Ржаной хлеб

Кузьмич порылся в карманах и протянул морячку горсть мелочи.

— О, да у тебя тут всяких по паре! Пошли!

Несколько минут морячок говорил с кем-то по телефону, потом сообщил:

— Такси будем ловить. У Анны Петровны попугай есть, сорока, реполов, а скворца нет. Скворец есть в другой школе. Один пацан держит. К нему и катанем. Но сначала за Нюрой заскочим…

Не прошло и часа, как Степан Кузьмич держал клетку со скворцом, растроганно жал руку ученику пятого класса Славику, который этого скворца ему подарил, смешливой, симпатичной Анне Петровне и морячку.

— Да как же так? — говорил он морячку, когда они вышли от Славика. — Пойдем хоть красного по сто граммов, раз белого нельзя. Услужил ты мне, парень, даже сам не знаешь, как услужил…

— Не могу, увольнительная кончается…

— Откуда ты хоть родом-то?

— Из Сибири, из Красноярского края.

В тот же день, поздно вечером, Степан Кузьмич был уже дома. После укола Вове стало лучше, а когда он увидел скворца, заулыбался, протянул руки, на щеках у него выступил румянец…

С той поры скворцы — самые любимые Вовины птицы. Да и Степан Кузьмич скворца почитает. Весну он приносит и лес врачует. И вообще красив, деловит и опрятен скворец.

Зимой на хуторе скучно. Кругом сугробы, река подо льдом, ветер свистит в радиоантенне. Вовка приходит из школы, катается на лыжах, учит уроки, идет встречать отца на лосиную тропу.

Зато летом ему полное раздолье. В середине июля, когда поспевает разная ягода, съезжается погостить на хутор вся их многочисленная семья. Дом в эти дни ходуном ходит, и Вовка, «любимый последыш», виснет у всех на шее, объедается городскими гостинцами. Ему хочется, чтобы братья и сестры подольше жили на хуторе, но отпуск короток, и вот он с отцом и матерью провожает уже последнего гостя, долго смотрит вслед уходящему автобусу…

А после отъезда родных как-то быстро наступает осень. В семь часов уже начинает темнеть, дуют с Прибалтики резкие ветры, часто моросит дождь. С юга, с брезентовыми тюками на крышах машин, возвращаются загоревшие автовладельцы. До самого обеда лежат в низинах холодные туманы. Березы швыряют на асфальт пригоршни золота. Вереск голубеет на порубях. И всегда по одному маршруту тянутся цепочками гуси…

Все времена года нравятся Вовке, но больше всего весна. Уже в марте, при первой капели, он строгает и пилит доски, сколачивает скворечни. Кузьмич только присматривает за сыном, подсказывает, точит пилу и рубанок. В сарае, где они столярничают, пахнет свежей стружкой, и Джек катается по этой стружке, тычется влажным носом в Вовкины руки, взвизгивает от нетерпения, предчувствуя скорую прогулку в лес. В лесу надо нарубить длинных шестов для скворечен, но Кузьмич, попав в родную стихию, плутает по соснякам до самого вечера, смотрит, подобрали ли лоси сено, оставленное прошлый раз в осиннике, трогает шершавой ладонью пни на опушках. Вовка видит, как отец преображается в лесу, легко дышит, щурит свои умные глаза, заметив зайчишку, не спешит вскинуть двустволку, а хлопает голицами, удерживает Джека и кричит:

— А ну, косой! Вот догоню!

Зайчишка, проскочивший мимо, уже скрылся в чащобе, а он все глядит на петлястый след и, обращаясь к сыну, рассуждает:

— Мало зверья стало у нас, мало. Сколько я фармазонов-разбойников выловил, сколько актов составил, а они не убывают. Если бы я был большим начальником, я бы запретил кому попало продавать ружья. Пусть общее собрание решает, можно ли вот хоть Коське Додонову доверить ружье или нет. А ты как думаешь?

— Конечно! — неопределенно отвечает Вовка. — Я бы тоже это самое…

На второй день они ставят на шестах и приколачивают к деревьям птичьи домики. И вот уже появляются черные пернатые певцы. Сначала они занимают старые квартиры, затем новые, и в сто раз, наверное, увеличивается число жителей лесного хутора. Было всего четверо: Кузьмич, Вовкина мама, сам он и Джек. А теперь столько крылатых гостей, с утра до ночи снующих над поляной и лесом, свистящих, распевающих на все лады!

При виде первой же птичьей семьи Вовка раньше времени убегает в Николаево, в школу, которая находится в двух километрах от хутора, и сообщает, переводя дух:

— Анастасия Павловна, скворцы прилетели!

