Разыскивается невиновный

Приезжий псих пальнул из второго ствола, я тоже испортил патрон. Охота пропала, но я не слишком огорчился. Меня занимала проблема Михальникова: неужто Князев так и не откроет, в чем у того слабина?

— Я, кажется, поторопился? — не глядя на меня, сказал Князев. — Тогда прости.

— Ладно, — сказал я, — собираемся, пока светло. Хоть тоушана подобьем.

— Тушканчика?

— Тоушана, каракумского зайца. Вроде нашего, только меньше. Вставай, чего теперь таиться.

Я не хотел с ним ругаться, пусть он чувствует себя виноватым передо мной. Может, разговорится.

Крепя ружье к рулю, я попросил:

— Ты помог бы мне, Борис. Так и не знаю, что делать. Я у него под колпаком, понимаешь? А его чем возьмешь?

Он шлепнул меня по спине ладошкой.

— Этим я займусь, Вова. Не трусь, все будет о’кей. Следи только, чтоб с твоей бабой раньше времени не рванул. Запугает ее, дурочку. А потом — ищи-свищи. Он у меня вона где!

Он сжал грязный кулачок и театрально потряс им над головой.

— А больше я тебе, Вова, ничего не скажу, потому что, Вова, не имею права. Едем!

Что мне оставалось? Пожал плечами и стал заводить мотоцикл.

Зайцев по дороге мы не встретили. Я и не приглядывался.

18

АЙНА ДУРДЫЕВА

Редко бывает, чтобы Володя вернулся с охоты пустым. Он человек удачливый, но на этот раз даже мне было немножко стыдно. Взял гостя на джейранов, а не убил и тоушана. Правда, он казался веселым, но на самом деле очень злился. Я это поняла, когда он заметил двух верблюдиц около метеоплощадки и обрадовался. Обычно мы кричим или палками гоним таких бродяг обратно в пески, иногда отгоняем выстрелом в воздух. Верблюдицы, когда отобьются от стада, жмутся к людям, но если их гонят, то уходят искать своих хозяев. Так вот, увидев их возле изгороди, Володя сказал:

— Ну, погодите, шалавы!

Потом он быстро зарядил ружье дробью и не поленился, побежал к метеоплощадке. Я хотела крикнуть ему, что не нужно этого делать, но постеснялась при госте указывать мужу. А наш гость Борис с большим интересом смотрел, что будет делать Володя.

Хорошо, что Володя стрелял издалека и только по крупу, не в голову. Два раза он выстрелил. Одна верблюдица очень сильно закричала и побежала в пески, а вторая стала крутиться, зубами пыталась больное место достать, но потом тоже пустилась за своей подругой. Теперь они не приблизятся к площадке, а то ведь, бывало, никак не отвяжутся — гонишь, гонишь...

Володя и Борис долго мылись, воду в душ мы с Сапаром для них наносили заранее. Сапар расстроился, что Володя ничего не привез с охоты. Он ведь хотел жарить мясо.

— Ай, кушайте тушенку... — сказал Сапар и ушел к себе в юрту.

Начальника на станции не было: он ушел на свое любимое место — к ближнему кыру, где обрыв и камни. Смешно мне стало: если свое ружье отдал гостю, зачем там сидеть? Наверное, подумать хотел. Когда он подолгу думал, мне всегда становилось страшно. Мне казалось, что он не мог мне простить, что я стала женой Володи. Ведь спас меня и спрятал на метеостанции Вадим Петрович, а досталась я другому. Но что же делать? Он старый, а Володю я люблю. Он должен все понимать, но не хочет. Наверное, отомстит, я об этом часто думала ночью.

Они были очень голодны и не хотели ждать, пока я приготовлю ужин. Разогрели тушенку и стали есть со сковороды. К ним подсел Юра. Он только что завел движок, при свете стало уютнее. Ему очень хотелось поговорить с гостем, он скучал здесь, бедняга, все один да один. Но при Володе Юра редко говорит, боится Володиных шуток, которые иногда бывают злыми.

— Вот куда нужно свозить Бориса. — Юра долго не решался заговорить, но все же открыл рот. — На соленое озеро, такого он, конечно, в жизни не видел.

— Глупости какие, — сказал с полным ртом Володя. — Завтра мне некогда будет, полдня мотаться буду... Жрать-то надо...

— А далеко оно? — спросил гость.

