Страница 23 из 24
Сотни бед могут встретиться плывущим по Ангаре. И все предостережения, советы и правила были собраны в лоцию. Видно, человек, писавший ее, сотни раз сам попадал в беду и, как бы ему тяжело ни приходилось, открывал свою заветную книгу и все подробно описывал и зарисовывал.
Ребята осторожно перелистывали книгу. За этим занятием я и застал их в рубке. Взял лоцию и сам забыл обо всем на свете, рассматривая рисунки, угадывая за сухими сообщениями волнующие события прошлого.
Пли хлопнул себя по лбу и воскликнул:
— Так вот откуда Фома Фомич знает про Ангару! Дайте мне лоцию, и я сам поведу катер.
Непейвода не нашелся, что ответить в защиту дяди.
В этот момент в рубку вбежал Ладочкин. Он хотел, наверное, позвать нас и удивить попавшейся на спиннинг огромной рыбиной, но, увидев в наших руках старую лоцию, нахмурился, молча отобрал книгу и поставил на полку.
Опустив голову в знак вины, мы поплелись на берег.
После обеда экспедиция быстро собралась и отчалила. Командир стоял на своем месте, но он не шевелил мохнатыми бровями и никому ничего не приказывал. Моряки даже попритихли.
— Так держать! — внезапно очнулся командир.
И послушный его воле «Таймень» снова устремился к правому берегу. Никаких примечательностей мы на нем не обнаружили. Тайгу тут недавно свели, и на берегу лежали беспорядочные кучи сучьев.
Ладочкин распорядился высадиться всем матросам на неуютный берег. В рупор он объявил с катера, что одна из целен похода — поджигать хлам, который остался после вырубки тайги на дне моря. Командиром на берегу назначался Костя.
Костя принял с катера ящики. Он разделил свою быстроногую команду на маленькие отряды и роздал костровым смоляные факелы.
«Таймень» шел на малых оборотах вдоль берега, и за его кормой оставался дымный след. Сначала появлялся робкий серо-голубой туман, но чем дальше удалялся от костра катер, том темнее становились клубы дыма, пока они но смыкались в черную степу. На дне Братского моря пылали большие костры.
Ладочкин подошел ко мне и с доброй улыбкой протянул руку примирения.
— Вы не думайте, что я сержусь, — сказал он. — Никаких секретов тут нет. Лоцию составил я. Но мне не хотелось демонстрировать нашим юнгам сей бесполезный труд. Да, да, бесполезный, ибо все, что я знал и пережил, окажется на дне моря. Многое мог бы я вспомнить, что удивило бы и поразило юные головы. Но зачем им знать в тонкостях течение у порога Пьяный бык, если его вскоре не будет? Вот поплывут мои морячки по Братскому морю, и составим мы тогда вместе новую лоцию. Настоящую, морскую, типографским способом размноженную. Потому что будет бороздить эти воды не один «Таймень», а множество кораблей. И всем им надо будет и от штормов укрываться, и пристани да маяки знать. Так что прошу вас, дорогой мой, не выдавать автора умирающей лоции.
Я обещал Ладочкину ни слова не говорить про старую лоцию тем, кто ее видел.
Костровые дошли до высокой горы и, погрузившись на шлюпки, стали огибать ее по воде. Вечер мчался с верховьев реки. Пора было заботиться о привале.
За горой — спокойная бухточка. Лоцман увел в нее флотилию.
Встали брезентовые палатки. Ребята натаскали огромную кучу сучьев, оставшихся после лесной битвы. И вскоре разбушевался до небес такой сильный костер, какого я никогда не видывал. Ведь хворосту для него нечего было жалеть!
Костя принес с катера маленький батарейный радиоприемник, включил его. Зажглась красная шкала, тихо прозвучала какая-то музыка. Потом спокойный знакомый голос сказал:
— Говорит Москва! Передаем последние известия.
Москва… Москва сообщала нам самые последние известия. В Ленинграде атомный ледокол готовился к плаванию. Пионеры собирали металлолом для сибирской железной дороги Абакан — Тайшет. На Выставке достижений народного хозяйства открывалась круговая кинопанорама, где зрителей со всех сторон окружали экраны. В ставропольских степях электропастух стерег колхозные стада. А в это время полярники переживали в Антарктиде суровую зиму и ждали первых весенних дней, чтобы отправиться на снегоходах «Пингвин» к Южному геомагнитному полюсу. И вокруг всей нашей большой земли носился смелый космический разведчик — искусственный спутник. Мир был большой и удивительно интересный.
— А что, если сейчас… — начал Пли.
И вдруг диктор сказал:
— Строители Братской ГЭС продолжают расчистку дна будущего моря.
— Это про нас! — завопили мальчишки и бросились к приемнику.
Но диктор уже перешел к международным событиям.
Все равно нам было очень радостно. Мы прыгали, хлопали друг друга по плечу, улыбались и подмигивали.
— О нас слышал по радио весь мир, — говорил Пли. — Все мальчишки знают теперь, чем мы тут занимаемся!
— Хорошее дело — дружба, — как бы про себя проговорил Костя. — Вся наша страна помогает нам строить. Заводы шлют разные машины, поезда и самолеты приносят письма, радио следит за нашими успехами. И скоро, очень скоро электрические провода свяжут Братск с далекими и близкими краями страны. Пойдет ангарский ток на заводы и фабрики и, кто знает, может быть, однажды попадет в те лампочки, что горят в кремлевских звездах. Только мы в это время будем уже строить что-нибудь другое…
Когда мы через несколько дней плыли назад, катер со шлюпками шел вдоль другого берега и костровые зажигали по пути новые огни.
В ногу с солнцем
Телефонный звонок из Москвы напомнил нам, что пора домой. Мальчишки было опустили грустно носы, но сразу же пришли в восторг, когда я сообщил, что мы полетим на самолете.
— Правда, что на «ТУ-104»? — спрашивали они по очереди то у Ладочкина, то у Кости по дороге на аэродром.
— Полетите, полетите, — убеждали те. — Сейчас появится наш «трамвайчик», и через час с лишним вы в Иркутске. А там садитесь на «ТУ» и к обеду будете дома, расскажете о своих приключениях.
Из-за леса бесшумно появился маленький пассажирский «ЛИ» и, не делая круга, сел на мокрое от росы поле.
Ладочкин пощекотал нам лоб и щеки своими бровями. Костя сиял и встряхивал суворовским хохолком.
Мы обещали непременно приехать опять. Только вряд ли мы приземлимся на этом поле у Ангары: временный аэродром будет затоплен.
Самолет вознесся в бесцветное предрассветное небо. До свиданья, Братск! До свиданья, Ангара!
— Неужели мы будем к обеду в Москве? — удивлялся Пли. — Ведь пять тысяч километров!
Я напомнил Пли, как нас вызывала Москва. Девушка-телефонистка, которая родилась и выросла в глухом таежном селе Братске, где три года назад было всего несколько телефонов, приглашала теперь братчан говорить с Одессой, Харьковом, Мурманском и с любым городом, каким только они захотят. Едва мы вошли в почтовое отделение, как она сказала: «Даю Москву». И мама Непейводы слышала голос сына так хорошо, словно он говорил из столичного телефона-автомата. Вот вам и пять тысяч километров!
«ЛИ» курсировал действительно, как трамвай в городе. Только взлетели, посмотрели в окно, и вот — посадка.
Едва мы приземлились в Иркутске, как летчики стали собираться в обратный путь. Желающие попасть в Братск толпились у аэропорта.