Роман межгорья

Саид взялся руками за перила и, затаив дыхание, ждал. Многолюдный митинг замер. Длинная речь Мухтарова увлекла слушателей, и завершение ее показалось неожиданным.

И вдруг прокатилось окрест:

— Яшасун партия! Слава! Ура!.. Яшасун Советская степь!

Бурными аплодисментами проводили люди Саида, спускавшегося с трибуны.

Юсуп-Ахмат стал сбоку на ступеньках, давая Саиду проход. Вместе с отцом стояла Назира и тоже аплодировала.

Мухтаров увидел теперь вблизи ее нежные руки. Саид остановился возле девушки и заглянул в ее глаза, будто намеревался напиться воды из кристально чистого источника. А глаза наполнились слезами. Назира склонила голову.

— Саид-ака! — услыхал он ее приглушенный грудной голос. — Уртак Семен Лодыженко будет жить? Он выживет, не умрет?

— Конечно, выживет, успокойся, Назира-хон. Рана его не смертельна, — ответил ей Саид.

Девушка подняла голову. Она посмотрела в мужественные, такие искренние глаза Саида и тотчас что-то быстро зашептала, стараясь скрыть овладевшую ею радость.

Что-то заныло в груди Саида. Волнение Назиры передалось ему, и он позавидовал ей, позавидовал своему другу, любовался и радовался за них.

Назира стала еще прекраснее. Как мечта! Саид оглянулся, но Назира уже исчезла.

XIV

Вася Молокан в свое время действительно был бурлаком на Каспии. Но не таким невинным бурлаком, как он рекомендовал себя Мухтарову, — «от тони до тони», а каторжником. При желании и под настроение он мог многое рассказать о себе. Но даже в припадке откровенности он успел сказать тогда в комнате Саида лишь сжато немногое, словно отвечая на анкетные вопросы. По внешнему виду он казался пьянчужкой, пропившим свою одежду, и это, на первый взгляд, было вполне естественным, — ведь, работая на строительстве и в канцелярии Преображенского, он снискал себе репутацию горького пьяницы. Но на поверку ни один человек ни разу не видел его не только пьяным, а даже с рюмкой в руках. И все-таки говорили, что Молокан пил водку, вино, самогон, а если этого не было — переходил на денатурат, одеколон. Кое-кто уверял, что он пил и эфир, выпрашивая его в аптеках. И этому верили, верил и Мухтаров…

Обо всем этом припомнил Саид-Али во время беседы в комнате, когда Молокан очень лаконично и искренне рассказывал о себе, о своем прошлом. О том, чем он занимался теперь, сегодня, — не было речи. Саид по этим рассказам хорошо представлял себе его прошлое, как и понимал, что «пьянство» Молокана на строительстве — было плодом его изобретательности…

— Ну, что можно сейчас сказать, товарищ Мухтаров, о прошлом? — рассуждал тогда Вася Молокан. — За активную работу в бакинских революционных кружках и участие в забастовке, которой руководили большевики, царизм осудил меня на вечную каторгу… Каспийские острова были только этапом. При помощи бурлаков мне посчастливилось на бревне, оторвавшемся от плота, трое суток проболтавшись на волнах Каспия, пристать к персидскому берегу. Знание азербайджанского языка помогло мне скрыться там, а потом перебраться в Турцию и в Каир. Всякое бывало, товарищ Мухтаров, в эти годы тяжелой нелегальной жизни, и плохо, и… Как видите — уцелел, языки хорошо изучил, был газетчиком, неплохо знаю ислам, аллагу акбар… Правда — под судом был и там. Англичане в Суэцком канале осудили снова за «бунтарскую» деятельность среди рабочих и моряков. Мусульмане же помогли мне убежать в Афганистан. Года два до Октябрьской революции прожил там среди местных узбеков. Потом уже при Кемаль-паше удалось через Турцию вернуться на родину в качестве матроса… Вот вам и вся недолга, по всем графам, как говорится… — смеялся при этом Молокан, протягивая Саиду пиалу с чаем…

Саид-Али вспомнил об этом, когда сходил с трибуны под бурные аплодисменты приветствовавших его строителей Голодной степи и под шум гидростанции в голове канала. Вася Молокан на открытии гидростанции вел себя так солидно, что никому даже в голову не могла прийти мысль приглядеться к нему. Всем казалось вполне нормальным, что при таком уважаемом человеке, как председатель правительственной комиссии, должен быть такой же уважаемый, достойный своего положения мулла-дехканин, помощник. Ходил он медленно, больше стоял задумавшись, любуясь слаженной работой головы канала или слушая речи, произносимые на митинге. Его никто не узнал, кроме Саида, но и тот деликатно «не обращал» внимания на муллу-дехканина.

