Страница 4 из 15
– Уф, – вздыхает Гектор, хлопая дверцей. – Кажется, сегодня нам повезло!
– Я же тебе говорил, что все будет хорошо! Доверься мне, у меня есть опыт в таких делах!
Харви заводит мотор и медленно отъезжает, стараясь не привлекать внимания прохожих.
В бешенстве я беспомощно смотрю им вслед! Невероятно! Неужели они вот так безнаказанно уйдут, черт побери? Ведь каждому известно: как только ты немного превысишь скорость, полицейские тут как тут… А когда нужно поймать молодых головорезов и предать правосудию, так их днем с огнем не сыщешь!
В мгновение ока я снова оказываюсь на месте трагедии, как раз в тот момент, когда отъезжает карета скорой помощи. Я ору во всю глотку, чтобы сообщить то, что мне стало известно о моем убийце, но, увы, никто меня не слышит. Как же так? Я кричу что есть мочи! Или мне это только кажется?
Что происходит? Они говорят, что я умер, но я чувствую себя совершенно живым!
Я провожаю взглядом машину скорой помощи, которая направляется в сторону морга. Вскоре меня засовывают в какой-то ящик. Сотрудник, принимающий покойников, списывает мои данные с удостоверения личности и уходит.
Мое тело оказывается в ящике с номером, и теперь я совершенно обезличен. Здесь стерильно и ужасно холодно. И я ощущаю бесконечное одиночество еще сильнее, чем в последние годы жизни. Кроме нескольких коллег по работе, настоящих друзей я так и не приобрел. Ну что ж ты хочешь, при такой работе это нормально. Думаю, любой другой на моем месте переживал бы то же самое. Сложно поддерживать дружеские отношения, когда так много путешествуешь. На семью мне тоже всегда не хватало времени. Ну и что? Я ни о чем не жалею: если бы мне сейчас пришлось все начинать сначала, я бы поступал точно так же. Я молодец! Я достиг успеха, а разве не это самое главное? Разве не этого я хотел всей душой, разве не к этому всегда стремился? Мона меня в этом никогда не поддерживала. Она считала ненормальным, что для меня работа всегда была на первом месте. Она мне постоянно это твердила, весь мозг проела.
Интересно, живя там, в Ванкувере, узнает ли она, что со мной произошло? А дети? Не думаю, что они читают газеты. Но даже если о происшествии напечатают в уголке газетной страницы, поймут ли они, что речь идет именно обо мне? И даже если они узнают о моей смерти, как это изменит их жизнь? В определенном смысле я для них уже давно умер. Бессердечные люди. И это после всего того, что я для них сделал!
– А разве ты сам, Ариссьель, не был бессердечным со своими родителями?
Что? Чей это голос? Откуда он?
Какая разница? Отвечая, я пытаюсь оправдаться: «Не нужно сравнивать! С моими родителями все было по-другому. Они были ужасно старомодными, и я, естественно, уехал, чтобы строить свою жизнь по-своему».
Боже, что происходит? Вдруг передо мной, как в кино, начали мелькать сцены из прошлого… Что это?
Вот мне девятнадцать лет. Я покидаю родительский дом с твердым намерением больше никогда туда не возвращаться. Я больше не желаю встречаться с родителями. Никогда. После свадьбы я иногда нарушал это свое решение, но лишь потому, что на таких встречах настаивала Мона. Она считала, что наши дети должны знать своих бабушек и дедушек и что рвать семейные связи вообще ненормально.
Все повторялось в точности по одному и тому же сценарию несколько раз в год. Это так отчетливо всплыло в памяти, словно я действительно оказался в прошлом.
Когда Мона решает меня в чем-то убедить, она вся напрягается и пристально смотрит на меня своими красивыми карими глазами. Даже будучи уверенным, что мне совершенно не понравится идея, которую она попытается мне навязать, я все равно любуюсь ее красотой. Ее великолепные рыжие кудри роскошно обрамляют лицо и, едва касаясь плеч, разлетаются во все стороны при каждом движении. То, как она поворачивает голову, как она смотрит на меня, значит для меня больше, чем любые слова. На этот раз она сообщает:
– Вот уже несколько месяцев мы не виделись с твоими родителями. Твоя мама снова звонила мне. Она спрашивает, когда мы приедем. Я подумала, что можно было бы съездить в следующие выходные. У тебя как раз не будет командировки…
– О нет, в кои-то веки я планировал хоть раз отдохнуть спокойно дома, с семьей. Триста километров туда да триста обратно… Шестьсот километров за два выходных – это слишком много. Давай съездим позже? Или, например, почему бы им самим к нам не приехать?
