Синдром отката

Другие плакаты развивали тему вымирания: вот что ждет человеческий род, если мы не сумеем справиться с изменениями климата! Так что к дверям здания, где располагался кабинет доктора Ратледж, Руфус подошел уже в полном недоумении. Чего же хотят эти ребята? Спасти человечество от вымирания? Но если люди – инвазионный вид, разве не следует радоваться, что их не станет? Быть может, об этом студенты спорили до хрипоты за пивом и пиццей в те ночи, пока Руфус в одиночку, с винтовкой и треножником, выслеживал своего демона.

На некоторых протестующих он приметил странные приспособления, скорее даже костюмы – ранние прототипы геокостюмов, как стало ясно впоследствии: для такого жаркого дня эти наряды выглядели чересчур громоздкими, поскольку с внутренней стороны несли на себе сеть охлаждающих трубок, прилегающих к коже. Трубки присоединялись к работающей от аккумулятора системе охлаждения в рюкзаке на спине. Системе нужно было куда-то отдавать тепло – так что из рюкзака, вздымаясь над головой его хозяина, торчала трубка, из которой поднимались и рассеивались в воздухе клубы горячего пара. Крепкое телосложение требовалось, чтобы таскать на себе всю эту конструкцию.

– Около десяти тысяч лет назад люди, в то время постоянно находившиеся на грани вымирания от голода, заметили, что свиньи едят то, что люди есть не могут.

– Да свиньи вообще все едят! – выпалил Руфус и прикусил язык, сообразив, что ее перебил.

Но доктор Ратледж и ухом не повела.

– Совершенно верно. Свиньи едят все, а люди могут есть свиней. Кроме того, мы несколько умнее их.

– Не намного, – буркнул Руфус, невольно покосившись в сторону окна, из-за которого доносились приглушенные выкрики протестующих. Впрочем, стоит признать: эти костюмы-холодильники – остроумная идея.

– Верно, они очень сообразительны, – согласилась доктор Ратледж, также метнув взгляд на окно, и Руфус невольно спросил себя, свиней ли она имеет в виду. – Во всяком случае, именно тогда люди их приручили. О разновидностях домашних свиней у нас, разумеется, есть достаточно полная генетическая информация. С евразийским диким кабаном сложнее, но и о его генетике известно немало. Но это лишь исходный материал. А самое веселье начинается, когда видишь, сколько разнообразных генетических комбинаций могут создать несколько миллионов одичалых свиней, бегающих по Техасу.

Удивленный таким употреблением слова «веселье», Руфус на мгновение отвлекся от разговора. Никогда раньше он не бывал в университетском кампусе. Кое-что здесь оказалось точно таким, как он ожидал (например, толпа студентов и хорошеньких студенток с плакатами). Но в кабинете у доктора Ратледж, в отличие от преподавательских кабинетов в кино, не нашлось ни панельной обшивки, ни книжных полок до потолка. Кабинет оказался совсем небольшой, с голыми стенами, и повсюду компьютеры и кабели.

Доктору Ратледж такая обстановка вполне подходила. Хозяйка кабинета выглядела дамой суровой и жесткой, что называется, без глупостей. Никаких финтифлюшек, которые Руфус привык видеть на самках рода Homo sapiens. Волосы до плеч зачесаны назад, на лбу лабораторные защитные очки. Выговор северный: то ли приезжая, то ли из тех техасцев, что умудряются родиться и вырасти в этих краях, не подцепив техасский акцент. Фотографии на столе свидетельствуют о существовании мужа и как минимум двоих детей. Встретила сухо, по-деловому – и смягчилась, лишь когда он выказал к ней уважение. Таких женщин он встречал в армии.

– Кстати о веселье, – сказал он наконец, – ведь интродукция евразийских кабанов в Техас случилась оттого, что…

– …кому-то взбрело в голову на них поохотиться, – кивнула она. Руфус почувствовал, что, ввернув к месту слово «интродукция», заслужил в ее глазах дополнительное очко.

– Чем сложнее убить, тем веселее охота, – добавил Руфус.

– Не охочусь, но, по мне, звучит логично.

– Быстрые, свирепые, изворотливые…

Она подняла брови.

