Страница 21 из 117
Вещий Олег, отогнав рукой назойливое насекомое, наклоняется над ведром с холодной водицей и смотрит в отражение. Широкие грубые ладони погружаются в воду, и воевода умывает лицо, чувствуя облегчение и свежесть.
— Он хорошо себя проявил сегодня. Я даже ощутил отеческую гордость, а этого, к сожалению, давно не было.
— Если Игорь чем-то загорается, чем-то увлекается — это обречено на успех, — усмехается оторвавший зубами кусок хлеба от краюхи Бранимир. — Помнишь, как он пробрался на нашу ладью? Сколько ему тогда было, семь?
— Шесть. Выдал себя только на полпути к Смоленску, когда возвращаться было поздно. Хитрости у него не отнять, — кивает княжеский дядя. — Возможно, и в этом была задумка богов? Как-никак, тогда они впервые встретились в чертогах смоленского князя. И эта встреча помогла бескровно скрепить наш договор.
— Раз уж зашёл разговор о ней... Вряд ли она оставит появление Ольги без внимания, ты уже подумал, что делать?
— Оставит. Она ей не ровня ни по происхождению, ни по статусу. Но я поговорю с ней, всё-таки мы не первый год знакомы и давно дружим с её отцом. Сейчас лучше прислушаться к голосу разума и не делать опрометчивых поступков.
— А вторая?
— Здесь беспокоиться не о чем. Сидит в палатах денно и нощно, вышивает и смотрит из окон, как мимо неё проносится настоящая жизнь. Тише воды, ниже травы. Всё ещё не оправилась от последних событий. Да и тяжело ей среди наших холмов и лесов, я это отчётливо чувствую.
— Думаешь?
— Знаю, — с грустью улыбается воевода. — По себе знаю. Пусть ноги мои здесь, сердце по-прежнему парит над узкими фьордами с ледяной водой и чахлым лесом на высоких отвесных скалах.
* * * * *
Игорь делает вдох полной грудью. Оказавшись под сенью деревьев со столетними, неохватными стволами и густой изумрудной листвой, он чувствует себя намного лучше в лесу неподалёку от деревни, нежели в окружении верной дружины.
Желая насытиться свежим лесным воздухом, он повторяет глоток и принимается расхаживать взад-вперёд под тенью крон. Несмотря на великолепную речь, на его лице застыло озабоченное выражение.
— Я — великий князь киевский Игорь. Ничто и никто не смеют оспаривать мою власть. Великий князь Игорь... Рюрикович, — шепчет государь, а глаза его блуждают по подаренному когда-то отцом серебряному кольцу с парящим соколом.
Князя охватывает смесь благоговения и неуверенности.
Шаги становятся медленнее и неувереннее, а чело покрывается изломом морщин от тяжёлых дум и сомнений.
— Но я не мой отец, не мой дядя. Я лишь тень их величия.
Игорь подходит к своему огромному дереву, вздыхает и лбом касается древнего дуба, самого старого на всю округу. Под грубой корой, под трещинами и извилинами, где-то глубоко в самом нутре древа текут его жизненные соки, наполняя могучего великана силами; там же копошатся предателями и заговорщиками тлетворные черви и личинки, изнутри съедающие этот символ твёрдости и стойкости.
Рука скользит выше и касается капель липкой смолы, что сочится густой желтой кровью из отверстия, оставленного острым клювом дятла. Птица извлекла и наказала древоточца, не дав тому продолжить свои вредоносные деяния, но даже спасение от паразита оставило в теле дуба глубокую рану.
Мощные переплетённые корни, что виднеются из земли бурыми змеями — это основа государства, питающая всех и вся, династия Рюриковичей, воплощённая сейчас в нём самом. Достаточно глубоко ли они уходят в землю? Хватит ли им сил удержать могучий дуб, несмотря на летние грозы, сильный ветер или лесные пожары?
— Я могу вдохновлять словами, но они вдохновляли своими поступками. Страх и уважение, которые они вызывали на поле боя... им не было равных.
Могучий ствол, покрытый кое-где налётом лишайников и необъятный даже для обеих его рук — это стержень, скелет величественного древа. На нём, как на верной дружине, держатся многочисленные ветви в кроне, через него связаны навеки корни и листва... Забавно, что верха и низы у деревьев перепутаны местами, не так ли?
