Ржаной хлеб

— Командуй, Николай Васильевич! — нетерпеливо, осевшим голосом выдохнул Иванов.

— Обожди… Пусть еще ближе подойдут… Ты бей в хвост колонны, а я резану передних…

Козаров придвинул пулемет, выровнял сошки, припал щекой к прохладному отполированному ложу, поймал центром прорези мушку, повел стволом вправо, в сторону идущих чуть поодаль колонны офицера и полицая. Он хотел начать с них. Вот сейчас… Еще метров двадцать-тридцать… Хорошо видно, как офицер взмахивает рукой, что-то говорит полицаю… У некоторых солдат мундиры на груди расстегнуты, рукава закатаны — жарко…

— Пора, — шепчет Иванов, — я не могу больше…

Козаров не отвечает. Он медлит еще несколько секунд и, касаясь пальцем спускового крючка, командует:

— Огонь!

Взметнул руки и завалился на бок офицер. Прыгнул к бровке дороги и уткнулся там, не успев снять винтовки, полицай с белой повязкой. Заметались, заорали фашисты в колонне. Чувствуя мелкую дрожь пулемета, Козаров, управившись с первой цепью, перенес огонь на отряд, бил длинными очередями с рассеиванием в глубину и ширину. Не останавливаясь, строчил и Павел Иванов, поливали колонну автоматным огнем соседи его. У Козарова пересохло во рту. Он целился, стрелял и кричал азартно, видя перед собой падающие фигуры:

— А, не нравится, сволочи! Не нравится!

Как он и предполагал, немцы бросились к перелеску. Но и оттуда, от низких березок, из-за кустов ольхи дружно ударили автоматы. Хрюкин со своими бойцами встретил фашистов в упор.

Через две-три минуты колонна врага была рассеяна и уничтожена. Отстреливались лишь несколько эсэсовцев, успевших укрыться в кювете. Стреляли они нервозно, торопливо. От их огня пострадал лишь один партизан. Пуля, срикошетив о камень, ранила его в плечо.

Козаров дал команду отходить. Партизаны сбежали с высотки и углубились в лес. На тропе возле болот стали ждать группу Хрюкина. Переполненные впечатлениями короткого боя, все молчали, как бы боясь спугнуть эти горячие, свежие впечатления. Только закурив, передавая друг другу «чинарик», заговорили наперебой, жадно. Раненый партизан, сверх меры обмотанный бинтами, говорил азартнее всех, смеялся. Пуля не задела кости, и он радовался этому, крутил плечом, показывая, что вот, мол, смотрите, мне совсем и не больно. Ему чаще, чем другим, протягивали окурок. Кто-то вызвался нести его автомат. Но раненый наотрез отказался и для убедительности повесил автомат на перевязанное плечо.

Вскоре показался Хрюкин. Он держал оружие на изготовку. На ремне его висела граната.

— Братцы, Хрюкин фрица ведет!

Сзади Ивана действительно шагал пленный. Один из партизан подталкивал его в спину: немец почему-то ело перебирал ногами.

— Докладываю, товарищ командир! — вскинул Хрюкин руку. — Задание выполнено, потерь нет, а прибыль вот имеется…

— Сам сдался? — спросил Козаров, кидая взгляд на пленного.

— Как бы не так! Он, зараза, за кочкой притаился и в Филиппова саданул очередью. Но промазал. Филиппов и налег на него, пристукнул маленько прикладом. Поначалу квелый был, думали, копыта откинет, но вот очнулся. Здоровый, черт!

— Кто же у нас по-немецки-то шпрехает, а? Богданова, жалко, нет…

— Так Филиппов может, Николай Васильевич, — подсказал Хрюкин. — Ты чего, парень, молчишь?

— Да я, знаете, по-своему… без артиклей говорю, спряжение глаголов путаю, — застеснялся Филиппов. — В техникум готовился, ну и учил без отрыва от производства…

— Давай без артиклей, — сказал Козаров, подходя к немцу, — Спроси его, как называется их часть, какую задачу они имели и вообще, что это за гусь?

Филиппов, прежде чем заговорить, раза два сглотнул слюну, наморщил лоб, тронул пленного за рукав.

— Нумер унзере регимент! Намэ унд форнамэ?

Услышав родную речь, немец вздрогнул, заморгал длинными рыжими ресницами, принял стойку «смирно».

— Ишь как он его! — засмеялись партизаны. — Как перед генералом тянется!

