекам шершавыми сросшимися пальцами. — О, глупец! Власть — это то, чего я никогда не добьюсь благодаря своему недугу и воле богов, наделивших меня подобным уродством. Даже если я вырежу всех недовольных как телят, даже если сверну шеи шепчущимся обо мне по тёмным углам крысам — разве стану я тем, кого они примут? Власть, Свенельд, это порядок и гармония.

Одной рукой Инг схватил собеседника за голову и притянул её ко второй, остановившейся в считанных сантиметрах от глаз хордаланнца.

— Ты видишь в этих культях, в этих клешнях порядок?! — перешёл на какой-то истерический визг заведённый главарь наёмников. — Отвечай! Видишь?!

— Нет, — сглотнул мужчина.

— Это Гуда была красива и посему казалась всем мудрой и доброй. Это вы с братом сложены как асы (1) и поэтому притягиваете к себе восхищённые взгляды и храбрых воинов, и красивых женщин... и даже симпатичных женоподобных воинов. Вы и есть порядок. Я же — полная его противоположность!

— Дерьмо ты, поэтому если кого-то и привлечёшь, то мух! — выкрикнул, попытавшись вырваться из хватки нанятых Ингом голодранцев Йохан, но тут же получил от одного из них в живот и согнулся от боли в три погибели. — Чтобы сожрали они с личинками твоё гнилое тело!

— Я не с тобой веду сейчас беседу, разве не учил тебя отец, что перебивать других — неприлично? — хорьком Трёхпалый снова прыгнул в сторону, и на сей раз наотмашь ударил по щеке Варди, от звона в ушах старик чуть не потерял равновесие. — Плохое воспитание, очень плохое! Твою мамашу я бы тоже наградил взбучкой, но мы перевернули весь город и следа не нашли от старухи Ингеборги!

— Так ты закончил свою речь? — вскинул бровь Свенельд, у которого уже чесались кулаки — те самые, которым он не мог дать волю из-за опасного положения товарищей. — Или есть, что ещё сказать?

— А, прости. Так о чём я? Порядок и я — вещи такие же разные, как твой братец и быть живым. Поэтому этот гадкий городишко, что отвергал меня, издевался надо мной, тыкал в меня своими пальцами из-за пальцев моих — будет уничтожен так же, как когда-то мои надежды на светлое будущее.

— И из-за твоей обиды пострадают невинные люди? Женщины, дети, старики, что лишатся своих домов и потеряют родных?!

— Эти женщины, дети и старики плевали в такого же безвинного мальчишку, который отличался-то от них лишь странными руками. В мальчишку, в котором, между прочим, течёт благородная кровь... Мир несправедлив, Свенельд. И сейчас ты своими глазами убедишься в этом ещё раз, — Инг Трёхпалый бросил короткий взгляд на своих приспешников и мотнул головой. — Избавьтесь от старика и его отпрыска.

Свенельд, словно не обращая внимания на тронувшегося рассудком бастарда, сейчас смотрел в кромешную тьму улиц, освещаемых лишь маревом далёкого пожара, где увидел... что-то, что давало надежду.

Нужно было лишь выкроить немного времени.

Ухватившись посильнее за меч, светловолосый викинг бегом сиганул в соседний переулок — такого от него никто, включая охваченного местью мерзавца, точно не ожидал. Разве мог благородный брат Сигурда оставить товарищей и сбежать?

— Взять его! — рявкнул Трёхпалый, и половина его гадких приспешников кинулась за Свеном. — Он своими глазами должен увидеть каждое страдание, каждую судорогу агонии этих двоих!

* * * * *

К полумраку медового зала Мия уже успела привыкнуть, поэтому могла как следует рассмотреть удручающую картину. В стенах резиденции Гуды ютились сотни детей, женщин, стариков, больных и немощных калек — из-за того, что пламени очагов не хватало для согрева такого количества человек, они просто жались друг к другу и пытались согреться теплом собственных тел, будто кошки или же куры в хлеву.