— Да нет же, — обрадовался Юра, — километров пять. Если встать пораньше, можно и пешком. Но зато... Сами увидите, что это за чудо.

— А что ж, — лениво сказал Борис и зевнул, — давай и сходим. Как считаешь, Володя?

Володя пожал плечами: идите, если не лень.

— Если часов в пять выйдем, как? — спросил Юра.

— Только разбуди, — ответил Борис, снова зевнув. — Пойду у вас поваляюсь, можно? — спросил он у Володи. — Устал я что-то.

— Давай, — сказал Володя. — А ты двигай на площадку, время. Забыл?

Юра нахмурился. Он знал, что надо идти снимать показания, но Володя с ним говорил как с мальчишкой. Это обидно.

Все разошлись. Володя ушел на радиостанцию, Юра — на площадку, а Борис — в нашу комнату.

Я только убралась под навесом, где ужинали, когда услышала, что гость меня зовет. «Наверное, понадобилась подушка или еще что», — решила я и вошла в комнату. Борис и не собирался спать: сидел за столом и барабанил пальцами, о чем-то думал.

— Садись, Айна, разговор есть, — сказал он.

Я присела на табурет. Сердце сжалось: так хорошие разговоры не начинаются. А я и не ждала в последнее время ничего хорошего.

— Ты знаешь, что Вадим Петрович... ваш Старый — так его вы называете, да? — так вот он собрался уехать насовсем. В Россию. Ты об этом знаешь?

Я покачала головой. Мне даже горячо стало от радости.

— Это значит, что твой Володя станет начальником метеостанции Бабали, ясно?

— Да, — сказала я тихо. — Это будет хорошо...

— Вот видишь, хорошо. Для него. А для тебя? Старый-то хочет уехать вместе с тобой. Иначе — ни в какую. Он считает, что твой муженек все равно тебя бросит и ты пропадешь. Поедешь с ним?

Он меня этим вопросом оскорбил. Как можно такое подумать?! Как будто я вещь. Володя его убьет, если узнает. Нельзя ему говорить.

— Он проклятый человек, — сказала я. — Он всем хочет несчастья.

Гость засмеялся и подергал себя за нос.

— Почему — всем несчастья? Себе он хочет красивую молодую женку. Володе — свободу действий. Ты думаешь, Володя не согласится?

У меня кровь в лицо бросилась. Я хотела сказать, что Володя его может убить за такое предложение, и вдруг вспомнила наш недавний разговор. Володя боится моего брата. Может, ему будет легче без меня? Найдет другую, из-за которой ничего не будет грозить.

— Ваш Старый, если Володя откажется, напишет на него заявление в милицию. Сообщит, что твой муж — спекулянт каракулем и браконьер. И что он спаивает водкой чабанов. На пять лет могут посадить за такое.

Говоря это, он смотрел на меня ласковыми глазами, как будто сочувствовал. От этого еще страшнее было.

— Что же делать? — спросила я и заплакала.

— Не знаю, не знаю, — сказал он и тихонько засмеялся. — Тебе придется выбирать. Ты вот что можешь сделать: встретиться с ним, чтоб Володя не знал, где-нибудь среди барханов. И... ну, как бы сказать покрасивее? Ну, уступи ему разочек... Чтобы он вроде бы своей цели добился и может теперь уезжать. Ты ему откровенно скажи, что единственный раз ему уступаешь — только чтобы он скорей уехал отсюда. Так и скажи — только один раз!..

— Я лучше себя сожгу, я туркменка! — вырвалось у меня сквозь слезы. Таких позорных разговоров у меня в жизни не было.

— Вот ты ему и скажи — самосожжением кончишь, если он еще будет приставать... Нет, лучше так — если не уедет, вот-вот — если не уедет... А я попробую его с собой увезти. Сейчас ты, как якорь, его держишь. Он бы уехал, если бы не ты... Подумай, Айна. От тебя многое зависит — и твоя судьба, и Володина жизнь, многое... Подумай, иди! Да от мужа слезы скрой, а то хуже будет.

Я кивнула и встала, и тут в комнату вошел Володя. Радиосеанс уже кончился.

— Что в темноте сидите? — спросил он и хотел было довернуть лампочку, но Борис громко сказал:

— Не надо!

— Почему?

— Всякая гадость ваша... Набежит дрянь каракумская на огонь, ну ее к чертям...