– Ариссьель Лабонте, – говорит жена, отчеканивая каждый слог, – ты просто бессердечный тип! Тебе должно быть стыдно. Сколько раз ты уже откладывал эту поездку на потом? Мы с тобой говорили об этом месяц назад, и ты мне ответил точно так же. Неужели ты не понимаешь, что твои родители могут умереть в любой день и у них никого, кроме тебя, нет? Ради всего святого, скажи, что ты за человек? Ты никогда и не подумаешь сделать им приятное. Почему ты так безразличен к их чувствам? Пойми, когда их не станет, ты пожалеешь, но будет слишком поздно.
Я не реагирую, и ее это раздражает еще больше. Она добавляет:
– Тебе дорога к ним кажется слишком длинной? А для них, думаешь, она будет короче? В их возрасте преодолевать такие расстояния еще сложнее.
Она выдерживает паузу и, немного подумав, предлагает:
– А давай пригласим их к нам в гости на неделю? Тогда у них будет время, чтобы отдохнуть перед обратной дорогой!
– На неделю?! Ты серьезно? Чем они будут здесь заниматься целую неделю? Они невыносимые зануды! Да с ними же не о чем говорить. И потом, меня почти никогда не бывает дома. И тебя, кстати, тоже. Ты всегда занята. И дети тоже, я уверен, не захотят сидеть дома каждый вечер и развлекать бабушку с дедушкой. Бен и Карина похожи в этом на меня. Они считают своих предков старыми и сонными, а путешествие на север, в Мон-Лорье, – скучным. Деревня, в которой они живут, – это затхлая дыра, молодежи там делать нечего. Уверен, что они предпочтут остаться в Лавале, где всегда есть чем развлечься.
– Ну нет, на этот раз я так просто этого не оставлю, – резко возражает Мона. – Мне редко удается отстоять свою точку зрения. В нашей семье всегда все решения за каждого принимаешь только ты. Но сегодня моя очередь решать. Мы поедем к ним в эти выходные, и точка!
Прокручивая в памяти этот разговор, я припоминаю, как в тот раз я сделал огромное усилие над собой и согласился, лишь бы избежать скандала и больше не слушать нотаций. Тогда я подумал, что после этой поездки меня точно оставят в покое надолго. Но в глубине души я понимал, что моя жена права и родители очень обрадуются нашему приезду.
Моим детям нечего жаловаться, ведь у них-то родители не такие древние. Мы с Моной довольно рано стали родителями, и так намного лучше. Кроме того, в отличие от моего отца, я постарался скопить для семьи приличную сумму. Он же всю жизнь зарабатывал ровно столько, чтобы хватало на пропитание, ни центом больше. Нужно было постоянно думать о деньгах и экономить.
Интересно, что будет с моими деньгами, которые я с таким трудом копил, работая без выходных? Я никогда не думал, что так рано умру. Мне всего пятьдесят пять, и это не тот возраст, когда пора умирать. Я даже ни разу не подумал о том, чтобы составить завещание. Я был убежден, что буду жить и жить. Да, я страдал артритом, но это же не смертельно. Господи, какая хрупкая и непредсказуемая эта штука, жизнь… Она всегда полна сюрпризов.
НО ГДЕ Я? НЕУЖЕЛИ НЕТ НИКОГО, КТО МОГ БЫ МНЕ ОБЪЯСНИТЬ, ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ? Боже мой! Не припомню, чтобы когда-нибудь мне было страшнее, чем сейчас!
– 2 —
Встреча с Мишаэлем
Лишь только я подумал об этом, как вдруг чувствую, что меня засасывает что-то похожее на светящийся туннель. Бесконечный туннель, в котором меня окутывает ослепительный и мощный поток света. И вдруг передо мной появляется какой-то силуэт. Мужчина это или женщина? Не могу точно сказать… Но в нем чувствуется какая-то таинственность, и это необъяснимое что-то влечет меня. Какое чудесное присутствие! Я смущаюсь его глубокого взгляда, который пронизывает меня. Чувствую себя испуганным и обнаженным. Пытаюсь рассмотреть очертания существа, стоящего передо мной, но не могу: я слишком очарован этим взглядом. И все же мне кажется, что это скорее «он», чем «она».