Страница 29 из 80
К тому времени Сэм уже заслужила репутацию настойчивой и дотошной работницы. Окружающие шутили, что она совсем переселилась в лабораторию и только пилит, и пилит, и пилит кости. Она же уверяла, что работа очень увлекательна, несмотря на однообразие. Я очень, очень надеялся на успех. Хотя бы одну косточку – этого будет более чем достаточно. И неважно, окажется она большой или совсем крошечной, лишь бы продемонстрировать действенность метода.
Взяв с собой 780 образцов, Сэм снова уехала в Манчестер для работы с масс-спектрометром. К сожалению, там была какая-то проблема с компьютером; Сэм вернулась в Оксфорд, так и не узнав результаты. Впрочем, Майк пообещал передать нам спектры, как только всё наладят. Через день, в пятницу 19 июня, под вечер, он просматривал полученные данные перед тем, как отправить их нам, и заметил в одном из спектров что-то необычное – там будто бы присутствовали пять уникальных пептидных маркеров, присущих гоминидам. Да, это был гоминин! Майк трижды перепроверил данные и в 20:09 послал мне электронное письмо, начинавшееся со слов: «Успех! Один из 780 образцов – тот, что нам нужен!». А дальше прямо сообщил мне радостную весть: мы нашли кость гоминина!
Мой ответ, отправленный минутой позже, в 20:10, содержал лишь эмоции, испытанные мною в тот момент:
ЧТО?????
ОФИГЕТЬ!!
ВОТ ЖЕ ОФИГЕТЬ!!
ПРАВДА?????????
(ПОПЫТКА УСПОКОИТЬСЯ)…
ОХ Ё-Ё-Ё-Ё-Ё-Ё-Ё…
Прошу прощения за столь цветистый язык, но в науке случаются такие мгновения, когда из-за переизбытка возбуждения и радости слов просто не остается. Мы все же нашли кость гоминина!
Я немедленно позвонил Сэм на мобильный, чтобы поделиться новостью.
Она не ответила.
Я звонил еще и еще.
«Телефон выключен или находится вне зоны обслуживания».
(Позже выяснилось, что Сэм отправилась на вечеринку и не заметила, что ее телефон разрядился.) Проклятье! Придется ждать. Я спустился на первый этаж и сообщил новость Катерине. От радости мы принялись танцевать на кухне и открыли бутылку вина.
Наутро Сэм наконец-то прочитала поток ликующих сообщений, которые я послал ей, и даже тяжелейшее похмелье не смогло омрачить ее восторга. Мы достигли поставленной цели, нашли гоминина среди тысяч образцов!
И в понедельник мы с Сэм, с трудом дождавшись 9 утра, принялись с великим усердием перебирать пакетики с костями в поисках того образца, от которого был отпилен кусочек, давший спектр гоминина. Он имел индекс DC1227. Сэм искала среди сотен пакетиков нужную метку, а я снимал этот процесс на видеокамеру. Через несколько минут образец был найден.
Он оказался крохотным.
С владевшим нами волнением смешалось легкое разочарование. Приложив столько усилий для того, чтобы отыскать эту косточку, мы оба – безусловно, оптимисты – только сейчас задумались над тем, что же делать с нею дальше. Как выяснилось, фрагмент был обнаружен в слое 12 восточного зала Денисовой пещеры. Это значило, что ему, почти наверняка, более 60 000 лет. Необходимо было обращаться с косточкой крайне осторожно и поменьше крутить ее в руках: как-никак, мы собирались извлечь из нее ДНК. Тем не менее мы взвесили образец – он потянул на 1,68 г. Косточка оказалась плотнее, чем можно было предположить с первого взгляда. Из этого следовало, что в ней вполне могли сохраниться биомолекулы коллагена и ДНК.
Я так разволновался, что той ночью никак не мог заснуть и все время ловил себя на мысли, что не верю в случившееся.
Мы решили подвергнуть образец томографическому сканированию, для чего нужно было отправиться в лабораторию, расположенную в сельской части Оксфордшира. Косточку мы держали в желтом пластиковом футляре с ручкой и прочными зажимами. В электронном письме я сообщил Сэм назначенное время и добавил: «Сэм, пожалуйста, не забудь образец (и его специальный футляр)!»
