Страница 21 из 21
— Ты обладаешь героическим терпением, Найла, — сказал ей однажды Владыка.
Воспоминание об этих словах согрело теперь душу Найлы.
В верхней палате башни Лито наблюдал, как Найла поднимается по длинной винтовой лестнице, спиралью закручивающейся вокруг шахты икшианского лифта. Он следил за ее продвижением с помощью икшианского устройства, создававшего в воздухе прямо у него перед глазами проекцию ее приближающегося образа — в трехмерном изображении и в четверть натуральной величины.
«С какой же точностью она движется», — подумал он.
Он знал, что эта точность происходила из страстной и простодушной преданности.
На ней был голубой мундир Рыбословши, без ястреба на груди, и накидка с капюшоном. Едва пройдя сторожевой пост у подножия башни, она сняла свой икшианский сибус-капюшон, который ей предписано было носить при таких личных посещениях. Ее кряжистое, мускулистое тело было точно таким же, как у многих других охранниц Лито, но ее лицо не напоминало ни одного из лиц, какие только он смог вспомнить — почти квадратное, с широким ртом. Казалось, будто он растягивается до самых щек, иллюзия эта еще более усиливалась глубокими складками в углах ее рта. Глаза ее были бледно-зеленого цвета, а коротко стриженные волосы — как старая слоновая кость. Ее лоб добавлял к этому ощущению квадратности, он был почти плоский и с бледными бровями, которые часто можно было и не заметить, если глядеть прямо в ее властные глаза. Ее прямой, приплюснутый нос почти не выдавался над тонкогубым ртом.
Когда Найла говорила, ее огромные челюсти открывались и закрывались, словно у первобытного зверя. Ее физическая сила, немногим известная за пределами Рыбословш, была легендарной среди ее соратниц. Лито видел однажды, как она одной рукой подняла мужчину весом в сто килограммов. На Ракис он ее перевел, не привлекая к этому делу Монео, хотя мажордом знал, что Лито использует своих Рыбословш в качестве секретных агентов.
Лито отвернулся от проекции поднимающейся тяжелым шагом Найлы и поглядел на пустыню через широкое южное окно, возле которого он находился. Цвета отдаленных скал танцевали в его сознании коричневое, золото, сочный янтарь. Вдалеке тянулась тонкая розовая линия обрыва — в точности того же оттенка, что перья цапли. Цапли больше не существовали нигде, кроме как в памяти Лито — но ему достаточно было увидеть эту бледную пастельную линию камня, чтобы перед его внутренним взором пропорхнула исчезнувшая птица. Подъем, он знал, должен быть утомительным даже для Найлы. Она остановилась, наконец, отдохнуть — в двух шагах выше пометки трех четвертей пути, именно там, где она останавливалась отдохнуть каждый раз. Это тоже была часть ее точности, одна из причин, по которой он вызвал ее сюда из отдаленного гарнизона на Сепреке.
Арракианский ястреб пролетел мимо окна, через которое смотрел Лито, на расстоянии всего лишь нескольких размахов крыльев от стены башни. Его внимание было приковано к теням у подножия Твердыни. Там порой выскакивали небольшие животные. На горизонте, позади линии полета ястреба, смутно виднелась гряда облаков. До чего же это странно видеть тем прежним Свободным, что жили в нем жизнью-памятью: облака на Ракисе, дождь, открытая вода.
Лито напомнил своим внутренним голосам: «Кроме этой Последней Пустыни, моего Сарьера, переделка Дюны в зеленеющий Ракис проходила безжалостно с первых же дней моего правления.»
Лито подумал о том, что влияние географии на историю чаще всего не осознается людьми. Люди скорее склонны рассматривать влияние истории на географию.
«Кому принадлежит этот речной поток? Эта зеленеющая долина? Этот полуостров? Эта планета?
Никому из нас.»
Найла опять начала свой подъем, глаза ее были прикованы к ступеням, которые ей предстояло преодолеть. Мысли Лито обратились к ней.
«Во многих отношениях, она — полезнейшая из помощников, которые когда-либо у меня были. Я — ее Бог. Она поклоняется мне совершенно без всяких вопросов. Если даже я игриво нападаю на ее веру, она воспринимает это просто как испытание. Она знает, что выдержит любое испытание.»