— Прекратить разговорчики! — прикрикнул Козаров. — Продолжай, Филиппов.

Повторив свои вопросы, Филиппов с надеждой уставился на пленного. Но тот молчал. Это был рослый малый лет двадцати пяти, весь золотисто-рыжий, в блестках веснушек, из-под черного мундира его, испачканного глиной, выглядывала кремовая чистая рубашка, на пальце поблескивало кольцо.

— Так чего же он как воды в рот набрал? — возмутился Козаров. — Язык, может, вы ему отбили?

Филиппов ткнул немца в бок, и тот, вскинув острый подбородок, выпалил длинную фразу и замолк.

— Переведи! — торопил Козаров.

— Не понял его ни черта, Николай Васильевич. Тараторит он больно. Эй ты, ланкзаммер, биттс, ланкзаммер!..

— Я, я, ланкзаммер! — закивал пленный. — Яволь!

С грехом пополам Филиппов кое-что выяснил. Эсэсовец из особой карательной зондеркоманды, прибыли они пять дней назад из города Сланцы, задача у команды одна: очистить здешнюю зону от партизан…

— Очистить, значит? Так, так…

Козаров помолчал с минуту, о чем-то думая, и распорядился отвести пленного в «квадрат Б», где находились ленинградские разведчики. Эсэсовец, как ему казалось, может сообщить ценные данные. Зондеркоманда, прибывшая из Сланцев, — это что-то новое… Немцы готовят какую-то каверзу… Надо знать об этом…

Миша Осипов принял радиограмму: «В районе Ключики в два часа десять минут принимайте груз…» Это известие давно уже ожидалось в отряде: мало было патронов, гранат. Последние тридцать килограммов взрывчатки израсходовали месяц назад на подрыв Яммского лесокомбината…

— Николай Васильевич, вот она, долгожданная! — прибежав к оврагу, где партизаны копали нишу для склада, выпалил Осипов. — Только что принял!

Козаров отложил лопату и, светлея лицом, долго смотрел на бумажку, словно на ней не одна фраза была, а полстраницы мелкого текста. Потом огласил радиограмму, распорядился:

— Кончай работу! Выйдем пораньше. Уралов, беги в Пеньково, веди группу Екимова, одним нам не управиться. Да скажи, чтобы топоры прихватили. И живо!

Самолет появился точно в назначенное время. Он качнул крыльями, мигнул по два раза зеленым и красным огнем. Плеснув бензину из пузырька, партизаны зажгли костры. Самолет вернулся к поляне, но был уже виден плохо, гудел где-то в туче, то появляясь, то пропадая.

Всю ночь партизаны искали парашюты, но так и не нашли. Обшарили все заросли на берегу, плавали на плотике по озеру, углублялись в ту сторону, куда ветер дует, — никаких результатов.

Утром Миша Осипов принес Козарову новую радиограмму, в которой сообщалось, что груз сброшен в заданном квадрате. Козаров приказал продолжать поиски.

Больше недели бродили обе группы по лесу. Леня Богданов высказал предположение: может, не там шарим, ветер на высоте иной раз в другую сторону, чем на земле, дует. Послушались его, сходили туда, куда он указывал, — опять ничего…

А уже снег выпал, побелели поля, резко обозначились все дороги и тропинки. Партизаны отчаялись: не найти теперь груза. И вдруг поздно вечером прибегает с мельницы Нина Минковская со своей подругой Машей Бушиной, комсомолкой и разведчицей. Вдвоем они шли специально: остановят на дороге, можно сказать, что в Горско-Рогово на гулянку ходили. Девушки были в валенках, замотаны в платки — одни носы торчат да пунцовые щеки. Второй день уже кружила метель, даже в лесу до костей пронизывало.

От связных Анны Лазаревой и Поли Николаевой Бушина узнала, что грузы приземлились рядом с деревней Надозерье и что первым обнаружил их Тимоха Михеев, житель надозерьевский. Михеев забрал себе табак, парашют, а о боеприпасах сообщил в комендатуру. Немцы увезли груз, вручив Михееву награду: тысячу марок, солдатские сапоги и пакет «бон-бонс» — стекловидных детских конфет. Маша Бушина «по почте» дала знать обо всем Нине Минковской, и вот они пришли в отряд, считая, что дело это важное…

— Спасибо, девушки! — поблагодарил их Козаров и выгнал из своей землянки молодых партизан, которые, завидев Машу и Нину, стали ухаживать за ними, помогать платки развязывать, снег сбивать с воротников.