Путь до весны

От вида крови стало дико тошно, и Кристина схватилась за горло.

Сир Хайсен продолжал биться с Хенвальдом. После серии взаимных ударов, ни один из которых не задел ни миллиметра живой плоти, воины замерли друг напротив друга с поистине безумными выражениями лиц. Мало кто из сражающихся успел надеть шлем, поэтому взгляды Кристина видела прекрасно — ни в одном из них не осталось ни капли человечности.

Она поняла, что дрожит, что ногти неосознанно впиваются в кожу шеи — надо было надеть перчатки, может, благодаря им сейчас не было бы так больно… А в груди, где-то в области сердца было безумно холодно, будто кто-то сделал дыру в её плоти и теперь её внутренности через эту дыру продувал ледяной ветер.

Хенвальд бросился на сира Хайсена, тот, отбив удар, оттолкнул его локтем и ударил сам, но Хенвальд смог увернуться. Недалеко от них капитан Больдт сражался сразу с двумя: у одного был меч, у другого — копьё. Копейщику Герхард довольно легко и быстро пробил бок, мечнику двинул щитом сначала в челюсть, потом — в грудь, а когда тот чуть отшатнулся, вонзил ему клинок в шею. Раненый копейщик всё же попытался задеть его плечо, но Больдт отразил удар, пнул противника по ноге, занёс было меч для удара, но солдат успел коротко кольнуть его под колено — наконечник копья вонзился между наколенником и поножем. Герхард в долгу не остался: задел мечом левую руку копейщика, а потом очень удачно попал в прямо в грудь.

Кровь хлестала фонтаном, и Кристине казалось, что она брызжет прямо в её лицо. Она провела дрожащей ладонью по щеке, но ничего не обнаружила — кожа была сухой и холодной, хотя через мгновение женщина почувствовала, что по щеке вдруг потекло что-то мокрое, будто капля дождя. Лишь благодаря тому, что глазам стало горячо и больно, она поняла, что плачет.

Она так и стояла всё это время, не шевелясь, и не могла до конца осознать, что происходит. Она словно онемела и потеряла власть над собственным телом: ноги приросли к земле, пальцы адски дрожали, а сердце колотилось с бешеной скоростью и силой, будто раненый зверь в клетке.

У Кристины был меч в ножнах на поясе, она тоже надела доспехи и в целом была готова к сражению, но когда сражение началось, то она поняла, что не может, просто физически не способна принять в нём участие.

Наверное, её сейчас убьют.

Перед её глазами солдаты убивали друг друга; мечи вспарывали стёганки, остро заточенные клинки и панцербрехеры пробивали кольчуги, лезвия попадали в просветы между латами; изредка мимо пролетали стрелы, одна из них вонзилась в ногу айсбургскому гвардейцу, другая застряла в горле у кого-то из людей Хайсена. Сам же сир Георг продолжал драться с Хенвальдом: тот сейчас стоял спиной к Кристине, и она плохо видела, какие манёвры совершал Хайсен, но в какое-то мгновение ему удалось задеть незащищённое плечо мятежника. Хенвальд вскрикнул, но оружия из рук не выпустил, хотя рана явно выбила его из колеи, и следующий удар, чуть повыше бедра, он отразить не смог.

Хенвальд рухнул на колени, и Кристина подумала, что сейчас она могла бы добить его. Стоит ей вытащить меч из ножен и вонзить его в спину мятежника — и всё будет кончено.

Но этот дикий испуг, эта адская дрожь, эти рыдания, сковавшие её шею, помешали ей вовремя сделать всё это.

— Миледи! — вскрикнул вдруг сир Хайсен, и этот вскрик заставил её очнуться.

Спиной почувствовав опасность, Кристина резко развернулась на каблуках, молниеносно извлекла меч из ножен и вовремя успела скрестить его с мечом напавшего на неё сзади солдата. Удар получился таким сильным, что меч — точнее, фальшион — выпал из рук противника, и через мгновение Кристина пронзила своим клинком его живот.

Она развернулась, хотела было прикончить наконец Хенвальда, но не обнаружила его на прежнем месте. Зато сир Хайсен стоял там же, он улыбался, видимо, довольный тем, что смог выбить Кристину из этого странного ступора.

Кристина тоже улыбнулась ему с благодарностью во взгляде.

