Страница 15 из 17
– С удовольствием-с… Но только, Еликанида Андреевна… за тройкой я отправлюсь, но в «Аркадию» с вами не поеду. Поезжайте уж вы одни с Лавром Петровичем.
– Отчего? Вздор! Вздор! – вскрикнула она.
– Нет, не поеду-с… Вот видите… Я не захватил с собой денег, а на чужой счет я не желаю.
– Пустяки! Лавр Петрович заплатит.
– Нет-с, не могу… Вот если бы вы мне одолжили пятьдесят рублей взаймы до завтра, то я с удовольствием.
Стукин бросил взгляд на пачку денег, оставленных для Еликаниды Андреевны Хрустальниковым и все еще лежавших на подносе, под блюдечком с лимоном.
– С удовольствием, – отвечала она, подавая пятьдесят рублей.
– Ну, вот теперь и я поеду с удовольствием в «Аркадию», – сказал он.
Через полчаса тройка была приведена, Хрустальников разбужен, а через час Хрустальников, Еликанида Андреевна и Стукин неслись на тройке в «Аркадию».
Глава XIV
Встреча
Троечные сани так и мчались по Каменноостровскому проспекту. Дорога была прелестная. В санях сидели на первом месте Лавр Петрович Хрустальников и его «штучка», танцовщица Еликанида Андреевна Битюгова. Спиной к лошадям помещался Игнатий Кириллович Стукин. Стоял изрядный мороз. Хрустальников был в дорогой ильковой шубе, тепло укуталась в теплую песцовую ротонду Еликанида Андреевна, и жался в своей драной, отрепанной шубенке Стукин.
– Прекрасная прогулка, прекрасная… – бормотал все еще не отоспавшийся от возлияний за обедом и за чаем Хрустальников. – И так голова прелестно освежается на морозном воздухе. Пошел, ямщик! Хорошо на чай получишь! – крикнул он.
Гик ямщика, три взмаха кнутом – и кони заскакали во всю прыть. Вот и ресторан «Аркадия». Ярко освещен подъезд. К тройке ринулись со всех сторон посыльные, какие-то дворники, два швейцара, стоявшие у подъезда, и начали отстегивать полость саней.
– Отдельный кабинет… – проговорил Хрустальников, входя в подъезд и сбрасывая шубу на руки швейцару.
– Много кабинетов свободных… Пожалуйте… – отвечал швейцар.
– С фортепьянами прикажете? – подскочил к Хрустальникову лакей во фраке.
– Нет, можно и без фортепиано, но попросторнее, чтобы в случае можно было цыган пригласить. Цыгане тут?
– Свободны-с… Публики еще немного… У нас ведь больше часам к двум… Пожалуйте… Вот-с просторный кабинет.
Два лакея бросились зажигать канделябры, зажгли, и один из них остановился в почтительной позе с салфеткой под мышкой, ожидая приказаний.
– Лавр Петрович… Позвольте первым делом уж мне вас сегодня угостить… – начал Стукин. – Вас и Еликаниду Андреевну для первого знакомства.
– Ты? Ты будешь угощать меня и Елочку? Ах ты, эфиоп! Ах ты, крыса! – воскликнул Хрустальников, захохотав.
Стукина покоробило. Он кивнул украдкой на лакея и прошептал:
– Помилуйте, Лавр Петрович… Зачем же такие слова? Я от чистого сердца.
– Какое у тебя чистое сердце? Откуда у тебя чистота взялась?
– Лавр Петрович… При слуге и при посторонней даме…
– Елочка-то для меня посторонняя? Хорошо сказал!
– Для вас они не посторонние, но я их вижу сегодня в первый раз. Нет, уж позвольте, Лавр Петрович, хоть чем-нибудь… вас и их… Принесите сюда бутылку самого лучшего шампанского и фруктов, – обратился Стукин к лакею.
– Это вначале-то бутылку шампанского и фруктов! Хватил тоже… Понимаешь, как нужно пить и есть! – перебил его Хрустальников. – Подать сюда закуску поразнообразнее, бутылку хорошей мадеры и водок, – отдал он приказ.
– Шампанское прикажете заморозить? – спросил лакей.
– Само собой. Меню ужина составим потом. Пошел! Живо!
Лакей исчез.
– С чего это ты вдруг вздумал угощать? – обратился Хрустальников к Стукину. – Скажите, какой золотопромышленник выискался! Я тебя давеча у Елочки шутя золотопромышленником назвал, а ты уж и в самом деле вообразил, что ты золотопромышленник.