Вовка учится в третьем классе. Вообще-то ему надо бы уже быть в четвертом, но как-то зимой сбил его лихач-шофер, и долго пришлось отлежать в больнице, потерять год. Отметки у Вовки ровные — четверки и пятерки. Он много читает, особенно вслух своим родителям, и мама его, когда речь идет о войне, подпирает впавшие щеки и тихо плачет, вспоминая прошлое…

А в классе Вовка славится как знаток и защитник природы, верный товарищ. По его примеру везде теперь висят скворечники: и на школьном участке, и у ребят дома. Мальчишки собирают сосновые шишки, прочесывают лес, докладывая о всех нарушениях Кузьмичу. Часто вместе с ребятами ходит и Анастасия Павловна Кремнева, сельская учительница. Во время таких походов Вовка идет впереди. Он ведет отряд к речке Лудоньке, где склоняются над тихими заливами белые черемухи, показывает лисьи норы, следы быстрого енота, а когда из зарослей выскакивает какой-нибудь зверек, так же, как и отец, хлопает в ладоши и кричит:

— А ну спасайся! Вот догоню!

Лес, где гуляют ребята и который уже полвека охраняет Кузьмич, Вовка знает, как своего Джека. Он знает здесь каждый овражек, каждую просеку. Ребята идут молодыми березняками, мимо высоких угрюмых елей, мимо нежных рябинок, выводком разбежавшихся по отлогому склону, по лугам и долинам. В траве гудят пчелы, пахнет диким клевером, и неугомонные чибисы вьются над головой и спрашивают навязчиво:

— Чьи вы? Чьи вы?

Прошлой весной на хуторе Смольняки особенно буйно цвела сирень. И картошку посадили на неделю раньше. Кузьмич при встрече пояснил мне с радостью:

— Год хлебный будет, все к этому клонит…

Он купил Вовке прочные брюки с карманом; убираются в этот карман коробка с червями, моток лески, ножик, три блесны и кусок хлеба. Надел Вовка брюки и пошел в школу, чтобы показать Генке, Борьке, Валерке и Нинке. Идет он по дороге и брюками любуется. А навстречу, на юг, катят навьюченные «Москвичи», «Волги», автобусы. Лето наступает. Много интересных дел ждет Вовку и его друзей впереди. И лес охранять надо, и речку, и семена собирать. Отец говорит, что малины будет много, грибов, орехов. И окунь на Лудоньке с ходу хватает, и до щучьего жора недалеко…

В классе все были какие-то хмурые. Странно: через два дня каникулы, а они хмурые. Вовка толкает локтем Валерку и шепчет:

— Из роно, что ли, кто приехал? Проверка, что ли?

— У Анастасии Павловны кто-то из сродников умер, — сообщает Валерка.

И только теперь Вовка замечает: у учительницы изменившийся голос, покрасневшие глаза и усталая походка.

А после уроков, когда все разбежались по домам, он увидел, как Анастасия Павловна, опустив плечи, сидит на скамейке, поджидая автобус на Новоселье. Вовка знал, что автобус появится минут через сорок, и быстро побежал в рощу, где растут ландыши. Он сделал большой букет, добавил к нему голубых колокольчиков, перевязал леской и, подойдя к скамейке, протянул цветы учительнице.

— Ах, Вова! — как бы после забытья встрепенулась Анастасия Павловна. — Спасибо тебе, милый…

Она хотела еще что-то сказать, но Вовка уже пошел по дороге, поигрывая ивовым прутиком. Пилотка была у него на самом затылке, к новым брюкам пристали парашютики одуванчиков. «Кем он будет? — подумала Анастасия Павловна. — Ах, какая разница кем! Он будет человеком, как и все дети Степана Кузьмича. Человеком он будет…»

НА ПАСЕКЕ

Глиняное обливное блюдо, доверху наполненное медом, Никифор Евтифеевич поставил к нам поближе, разложил ложки, а сам, усевшись в сторонке, стал любезно потчевать:

— Угощайтесь… Свеженький… Только что откачали с Пелагеей для пробы немножко…

Мед был еще теплый, светловато-золотистая его масса просвечивала насквозь, источая тот густой душный запах, какой бывает только на цветочной полянке в самую жаркую и тихую пору лета. Мед всегда пахнет летом. И еще детством и солнцем. Мы едим его, нахваливая, наперебой говорим об этих волнующих ароматах, о неповторимом вкусе, а Никифор Евтифеевич довольно улыбается, поддакивает, качая белой головой: