Роман межгорья

К нему подошел председатель профкома, высокий усатый мужчина, и предложил:

— Можно было бы в нерабочие дни организовать субботник или пойти на ликвидацию прорыва хотя бы на машиностроительный завод.

— Правильно! — сказал Батулли и предложил устроить несколько походов студентов университета на ликвидацию прорыва на Ташкентском сельмашстрое.

Предлагая это, он сам не представлял себе, что там будут делать студенты и не будут ли они там мешать. Ему казалось, что если туда придет такая масса людей, то работа сразу будет заметна.

XVI

После окончания доклада и принятия резолюции, Батулли не знал, что ему дальше делать. Он не мог понять, что творилось с ним, но ясно чувствовал какую-то пустоту в душе, ему казалось — что-то еще не доделано. Обвел глазами зал, и, как только увидел рабфаковку, тотчас исчезла эта пустота, и ему захотелось петь.

Студенты гурьбой выходили из двух дверей. Юрский заметил, как докладчик шарил глазами по залу, и, когда его взгляд остановился на них, он сразу же повел свою воспитанницу к дальней двери. Всеми способами он старался отвлечь внимание Назиры от пылающих и, как теперь ему казалось, нахальных глаз Батулли. Но у Батулли, как говорится, были козыри в руках — он был старше, опытнее, чем молодой студент. У него за плечами добрых шесть лет заграничной «школы», научившей его не только так называемому хорошему тону, но и утонченным способам непрошенно залезать в душу человека, добиваться близости с ним после первой же, пусть даже и случайной, встречи. И по тому, как Юрский избегал глядеть на Батулли, как старался занять девушку, Батулли безошибочно понял маневр студента.

Батулли быстро вышел в другую дверь и стал поджидать Назиру-хон у выхода. Конечно, не просто так ждал. Он подозвал к себе председателя профкома, трижды просил его направить в редакцию газеты резолюцию и ускорить реализацию решения о субботнике.

Этого было вполне достаточно, чтобы Юрский с рабфаковкой успели за это время подойти прямо к нему.

— До свидания. Ах, простите… — сказал Батулли уже рабфаковке.

Назира вспыхнула, но не растерялась. Она отдала Юрскому его книги, поправила паранджу. Ей хотелось закричать полным голосом:

«Почему же на собрании не было самого начальника строительства, если ему нужны студенты для ликвидации прорыва?» Но она не спросила, потому что волненье теснило ей грудь. Она не отдавала себе отчета, как шла по коридору рядом с Батулли. Юрский обходил студентов, кое-кого отталкивал в сторону, бормоча: «Этот еще вахлак путается тут под ногами». Студенты смотрели на Юрского с удивлением, но он не обращал на них внимания.

Назира-хон, раскрасневшаяся от волнения, шла рядом с ответственным наркомпросовцем, портрет которого не так давно был напечатан в газетах. Она семенила ножками, не понимая, что этим причиняла неудобство Батулли, который хотел идти с ней в ногу.

— Мне еще там ваш отец рассказывал вашу историю. Ах, какой ужасный случай! Что же поделаешь, мы — узбеки! В нашей нации есть еще столько романтического, что, поверьте, такие трагедии лишь увлекают. И невольно склоняешь голову перед величием прошедших веков, таких могущественных только у нас, у узбеков. Вспомнить хотя бы и такую трагическую смерть Улугбека от руки собственного сына или его наемника.

Девушка чувствовала себя неловко, едва успевая следить за смыслом гладко отшлифованных речей нарком-просовца.

— А я слыхала, как Саид-Али Мухтаров совсем другое говорил о прошлом. Вы недавно приехали из-за границы? Вот ужас-то!

Такое наивное представление о загранице только рассмешило Батулли, и он расхохотался назло Юрскому.

— Я там учился в османской школе. В свое время таких, как я, поехало туда немало. Но это не позор. Наоборот. Наш край так захирел! Мы должны создавать свои родные кадры. Это особенно заставляет меня уважать вас, первую узбекскую женщину в нашей школе.