– Я, Лавр Петрович, в благодарность… Я хотел спрыснуть новое место…
– Какое новое место?
– А то, которое вы мне обещали, место служащего с отчетом, чтобы быть инспектором для разъездов… получать суточные и по первому классу… И я за все за это в благодарности, все чувствую. Помилуйте, разве я какой-нибудь скот бесчувственный?
– А разве я тебе обещал?
– А то как же-с… У Матильды Николаевны обещали. И Матильда Николаевна за меня просили, и вы им обещали.
– Какая Матильда Николаевна? Что ты брешешь! – нахмурился Хрустальников и покраснел.
Стукин спохватился и побледнел. Он замялся, бросил взгляд на Еликаниду Андреевну, но вдруг нашелся и проговорил:
– Матильда Николаевна… Жена нашего банкового управляющего.
– Ах да… Жена нашего управляющего… Ну, то-то… – вздохнул посвободнее Хрустальников. – А я уж думал: какая такая Матильда Николаевна? Да, да… – прибавил он. – Я действительно обещал, но как еще сам управляющий…
– Управляющему вам стоит только приказать… Разве он смеет против директора и председателя правления?
– Ах, бросьте, пожалуйста, эти разговоры! – перебила Еликанида Андреевна. – Привезли меня веселиться, а сами бог знает о чем разговариваете! Стукин! Не смейте делать серьезное лицо! Что это такое? – крикнула она на Стукина.
– Браво, браво, Елочка! Хорошенько его… Так его и надо… – захлопал в ладоши Хрустальников… – Стукин, покажи сейчас в лицах, как ты собаку на Фонтанке спасал и сам чуть не утонул. Ну, показывай, как она лапками дрыгалась… Показывай… Это ты должен за свою провинность сделать, за то, что навел скуку на Елочку.
– Покажите, как вы собаку спасали, мосье Стукин, – упрашивала Еликанида Андреевна.
Стукин начал показывать.
– Ты ляг на пол, ляг и изобрази собаку… Изобрази, как ты прежде показывал, – требовал Хрустальников.
Стукин лег и изобразил. Он даже тявкал по-собачьи. Еликанида Андреевна хохотала.
– Да вы презабавный! Послушайте, приходите ко мне почаще, запросто… Я очень люблю таких… А то такая скука, такая скука дома!..
Явилась закуска на трех подносах с целой батареей бутылочек и кувшинчиков. Компания выпила и развеселилась. Стукин начал показывать, как ходит гусем управляющий конторою по конторе банка. Еликанида Андреевна хохотала до упада.
– Елочка, Елочка, тебе вредно так хохотать в твоем положении. Ведь ты, так сказать, хоть и девица, но готовишься быть матерью, – останавливал ее Хрустальников. – Довольно, Стукин! Довольно! Пойдем лучше цыган позовем, – сказал он Стукину.
– Прикажите только, Лавр Петрович, я и один распоряжусь, – отвечал Стукин и бросился к дверям кабинета.
– Нет, зачем же? Мы вместе… Я знаком с цыганами и скажу, чтобы они полным хором… Елочка здесь посидит, а мы сходим и приведем. Пойдем.
Хрустальников отворил дверь в коридор и остолбенел, остановившись на пороге. По коридору шла закутанная в шубку Матильда Николаевна. Она шла под руку с гладко бритым молодым человеком в бобровой шапке и в пальто с бобровым воротником. Впереди их бежал лакей-татарин с зажженной канделяброй и говорил:
– Пожалуйте, ваше сиятельство… Пожалуйте вот в этот кабинет. Тут с фортепьянами.
Увидев Хрустальникова, Матильда Николаевна остановилась.
– Вы как здесь? Ведь вы хотели со мной… – заговорила она. – Вы хотели выспаться дома, приехать ко мне, когда я вернусь из оперы, и везти меня сюда…
– Я… я… Матильдочка… я хотел, действительно хотел, но потом расхотел, – бормотал Хрустальников.
Гладко бритый молодой человек отдернул руку от Матильды Николаевны и, тоже смутившись, отошел в сторону.
– Расхотели, а сами здесь. С кем вы здесь? – продолжала Матильда Николаевна.
– Со Стукиным… С Игнатием Кирилычем Стукиным… Нельзя… Нужно было его прокатить. Он так просил.
Хрустальников проскользнул в коридор и притворил за собой дверь кабинета.
– Со Стукиным? Что вы врете! – прошептала Матильда Николаевна. – Там у вас женщина. Я сейчас видела женщину.
– Никакой там женщины нет… Говорю тебе, что там Стукин. Хочешь, так я его сейчас вызову.