Вполне естественно, что помощник председателя правительственной комиссии должен что-то записывать. В совершенстве владея искусством стенографии, Вася Молокан слово в слово застенографировал узбекский текст речи Саида…

Вот так вел себя Вася Молокан!

Во время пуска гидростанции с ним разговаривал только Батулли, и то — при случае. Мухтаров его «не узнал», с Лодыженко он совсем не встречался и о происшествии с басмачами в голове канала записал со слов Храпкова.

Корреспонденция получилась большая, но интересная. Ее везли в том же поезде, в котором ехал Мухтаров в Ташкент, и на второй день после его приезда она была полностью опубликована на страницах «Восточной правды».

Еще в Голодной степи, а потом и в поезде, до самого Ташкента, Ходжа Алямов рассказывал Саиду историю Ташкентского сельмашстроя. Начальника строительства пришлось арестовать — он оказался бывшим соратником белогвардейского генерала Анненкова, окружал себя подозрительными элементами и сорвал строительство.

— На строительство назначили парторгом Харлампия Щапова, — будто между прочим сообщил Ходжа Алямов. При этом он сделал вид, что не заметил, как удивленно приподнялись густые брови Саида.

Мухтаров промолчал и больше ничем не проявил своего интереса к этому факту.

В тот же день, вечером, в Ташкентском тресте сельхозмашиностроения Саид еще раз встретился с Ходжой Алямовым. При нем вручили Мухтарову документы о назначении его начальником строительства комбината. Все это происходило так, будто с ним никогда и ничего не случалось.

Но сам он все хорошо помнил. И ночью, несколько раз переписав, составил свое искреннее заявление — апелляцию в ЦКК…

Утром Саид-Али с удивительной легкостью на душе впервые шел в контору строительства. Он обратил внимание на продавцов газет. Они снова, как и в тяжелые для него дни, выкрикивали фамилию Мухтарова. Саид, не понимая, в чем дело, остановился возле продавца и купил газету. На первой странице на две колонки красовался портрет Амиджана Нур-Батулли в неизменной феске и под ним речь Саида-Али Мухтарова. Речь была дана полностью, за исключением патетической концовки. Эти десять фраз, очевидно, не вместились при верстке газеты, поскольку надо было на этой же полосе поместить рисунок гирла и станции. В сообщении «от собкора» рассказывалось о нападении басмачей на голову канала и о ликвидации банды силами милиции Голодной степи.

Прочитав корреспонденцию, Саид подумал, что автор записал ее с тринадцатых уст и поэтому в нее вкрались неточности. Но когда он прочитал свою речь, переданную буквально слово в слово, он был несколько удивлен. И особенно возмутился, когда прочитал сообщение о митинге, где говорилось, что предложение ликвидировать обитель мазар Дыхана сделал Саид-Али, а переименовать Голодную степь в Советскую — председатель правительственной комиссии Амиджан Нур-Батулли. Однако Саид не знал о том, что все эти материалы готовил Вася Молокан, а Батулли лично передавал их редактору.

Мухтаров несколько раз прочитал эти строки решения:

«…под громкие аплодисменты тысячный митинг принял предложение товарища Амиджана Нур-Батулли переименовать Голодную степь в Советскую.

Собрание дехкан также приняло предложение Саида-Али Мухтарова о закрытии молитвенной обители мазар Дыхана и организации на ее земле детского санатория и совхоза…»

«Когда это было?» — Саид помнит, как сошел он с трибуны. Возможно, Назира-хон отвлекла его внимание. Да, в самом деле, после него на трибуне находился какую-то минуту Батулли. Дехкане все время приветственно кричали: «Яшасун!» Потом он зашел в помещение станции, любовался фидерами, шкалой распределения электроэнергии, с трудом отвечая экзальтированному Синявину. Перед его глазами передвигались стрелки, на небольшой карте степи зажигались в виде точек огоньки, оживали цифры вольтметров каждого потребительского агрегата. Вот Майли-сайская текстильная фабрика увеличивает нагрузку и все больше и больше забирает электроэнергии. Почти треть электрической энергии, получаемой от станции, потребляет Майли-Сай. А вот вспыхнул огоньками на карте и Кзыл-юртовский завод, забегали стрелки, запрыгали цифры. Затем Южный, Туннельный.