Повреди ствол или сруби его острым топором — погибнут и уходящие в глубину веков корни, и многочисленные отпрыски-листья.
— У меня нет знаменитых побед, нет венцов славы, нет щита на вратах столицы мира, которые будут воспеты в веках. Я не могу отрицать тяжесть своей неполноценности по сравнению с предками, — вздыхает Игорь, говоря со стволом, словно со своими дружинниками. — Но я всё ещё князь. У меня есть государство, которое я должен вести, защищать. Сражения, которые я веду, могут быть другими, но, тем не менее, это всё ещё сражения.
Взгляд князя устремляется выше, туда, где озорные солнечные зайчики прыгают по молодой листве, что умиротворяюще шелестит и словно шепчет тысячами голосов о том, что сомнениям не место в его сердце.
Каждый неровный, волнистый дубовый лист — это его подданный, повернувшийся к нему словно к солнцу и впитывающий тёплые лучи княжеского присутствия. Крона — это его народ. Толстые скелетные ветви — древние земли Новгорода, Киева, Смоленска, Ростова, Любеча. Ветви потоньше, нежные и хрупкие, что ещё не успели надёжно прирасти к могучему стволу — то территории радимичей со столицей в Крючете, Чернигов с северянами, вотчина дреговичей — Туров, отдалённые места обитания чуди, ижоры и карелов.
Игорь медленно открывает глаза, в них горит огонь. Его голос крепнет, когда он обращается к каждому своему подданному, к каждому листику, хоть он стоит один посреди дубравы. На стволе он видит узкий тёмный силуэт.
— Наследие моего отца, деяния моего дяди могут отбрасывать длинную тень, но я отброшу свою собственную. Я докажу свою ценность как князь, как лидер для своего народа.
Тусклое пространство под широкой раскидистой кроной наполняется воздухом решимости. Игорь выпрямляет осанку и смотрит на птицу на своём фамильном перстне.
— Я буду вдохновлять не только великими победами, но и непоколебимой справедливостью и состраданием. Сила князя заключается не только в грохоте битвы, но и в мудрости и смирении справедливого правителя.
Над головой мужчины на мгновение проносится тень и, подняв глаза вверх, он замечает... молодого сокола, что взмыл в лазурную вышину небес с вершины дерева. Самоуверенная улыбка появляется на лице правителя, когда он смотрит вверх с вновь обретенной решимостью, провожая ставшего крохотной чёрной точкой летуна и символ династии Рюриковичей пристальным взглядом.
— Возможно, я никогда не стану знаменитым полководцем, какими были мой отец или дядя, но я клянусь стать князем, которого стоит помнить. Мой народ будет жить в процветании и мире под моим правлением.
Когда дубрава погружается в безмятежную тишину, Игорь расправляет плечи и гордо стоит во весь рост напротив старого могучего дерева. В этот тихий момент он находит утешение и силу среди моря неуверенности и страхов.
Со стороны деревни доносятся звуки охотничьих рожков, а значит, пора двигаться в путь.
* * * * *
Одинокая муха, что дребезжит своими прозрачными, чуть зеленоватыми крыльями о чашу с молоком, испуганно вспархивает со стола и улетает прочь. Уставившись на тарелку с горячей лепёшкой и рагу из оленины, разогретое в печи после вчерашнего пира, Ольга решительно отодвигает деревянную посуду от себя.
— Спасибо, — вздыхает она и, кажется, окончательно побеждает дремоту от бесонной ночи благодаря резкому запаху кушанья — хоть на что-то оно сгодилось. — Я не голодна.
— Ты даже не притронешься к еде? — обращаясь к дочери, недовольно хмурит брови склонившаяся в три погибели Ждана, что достаёт ухватом глиняный горшок с сытным блюдом и ставит его напротив своего мужа. На Эгиле тоже лица нет.
— Кусок в горло не лезет. Да и на сердце тяжело.
— Ты в последнее время и впрямь отстранённая и расстроенная, дорогая, — вытирает испарину со лба хозяйка. — Я бы на твоём месте скорее радовалась.
— Радовалась?! — вспылив, сверкает глазами на родительницу Ольга и переводит взгляд острых серых глаз на Эгиля. — Маменька, тятенька, разве вы не видите, как я несчастна? Я не люблю князя, а теперь киевские палаты станут для меня не то тюрьмой, не то могилой.