– И вот такие зверюги скрещиваются – гибридизируются – с одичалой домашней свиньей, способной вырасти до огромных размеров. То, что получается…

Он умолк. Доктор Ратледж отвела взгляд и вздохнула: должно быть, поняла, что Руфус ходит кругами вокруг своей цели, но никак не может заговорить об этом напрямую.

– Вы говорите о животном, убившем вашу дочь, – сказала она негромко и сочувственно, но твердо.

Понятное дело. Нашла его в «Гугле», как и он ее. А эта история была во всех новостях.

Она подождала, пока он кивнет, и продолжила:

– То, что такой гибрид достигнет необычно больших размеров, вполне вероятно. Собственно, этого следует ожидать. Но должна вас предостеречь: чем больше животное, тем больше ему требуется пищи.

И снова Руфус на мгновение завис, удивленный тем, что она об этом «предостерегает». Слово «предостережение» чаще всего встречалось ему в инструкциях – там, где объясняется, чего не надо делать, чтобы оружие не взорвалось у тебя в руках. А доктор Ратледж предупреждает, о чем не надо думать, чтобы не пойти неверным путем. Что ж, для ученого вполне естественно.

– Допустим, этот ваш Моби Свин весит двести килограммов. В такое могу поверить, – продолжала она. – Триста? Вот тут позволю себе выразить недоверие. На мой взгляд, вы доверяетесь своим фантазиям. Как капитан Ахав. Огромные размеры, которые вы приписываете этому животному, отражают роль, которую оно играет в вашей психике. Это не научный факт. Вас тошнит?

– Прошу прощения, мэм?

– Вы высунули язык. Как будто вас сейчас вырвет.

– Не обращайте внимания. Это просто… просто психика. Со мной все нормально.

– Я готова вам помочь, – сказала она. – Если вы решили посвятить жизнь тому, чтобы выследить одного кабана из нескольких миллионов, – почему бы и нет? Он людоед. Избавиться от него – значит оказать услугу обществу. Но если у меня здесь есть какая-то роль – она в том, чтобы удержать вас на почве реальных фактов. Итак, факт номер один: скорее всего, он весит не больше двухсот килограммов. Точно не триста. Следовательно, пока вы ищете кабана-великана, о каких любят рассказывать завсегдатаи баров, – гоняетесь за призраком. И никогда его не найдете.

Слова ученой болезненно укололи – в них была правда. Но к боли Руфус привык. Так что просто кивнул. В самом деле, звучало логично. И даже кое-что объясняло.

– Факт номер два: по вашим собственным прикидкам, сейчас этому зверю три года. Еще три – и он сдохнет от старости. – Доктор Ратледж нахмурилась. – Вы мне не верите?

– Да нет, мэм, верю, конечно. – Этот вопрос Руфус слышал нередко, чаще всего не понимал, чем он вызван, – и пришел к выводу, что его лицо в обычном спокойном состоянии выражает скепсис и недоверие. Быть может, это как-то связано с глубокими горизонтальными морщинами на лбу. – Я просто так выгляжу, когда думаю.

– На самом деле, – продолжила она, успокаивающим жестом подняв ладони вверх, – то, что свиньи живут недолго, – хорошая новость. Это не даст вам полностью превратиться в Ахава.

– Вы его уже упоминали, но…

– Капитан китобойного судна, помешавшийся на желании отыскать и убить одного белого кашалота. Проблема в том, что кашалоты живут долго. Дольше людей. Так что в жизни Ахава не было рубежа, когда он мог бы сказать… – она негромко хлопнула в ладоши, – «Ну что ж, время вышло, я сделал все, что мог, а Моби Дик уже точно в мире ином, так что теперь можно…»

– Вернуться к обычной жизни?

Доктор Ратледж пожала плечами.

– Мэриел, мать Адели, как-то мне сказала: «Эта погоня за Пятачком разрушает твою жизнь». Знаете, что я ответил?

– Не знаю.

– Что это теперь и есть моя жизнь. – И он снова высунул язык.

– Что ж, меня это не касается, – заметила она, с бесстрастным научным интересом бросив взгляд на его миндалины. – Но задумывались ли вы о том, как будете жить и чем заниматься через три года, когда Пятачка точно не станет?

– Не три года. Справлюсь быстрее.