Страница 9 из 13
В тоненьком фартучке, без трусиков, без лифчика она вернулась к столу и снова глотнула вина, уже будучи навеселе. Витя лежал на спине, посапывая. Что делать? А вот что! Надо развязать ремень, снять штаны и полюбоваться. А он пусть поспит до самого утра. Выполнив задуманное очень легко и просто, она едва ли не ахнула: мужской прибор висел на мешочке довольно скромных размеров и не произвел впечатления. Она положила ладошку на этот мешок, слегка надавила на два шарика, и короткий шланг начал увеличиваться в толщину и длину.
– Какая прелесть! Вот оно, бабье счастье, – сказала Лида, да так громко, что Витя открыл глаза и тут же положил ладошки на два тугих шара ниже ключиц, слегка массируя их.
Лида тоже не сидела даром, помня наставление Тони, что надо задрать кожицу на головке и поцеловать, а то и взять в рот, немного пососать и уж потом внедрить ее в нижние губы, сидя на лошадке. Она тут же проделала эту процедуру и, ни о чем не думая, раскрыла прелестный ротик и начала глотать.
– Что ты со мной делаешь, прелестная сучка? – произнес Витя, запуская руку к нижним губам, чтобы их помассировать.
Это уже было сверх всего.
– Лежи, не двигайся! – приказала Лида и вскочила на Витю, как на лошадку.
Дрожащей рукой она ввела головку в крохотное отверстие и начала едва заметно надавливать. Стало немного больно, а потом чертовски сладко. Тоня сказала, что надо медленно погружать головку, а потом так же медленно как бы освобождать ее. Мужики этого не знают, им кажется, что они тушат пожар, работают быстро и тут же сгорают.
Благодаря этому методу у Лиды наступила какая-то волшебная волна, парализующая мозг и все тело. Ей казалось, что тело разорвется, а мозг вытечет из черепной коробки. Но все было так необычно и прекрасно, что из ее груди вырвался вздох, вздох благодарности, и этот волшебный шланг, который так затвердел, что как бы превратился в металлическую трубу и мог пробить стену, тоже стал мягким, ни на что больше не годным. Она поцеловала Витю в губы, улеглась рядом и замерла в блаженстве.
– Витенька, дорогой, желанный мой, ничего нет слаще для бабы того наглого стручка, который у тебя сейчас умер. А он оживет? Я хочу еще! Всю ночь и весь день завтра, в воскресенье. Я сейчас пойду возьму влажную тряпку, вытру его – и в рот. Тоня сказал, что это очень полезно. В пятьдесят лет лицо будет как у молодой.
– Ему нужен небольшой отдых.
– Сейчас посмотрим.
Лида положила ладошку на мешочек и стала сдавливать шарики. Метод сработал. Просыпается, наглец?
Она тут же побежала в ванную, достала влажную тряпку, задрала кожицу и все вытерла.
– А теперь…
– Ну, если тебе так нравится…
– Сколько мужчина может за ночь?
– Шесть-семь раз, но лучше отложить на завтра, давай поспим, наберемся сил.
Суббота и воскресенье стали для любовников невероятным праздником, который забыть было невозможно.
Правда, у Лиды случилась беда. Две недели спустя она поняла, что залетела.
12
Ужасный стресс погасил в ней тягу к физическому контакту, ибо он был для нее злом. Любовная симфония уже не была похожа на любовную симфонию, а на зло, в котором виноват он, Витя, и Лида однажды утром стала выпускать эту нервозность наружу: теряла вилки, ложки, громыхала посудой, ей хотелось, чтобы Витя побыстрее ушел.
– Тебе уже уходить, а мне… все равно куда. Я забеременела.
– И хорошо. Я женюсь на тебе. Мы будем счастливы. Мы снимем квартиру, я устроюсь на работу в трех местах. Так поступают все молодые люди. Куда деваться?
– Не заговаривай меня. У меня мать, она меня выгонит отсюда, если узнает, что я натворила. Лучше, если ты сейчас уйдешь, я останусь одна и начну думать.
Витя отправился на работу, но по пути решил, что делать дальше. Он зашел к Пронину и сказал, что работать сегодня не сможет: живот болит. На самом деле он хотел провести ночь у Лиды.
В восемь часов вечера он уже стоял под дверью и периодически постукивал в нее. Лида знала, что это он, и не спешила открывать.