На что она ответила: «Я никогда и нигде не забуду Денни (да, я дала ему имя)!»
«У меня такое ощущение, словно DC1227 слегка простыл, – сказала она как-то позднее. – Мы будто бы нашли нового друга…»
Пожалуй, так оно и есть. И с того дня эта косточка именуется «Денни» и никак иначе.
Выяснилось, что компьютерная томография может сыграть ключевую роль в изучении косточки и того, кому она принадлежала.
Теперь предстояло заняться генетической последовательностью косточки. Сэм с футляром (в котором находился «Денни») улетела в Лейпциг, где в Институте Макса Планка от образца осторожно отделили 30,9 мг костной ткани, чтобы извлечь ДНК и для начала секвенировать мтДНК.
Еще один кусочек кости мы предназначили для радиоуглеродного датирования и измерения содержания изотопов углерода и азота. Мы надеялись, что кость, обнаруженная в 12-м слое, окажется не старше 50 000 лет – максимального возраста, доступного для радиоуглеродного метода. При этом нам хотелось точно знать, что она не намного моложе, и потому мы пожертвовали еще кусочек на извлечение коллагена для дополнительной датировки. Через несколько недель то, в чем мы были почти уверены, подтвердилось: кость старше 49 900 лет, а вот насколько – неизвестно.
Пока мы ожидали результатов, Journal of Archaeological Science опубликовал статью на эту же тему{152}. К счастью для нас, ее авторам не удалось идентифицировать ни одной кости гоминина. Мы хотели первыми доказать действенность метода и выпустить статью, и проигрыш в этой гонке стал бы для нас тяжким разочарованием. Несомненно, наши коллеги-соперники думали точно так же.
9 сентября нам сообщили, что митохондриальная ДНК «Денни» содержит последовательность, присущую неандертальцам! Генетики Института Макса Планка сумели почти полностью восстановить митохондриальный геном. Мы нашли неандертальца или, согласно более осторожной формулировке, используемой группой Сванте, «гоминина с неандерталоподобной мтДНК». Помню, что, несмотря на всю нашу радость, Сэм немного упала духом: мы ведь всерьез надеялись, что гоминин, которому принадлежала косточка, окажется денисовцем. Неандерталец – это замечательно, но денисовец был бы во много раз круче. Все, кому мы рассказывали о полученных результатах, – и коллеги, и друзья из непрофессионального круга – искренне удивлялись существованию такой технологии, как ZooMS, способной выделить из тысяч костей крохотную человеческую косточку, принадлежавшую кому-то, жившему десятки тысяч лет назад.
Пришло время опубликовать результаты. «Денни» получил официальное обозначение «Денисова 11». В декабре 2015 г. мы направили статью в Scientific Reports, где она была отрецензирована и вышла в свет 29 марта 2016 г.{153} Публикацию я решил дополнить пресс-релизом о косточке и о том, как она была найдена. Мне казалось, что это необыкновенно захватывающая история, которая будет интересна очень многим. Я считал проделанную работу истинным прорывом, демонстрирующим могущество биоархеологических методов в выявлении крошечных окаменелостей.
Статья осталась незамеченной. На нее мельком откликнулись несколько газет (ни одной крупной) и ни одно из авторитетных научных изданий. Ни один журналист не обратился к нам за интервью, не пожелал обсудить статью. Ну, не беда…
Тем временем «Денни» подвергся извлечению ядерной ДНК (Вивиан Слон провела эту работу на соискание докторской степени). Труд был колоссальным, и несколько месяцев мы ничего не знали о ходе исследования. В мае 2017 г. мы с Катериной побывали в Германии и заглянули в Институт Макса Планка, чтобы выпить кофе с сотрудниками и узнать, как обстоят дела. Ученые сказали, что работа продвигается хорошо и уже есть первые результаты, но они нуждаются в проверке. Когда же я поинтересовался подробностями, с нас сначала взяли обещание молчать, и лишь потом сообщили, что исследование показало в ДНК неожиданно высокий уровень смешения и что часть генома имеет сходство с денисовским геномом, а часть – с неандертальским. По их словам, соотношение было примерно равным, и, судя по имевшимся данным, мы имели дело с так называемым генетическим гибридом F1, или гибридом первого поколения. Истолковать это можно было лишь одним способом: отец «Денни» был денисовцем, а мать – неандерталкой.