А через миг горло Хайсена пронзил длинный наконечник копья.

Кровь окрасила наконечник сплошняком, будто он был из раскалённой стали, и Кристине показалось, что убийца не остановится на этом и, не вынимая копья из шеи Хайсена, прикончит и её саму. Но копьё всё же исчезло, из раны вырвался фонтан крови, и Георг даже не попытался зажать её — просто вяло улыбнулся и упал, не успев закрыть глаз.

— Георг… — ошеломлённо проронила Кристина, понимая, что впервые в жизни назвала его по имени.

Копейщик всё ещё стоял напротив неё: он был без доспехов, лишь в наспех надетом на голову шлеме с опущенным забралом. Едва ли не зарычав от внезапно поразившей сердце ярости, Кристина кинулась на него, он успел отбить один её удар древком копья, но другой пропустил, и клинок без труда распорол его живот, оставив кровавую рану, внутри которой виднелось что-то коричневато-серое.

Вовремя пригнувшись от летящей стрелы, она подбежала к капитану Больдту — тот разделался с очередным противником, а двое айсбургских гвардейцев под его началом держали окровавленного Хенвальда. Так вот куда он пропал! Видимо, его схватили тут же, как только его ранил сир Георг…

Хенвальд шипел, видимо, от боли, а взгляд его был каким-то пустым и остекленевшим. Кристина поняла, что он, не отрываясь, смотрел на только что убитого ею копейщика, из распоротого живота которого всё ещё обильно сочилась кровь. И лишь когда к трупу подбежала, судя по всему, где-то прятавшаяся всё это время графиня, Кристина поняла, что, сама того не ведая, убила наследника графа Ульриха, его единственного сына и того самого человека, что мог бы попытаться восстановить род Хенвальдов после того, как его отец навлёк на него позор.

Графиня стащила шлем с головы убитого сына и, проведя пальцами по его бледным щекам, зарыдала.

Кристина даже не знала, как звали этого юношу и сколько ему было лет — возможно, он даже был несовершеннолетним и не прошедшим через обряд акколады. Прямо как Рихард… Однако ему хватило сил и мужества ринуться в битву, воспользоваться последним шансом отстоять свой замок и попытаться убить её… Может, у него бы это получилось, если бы не жертва сира Георга, который так «удачно» оказался между ними.

Не зная, что и думать обо всём этом, она вернула меч в ножны и попыталась вытереть руки о плащ — ей показалось, что и ладони, и пальцы, и запястья обагрены кровью… Но на плаще не осталось ни следа, ни пятнышка, и Кристина с удивлением обнаружила, что руки её были вполне чистыми, лишь под ногтями виднелись следы грязи.

Графиня убивалась над телом сына, и теперь, когда эта короткая битва закончилась, когда затихли песнь стали, крики раненых, стоны и ругань, был слышен лишь её надрывный плач.

Над Хенвальдом потихоньку собирались тучи — уже явно не снеговые. Недавно начался новас[4], пришла весна, и снега впредь можно не ждать. Скорее всего, тучи принесли дождь: воздух стал холоднее и свежее, бледно-серое небо потемнело, и вскоре на землю несмело упали редкие капли первого весеннего дождя.

К ночи этот дождь смыл с мостовой внутреннего двора всю кровь.

Глава 6

Кристина готова была опустошить все запасы винных погребов Хенвальда — напиться, забыться, стереть из памяти то, что произошло… И эту неожиданную битву, которая окончательно лишила бывшего графа Ульриха права на помилование, и убийство Хенвальда-младшего, и смерть сира Георга Хайсена… Что ей скажет Хельмут, когда узнает об этом? Хайсен был его вассалом и, по-видимому, другом. Он умер из-за неё, и теперь барон Штольц имеет полное право обвинить её в этом.

В тот же вечер пришла запоздалая лунная кровь: Кристина резко ощутила тянущую боль в животе и вскоре обнаружила, что от крови придётся отстирывать не только брэ, но и штаны. Месячные задержались на пару дней и теперь ударили с такой силой, что хотелось просто лечь, свернуться калачом и выть от боли. Но времени на это не было. Поэтому, поменяв бельё и одежду, женщина продолжила заниматься делами, параллельно предаваясь мечтам о вине.

4

Новас — март.