Те, кто ещё могли сопротивляться сну и не смыкали глаза, вместе с молодой лекаршей перевязывали раны пострадавшим или же делились пищей из запасов правительницы. Поэтому первым, что увидела девушка, когда открыла веки после обрушившейся на неё вслед за молитвой дремоты, стало не по-детски серьёзное лицо большеглазого мальчугана.

— На, — Альрик, рот которого был набит едой, протянул бывшей рабыне краюху хлеба и крупный кусок солёного лосося.

— Спасибо, — Мия жадно схватила рыбу обеими руками, но едва только приблизила её к своему рту, от резкого неприятного запаха, что мог сшибить с ног, если бы она стояла, выронила скользкий ломоть на пол.

Сын Гуды сначала посмотрел на лосося с сожалением, а затем на неё — уже со строгостью и осуждением.

— Прости... — извинилась Мия и сокрушённо вздохнула. — Я не хо-тела, но, навер-ное, рыба в бочках испортилась и протухла, она очень сильно во-ня-ет. Не-хорошо, если ты уже съел та-кую.

— Вовсе не пахнет... — удивился мальчуган и пожал плечами, затем делясь с ней разломленным пополам куском хлеба. — Тогда возьми это. Мама говорила, что если не кушать, то не вырастешь.

— Но я... — рассмеялась приёмная дочь Варди и Ингеборги. — Я уже выросла. Взрослая.

— Не про тебя я... Дурочка, — хихикнул Альрик, отчего германской пленнице почему-то стало не по себе. Чувство земли, ушедшей из-под ног, только усилилось, когда сын Гуды с полной уверенностью ткнул указательным пальцем в низ её живота. — Там мальчик. Маленький. Меньше ноготка. Надо ему расти.

— Тебе, должно быть, показалось, — нервно улыбнулась Мия, в душе не находя себе места и боясь даже подумать о такой возможности. — Там никого нет.

Альрик лишь закатил глаза и пожал плечами, вприпрыжку отправившись куда-то вглубь зала, а Мия, на ватных ногах, пошатываясь и моля Бога о том, чтобы слова малыша оказались шуткой, медленно заковыляла к лекарше: только она могла сейчас развеять её сомнения.

* * * * *

— Живо обыскать здесь всё! — рявкнул один из наёмников, осматриваясь по сторонам и упустив из виду сбежавшего Свенельда. — Он не мог далеко уйти, не найдёте — лично вздёрну каждого на виселице!

Кучка из "солдат удачи" распалась, словно рыбий косяк, и каждый из приспешников Инга Трёхпалого кинулся шарить по оставленным жителями домам и тёмным углам переулка. Сам же главарь отряда, уловив в полумраке блик от отразившей далёкие сполохи огня стали, поспешил за этим знаком.

И он стал первым. Мгновением ранее он преследовал Свена, как вдруг сейчас сам стал его добычей: светловолосый викинг выпрыгнул из-за кучи бочек и сбил его с ног размашистым, тяжёлым ударом кулака.

Серебряная молния сверкает в ночи — и бедро негодяя разрезает острый меч, оставляя на нём кровавый след в форме полумесяца. Окраины Эгерсунна пронзает истошный, полный боли вопль.

И крик этот привлёк ещё пару наёмников-двойняшек, поспешивших в сторону источника звука. Практически одновременно близнецы метнулись к светловолосой фигуре с мечом, но та непринуждённо отпрыгнула в сторону, отчего братья столкнулись друг с другом и ударились головами. Этого финта было достаточно, чтобы разобраться с ними.

Первый из двойняшек, которого Свенельд рубанул клинком по диагонали от левого плеча до правого бока, скорчился от боли, проковылял несколько шагов и обессиленно рухнул на нагромождение из бочек. Второй, отведав сначала кулаков викинга, получил рукоятью меча в висок — и, бездыханный, медленно сполз по стене вниз, оставшись навсегда в луже масла, разлившегося из опрокинутых кубышек.

Главарь отряда голодранцев, попытавшись подняться на мелко дрожащих руках, поскользнулся на тёмно-жёлтой жидкости и упал. Всё, что он сейчас мог предпринять — это предупредить показавшихся в переулке соратников, выскочивших из пустующей лачуги, где Свенельда не оказалось.