– Ты что? Чего громыхаешь? Могу тебя сдать в полицию. Это ты во всем виноват. У тебя твой прибор как у коня. К тому же он у тебя кривой. Уходи. Ах ты, мать моя родная. Я – дура, дура, мать меня так и называла: дура. А ты… Все, собирай свои манатки и выметайся.
– Я рад. Так и должно быть. Мы же живые люди. После наслаждения зарождается новая жизнь. У нас будет сын.
– Не хочу сына и тебя не хочу видеть.
«Мда, мда. Что это может быть? Гм, жаль, очень жаль. Ангелочек сломал крылья. Какой ужас! Что-то у нее с мозгами. Рехнулась малость. Тяжелый недуг».
Лида, поняв, что у нее нет той женской болезни, она уже просрочила целую неделю, вскочила совершенно нагая, встала перед большим зеркалом.
– Да, вот, точно, я беременна, вон низ живота оттопырен. Эй ты, балабол, где ты? А, ушел, и хорошо, а я хотела показать ему свой оттопыренный живот. У меня будет ребенок, а я не хочу ребенка, и мать моя не хочет. А, появился. Откуда ты взялся? Убери свой шланг, он у тебя кривой, поэтому и беды натворил. Больше он ничего не получит. Он меня любит, видите ли. А я не могу этого сказать про тебя. Моя красота стоит дороже. Закончишь учебу, поступай в аспирантуру и тогда приходи, а пока убирайся.
Она тут же оделась, стала громить все, что попадалось ей на глаза, и все это для того, чтобы соблазнитель убрался восвояси.
– Дура! – послышалось ей из угла, в котором никого не было.
– Сам дурак, натворил. Неужели нельзя было как-то так, без последствий? Гм, почудилось мне. Никого нет. Мама, возвращайся, отдубась свою дочь, коль она такая дура.
В связи с сокращением «женского монастыря» Пронин раскидал девяносто процентов сотрудниц по разным организациям города. Лида попала в крупный продовольственный универмаг продавщицей. А там восемь часов на ногах. Ножки начали болеть, да так, что после рабочего дня Лида с трудом доползала до трамвайной остановки и уезжала домой. Утром под ухом гремел будильник во всю мощь, она просыпалась, вскакивала, едва успевала причесаться и торопилась к остановке. И снова восемь часов на ногах. Ко всему прочему начались позывы к рвоте, даже иногда в трамвае. Пока они были едва заметны, но с каждым днем усиливались. Она, как и Витя, питалась жареными пончиками, запивая газированной водой, а вот животик увеличивался, как тыква, посаженная в чернозем.
– Не буду рожать, и все тут.
В те времена аборты были запрещены, но одна бабка, работавшая уборщицей в универмаге, пожалела ее и посоветовала с пятого по седьмой месяцев таскать тяжести на животе, и плод выйдет мертвый, и все будет без последствий. Это ее обрадовало, и тяжести пошли на пятом месяце. И плод вышел до седьмого месяца. Но Лида подурнела, постарела, личико стало покрываться морщинами. И цвет погас, и завораживающая улыбка куда-то подевалась. Витя все время навещал ее, старался возобновить дружбу, предлагал ей выйти за него замуж, но Лида все ставила одно и то же условие: «Поступай в университет, а потом в аспирантуру, становись ученым, и тогда сыграем свадьбу». А пока она не то что не любила своего первого мужчину, она ненавидела его, как и весь мужской род.
Однажды Витя с букетом цветов в руках решил навестить Лиду в бурлящем народом универмаге. Он подкрался к ее рабочему месту, к прилавку, за которым она всегда стояла, чтобы поздравить с днем рождения, но за прилавком оказалась другая девушка, более крупная, более жизнерадостная, которая как бы привлекала покупателей своим видом.
– Простите, здесь работала Лида Прилуцкая. Где она, не скажете?
– У Лиды проблемы со здоровьем. У нее недавно был выкидыш, болят ноги, она не может долго стоять за прилавком. Ее перевели в уборщицы, я ее редко вижу. А что, вы ее брат, жених?
– Постарайтесь ее увидеть и передайте ей этот букет от Виктора.
– Да-да, передам. Похоже, вы тот самый, которого она вспоминает недобрыми словами, но она неправа. Знала, на что шла.