Когда он послал ее к мятежникам и велел повиноваться Сионе во всем, она не задавала вопросов. Когда Найла сомневалась, даже когда ей удавалось воплотить свои сомнения в слова, ее собственных мыслей было достаточно, чтобы вернуть себе веру… или раньше было достаточно. Последние донесения, однако, ясно показали, что Найле нужно побывать в его Святом Присутствии, чтобы восстановить свою внутреннюю силу.
Лито припомнил свой первый разговор с Найлой, как она трепетала от своей жажды угодить ему.
— Даже если Сиона пошлет тебя меня убить, ты должна повиноваться. Она никогда не должна узнать, что ты служишь мне.
— Никто не сможет убить вас, Владыка.
— Но ты должна повиноваться Сионе.
— Конечно, Владыка. Это твой приказ.
— Ты должна повиноваться ей абсолютно во всем.
— Я это выполню, Владыка.
«Еще одна проверка. Она никогда не спрашивает, зачем мои проверки. Она относится к ним, как к блошиным укусам. Ее Владыка приказал? Найла повинуется. Я не должен ничему позволить изменить такие отношения между нами.»
В прежние дни из нее бы вышел превосходный шедауд, подумал Лито. Это было одной из причин, по которой Лито дал Найле криснож, настоящий криснож, сохранившейся в сьетче Табр. Он принадлежал одной из жен Стилгара. Найла носила его спрятанным в ножнах под своими облачениями — больше как талисман, чем как оружие. Вручая ей нож, он исполнил весь старинный ритуал — и удивился тому, что эта церемония пробудила в нем эмоции, которые он считал похороненными навсегда.
— Это — зуб Шаи-Хулуда.
Он протянул ей нож на своих покрытых серебряной оболочкой ладонях.
— Возьми его и стань частью и прошлого, и будущего. Если ты запятнаешь его, прошлое лишит тебя будущего.
Найла приняла сначала криснож, затем ножны. — Извлеки кровь из пальца, — приказал Лито. Найла повиновалась.
— Теперь спрячь клинок. И никогда не обнажай его, если не собираешься пролить крови.
Найла опять повиновалась.
Лито с печалью размышлял над этой старой церемонией, наблюдая за трехмерным образом приближающейся Найлы. Если нож не закален по старому способу Свободных, лезвие будет становиться все хрупче и бесполезней. Оно сохранит форму крисножа на протяжении жизни Найлы, но не дольше того.
«Я отшвырнул прочь частичку прошлого.»
Как же печально, что шедауты прошлого стали сегодня Рыбословшами. И настоящий криснож используется для того, чтобы еще крепче привязать слугу к своему хозяину. Он знал, что некоторые считают его Рыбословш настоящими жрицами — его ответом Бене Джессериту.
«Он создает другую религию», — утверждает Бене Джессерит.
«Чушь! Я не создал религии. Я и есть религия!»
Найла вошла в святилище башни и остановилась в трех шагах от тележки Лито, взгляд долу, как и положено.
Все еще погруженный в свои воспоминания, Лито сказал:
— Погляди на меня, женщина!
Она повиновалась.
— Я создал святое непотребство! — сказал он. — Религия, возведенная вокруг моей персоны, вызывает мое отвращение!
— Да, Владыка.
Зеленые глаза Найлы на золоченых подушечках ее щек глядели на него без всякого вопроса и сомнения, без всякого размышления, без необходимости давать ей какой-либо ответ.
«Если я пошлю ее собирать звезды, она пойдет и постарается это сделать. Она думает, что я опять ее испытываю. Я и впрямь верю, что она могла бы меня рассердить.»
— Этой проклятой религии следует со мной и кончиться! вскричал Лито.
— Почему я должен желать распространять религию на мой народ? Религия рушится изнутри — точно так же, как империя и отдельные люди! Все это — одно и тоже.
— Да, Владыка.
— Религии создают радикалов и фанатиков тебе подобных!
— Благодарю Тебя, Владыка.
Быстротечная псевдоярость улеглась в нем, едва он заглянул в глубины своих воспоминаний. Ничто не пробьет твердую оболочку веры Найлы.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.