Страница 13 из 21
«Четвёрка». Что бы там ни напророчил Новицкий перед тем, как словил пулю, автобус Вадиму больше не попадался. А Вадим искал.
Сперва призвал на помощь Интернет. Вбил в Гугл: «Автобус номер четыре Нежимь» и получил ворох ненужных ссылок. «МУП Нежимьпассажиртранспорт», «Маршрут №24 изменится в связи с заменой асфальтового покрытия на проспекте Ленина…», «Плата за проезд в общественном транспорте возрастёт с декабря 2019 года на четыре рубля…». Вадим раздосадовано признал: лет десять назад, введя запрос в поисковик, ты получал ровно то, на что рассчитывал, однако нынче избыток информации превратил Сеть в помойку. Он сдался, долистав до мультика про волшебный школьный автобус.
Ничего, решил Вадим. Пойдём иным путём.
Он набрал справочную и спросил про маршрут номер «четыре».
– Нет такого маршрута, – ответила оператор. Её голос, квёлый во время приветствия, зазвучал категорично, если не сказать – враждебно.
– Извините, но я видел его не раз…
– Нет, – отрезала женщина. Температура в трубке упала ещё на десяток градусов.
– Перепроверьте, – Вадим понял, что готов сорваться на крик.
– Прекратите этот розыгрыш, – отчеканила собеседница и прервала сигнал. Робот предложил Вадиму оценить работу оператора.
Одержимый, Вадим днями напролёт околачивался по остановкам, бродил вдоль дороги, которой ездил на работу и обратно. Блуждал, пока в отсыревших ботинках не начинало чавкать, и тогда возвращался домой, чтобы наутро продолжить поиски.
Одним вечером ноги привели его к пятиэтажке цвета тухлого мяса, фасад которой украшала огромная надпись «МУП Нежимьпассажиртранспорт». Отслаивающаяся краска букв скисла из зеленоватой в пепельно-серую. Слева от здания изгибалась тронутая ржавчиной арка, предваряющая вход на территорию автобусного депо. Под ней предостерегающе костенел шлагбаум, похожий на палец великанского скелета. Оконце в будке сторожа было приоткрыто, но свет не горел. Вадим обошёл шлагбаум.
Он очутился на безлюдной площадке среди угрюмых боксов – точно в окружении древних, седых склепов, путь к которым давно позабыт живыми. Щербатый асфальт дыбился волдырями и зиял кариозными провалами. Вдалеке из темноты выступали три автобуса, выстроившиеся в ряд. Мокрый снежок, первый за осень, лениво оседал на них, как озёрная муть. Ни одна их этих окунутых во тьму туш не была «четвёркой».
Вадим медленно зашагал вдоль боксов, сопровождаемый хрустом искрошившегося асфальта. Ни людей, ни собак, разве что ветер проволок через площадку скомканный пакет, точно перекати-поле. Вадиму сделалось и тоскливо, и жутко. Он вдруг увидел себя будто со стороны – забытой на Луне крошкой под увеличительным стеклом некоего огромного и непостижимого существа, не испытывающего к нему ни симпатии, ни сочувствия, а один чёрствый интерес исследователя.
К горлу подкатил слезливый ком. Под куртку прокрался холод – а может, Вадим нёс его под полами от самого подъезда и почувствовал только сейчас. Настоящий озноб.
Он готовился повернуть назад, когда заметил, что контур дальнего автобуса подсвечен. Вадим ускорил шаг, и пожалуйста – за машинами обнаружился бокс с приоткрытой створкой ворот, из-за которой пробивался рыжий свет. Один факт его существования в столь безотрадном уголке Вселенной заставил озноб уняться.
Без колебаний Вадим протиснулся в ворота.
– Приветствую, – поздоровался он, надеясь, что язык сам подскажет остальные – правильные – слова. – Разрешите?
В боксе коротали время трое. Четверо, если считать дворнягу – та млела на дерюге возле нагревателя, демонстрируя всем розовое брюшко с налитым выменем. У дальней от входа стены здоровяк в ватнике читал потрёпанную книжку про блокаду Ленинграда. Два его приятеля, оседлав стулья, резались в «дурака». Столом им служил замызганный табурет.
Здоровяк оторвался от книги и уставился на вошедшего из-под бесформенного, словно картофель, лба. Картёжники обернулись разом, точно всполошенные сурикаты. Псина задрала морду, обратила её к лобастому и вопросительно тявкнула.