— У нас есть еще одна, Чинар-биби. Она оставила мужа в Шаарихане и пошла в женотдел. Теперь она у нас, учится вместе со мной.

На улице стоял экипаж Батулли.

— Вам по бульвару Шевченко? — наугад спросил Батулли, подойдя к своему экипажу.

Назира-хон еще не успела ответить, как ее опередил Юрский:

— Наше общежитие за Караван-Базаром.

— Прекрасно! Тогда я… Или днями я буду у вашего отца, и мы вместе зайдем к вам. Я должен буду осмотреть, в каком состоянии находится общежитие, — особо подчеркнул Батулли, будто лишь для одного Юрского.

Назира-хон, пройдя под фонарем, висевшим над дверью, нырнула в темноту ночи; тогда в другую сторону направился и Батулли в своем экипаже.

Он даже не думал о Юрском, да, может быть, и о Назире. Довольно потирая руки, он радовался первым успешным шагам, сделанным в Узбекистане. Он уже встретился с надежными людьми. Среди них профессор Файзулов — первый организатор и вдохновитель джаддистов еще в тринадцатом году. Несколько педагогов средних школ — бывшие левые джаддисты… А этот преинтереснейший мулла-ата Юсуп-Ахмат Алиев. Это же народный самородок. Его следует только немного направить… на мой путь! Ему надо немедленно дать должность в каком-нибудь научном учреждении, может быть, в Ферганском краевом музее будущей Всеузбекской Академии наук. Этого человека надо вырвать из окружения людей, работающих на заводах и в колхозах Голодной степи.

Вот только Саид-Ал и Мухтаров… Такой сильный человек, и так безнадежно ошибается… Батулли теперь тяжело понять его. Но он еще попытается понять его и… вразумить!

И снова уже с другим, приподнятым настроением вспомнил он об изящной рабфаковке. Память рисовала ее взволнованное лицо и такие на диво нетронутые, «идеально чистые черты узбекской красоты».

XVII

Саид испытывал радость. Какая-то сила, казалось, несла его, и порой у него от этого дух захватывало. Он снова ощутил твердую почву под собой. И это произошло так неожиданно и волнующе. До самозабвения.

Одним духом взбегал он по ступеням на леса. Инженеры, водившие его по строительству, проклинали день своего рождения и чувствовали себя несчастными, поспешая за своим новым начальником. Им поневоле приходилось объяснять ему положение дел, оправдываться. Но Саид чувствовал, что эти оправдания не были похожи на оправдания, порою слышавшиеся на строительстве в Голодной степи. Там работник, совершивший даже малейший проступок, не осмеливался попадаться на глаза Мухтарову.

А здесь просто кичатся проступками. Вот, мол, грехи строительства, но что поделаешь? Ведь ты лишь впервые пришел на строительство! А к тому же — и нам известны непорядки, допущенные на строительстве в Голодной степи, откуда тебя сняли…

Но, милые друзья, уважаемые инженеры, служащие! Хорошо ли вы знаете Мухтарова по работе? О, глядите не ошибитесь, впервые столкнувшись с ним на строительстве. Забудьте в этот момент о газетных «сенсациях». Мухтаров еще покажет вам, что у него трудовой пыл не угас. Немало пережил — зато разума набрался. Его партийное дело еще разбирается, но его квалификация инженера не вызывает сомнения, и права начальника строительства нисколько не уменьшились. Разговаривайте по-деловому и не вздумайте хитрить или небрежничать…

Мухтаров замедлил свое движение по ступенькам лесов и стал поджидать своих помощников, прорабов, консультантов. Они не скрывали своего предвзятого к нему отношения. Щапов должен был сегодня остаться в конторе треста, и среди специалистов сейчас не было ни одного коммуниста.

— Почему такое отступление от проекта? Цехи должны быть расположены радиально по отношению к главному конвейеру, который будет огибать их полудугой, а я вижу — кузнечный идет параллельно механическому. Никаких оговорок в проекте я не заметил.