– Извиняюсь, если отвлёк. Поговорить можно? – Вадим подступил ближе к обогревателю. Холод, терзающий руки, ослабил хватку.
– Коли разговор интересный. – Здоровяк заложил страницу книжки пальцем.
Книжка подала Вадиму идею.
– Я писатель, – сказал он. – Краевед. Собираю материал о нашем городе. Сейчас работаю над историей общественного транспорта Нежими.
– Да какая у нас история? – встрял один из картёжников, долговязый, с седыми непослушными волосёнками и созвездием крупных оспин, пробегающих от лба к носу. – В автобус сел, прогрел, запердел да полетел.
«Запярдель да полятель», так это прозвучало. Судя по говору, седой был из деревенских.
Третий, паренёк в растянутом свитере, в разговор не вмешивался, переводя взор с седого на лобастого.
– Охолонь, дядь Мить, – проурчал здоровяк из своего угла. Набитая окурками кофейная жестянка, стоявшая перед ним на верстаке, звякнула. Уши собаки вздрогнули. – Нешто нам рассказать неча? Подь сюда, чего через весь гараж перекрикиваться-то?
Осмелев, Вадим приблизился. Лобастый протянул ему лапу, огроменную, как у морячка Попая.
– Веня, – представился он. – А те – два раздалдуя.
– Суку Никой кличут, – хохотнул дядя Митя.
– Максим, – соврал Вадим. «Как пулемёт», – присовокупил седой раздалдуй.
Обменялись рукопожатием.
– У меня с собой тысяча, – опомнился Вадим. Веня, поморщившись, отмахнулся. За спиной Вадима дядя Митя неодобрительно крякнул.
– Спрячь, сгодятся, – усмехнулся Веня, и Вадим подумал, что тот напоминает доброго разбойника из сказки. Ему сделалось спокойнее. – Записывать будешь иль так запомнишь?
Вадим вытряхнул из наплечной сумки мобильник и включил диктофон.
– Ну так что ж тебе рассказать, Максим? – протянул Веня, подпирая рукой щёку. Может, у лобастого и был удалой вид, но глаза оставались серьёзными.
– Меня интересует быт простых водителей, их судьбы, то, как профессия отразилась на их жизнях, – нараспев затянул Вадим. Последний раз он плёл чушь столь вдохновенно на университетских экзаменах. – И, само собой, интересные случаи, необычные случаи, которые происходили с вами.
– Был случай! – оживился дядя Митя. – Вышел я на рейс. Ко мне барышня садится. Говорит, денег нет, дядя Митя, а давай я тебе за проезд отсос сделаю? И юбку красную задирает – («задирая»), – а под юбкой ничего. Ну я такой…
– Умолкни, гемор! – гаркнул Веня. Кофейная банка в который раз брякнула. – У него болезнь какая-то в котелке: говорит и говорит, что взбредёт, совсем язык за зубами не держится, – посетовал он.
Следующий час Вадим смиренно выслушивал историю неприметной жизни Вени: немного сельской школы, много армии, дембель, училище, МУП. На втором часу Вадим начал чувствовать себя так, будто и сам провёл за баранкой лет двадцать. Заурядность биографии вгоняла в сон. Веня и сам подвыдохся. Вадим воспользовался паузой:
– А скажи, – (по настоянию Вени они перешли на «ты»), – что за автобус такой номер «четыре»?
Тени на враз затвердевшем лице Вени сделались глубже, словно лобастый попытался спрятаться в них; очертили, как резцами, морщины, превратили лицо в череп.
– Такого нет, – произнёс он изменившимся голосом: глухим, как у погребённого заживо.
– Я видел. – Вадим старался говорить беспечно. – Трижды. Своими глазами. Он показался мне странным…
Позади переглянулись картёжники. Подобралась, заворчала Ника.
– Нет такого, – отрезал Веня.
Казалось, вокруг лобастого возросла гравитация, словно он был планетой Юпитер, ещё немного – и разорвёт в клочья. Глаза Вени угрожающе блеснули из каверн под бровями. Он в момент утратил всякое сходство с добрым разбойником и превратился в просто разбойника.
– А я ведь тебя знаю, – прогремел он. – Тебя показывали в новостях.
– Почему все скрывают?! – сорвался Вадим. – Что не так с этой «четвёркой»?!
– Двигай отсюда, – мотнул башкой лобастый. – «Максим»…