Страница 2 из 69
Его спину прикрывали товарищи. Только сейчас Олына заметила, что в руках у них толстые палки и камни. Она часто заморгала, скрывая слёзы благодарности — Торио вышел защитить её! После смерти мужа никто за Олыну не заступался; даже когда на совете старейшин приняли решение переселить её в более сырую пещеру, сказав, что теперь, когда у неё не осталось семьи, прежняя пещера ей слишком велика.
Дьягус посмотрел на Торио, скользнул взглядом по оружию в руках его людей. Губы вождя искривила усмешка.
— Что это ты, Торио? — спросил он. — Почему кричишь? А ты, Осва? Зачем взял палку? Боги запретили нам входить в Реку, ибо она есть зло. Боги сказали нам отдавать Реке своих мертвецов. Или вы хотите пойти против богов и взять зло в обличии младенца?
Тот, кого звали Осва, опустил палку и неуверенно взглянул на Торио.
— Ты лжёшь нам! — отчётливо произнёс Торио и, вскинув голову, обвёл островитян горящими от гнева глазами: — Он лжёт нам! Расскажи нам, Дьягус, как ты нарушил запрет богов и вошёл в Реку!
Соплеменники удивлённо воззрились на вождя.
— Что ты несёшь? — взвился он.
— Я видел, как ты заходил в Реку и встречался между стенами с Великим Хранителем Элсара, — сказал Торио. — Это случилось после того, как мы нашли в пещерах залежи огневиков. Потом был праздник, после которого все быстро и странно уснули. Все, кроме меня и Гомона. (Он указал на воинственно сжавшего в кулаке большой камень островитянина). Мы в тот день отказались пить и видели, как ты…
Один из островитян, что защищали Дьягуса, сбросил хламиду и остался в одной набедренной повязке; в руках у него оказалась спрятанная под хламидой цепь с тяжёлым шаром на конце. Островитянин завертел ею так, что она со свистом разрезала воздух. Торио отшатнулся назад. Гомон не успел увернуться, и тяжёлый шар тут же с глухим стуком ударил его по шее. Островитянин рухнул, как подкошенный, и больше не шевелился. По камням потекла кровь. Это послужило сигналом к драке. Со всех сторон раздались крики:
— Бей предателей!
— Бей мятежников!
И мужчины, и женщины сшиблись в кучу, в воздухе замелькали палки, камни, раздались стоны боли. Пользуясь общей сумятицей, Олына побежала с корзиной в пещеру. Жена Торио по имени Ханя несколько дней назад родила мёртвого ребёнка. С тех пор она не выходила из пещеры, лежала, отвернувшись к стене, оказывалась от еды и только изредка издавала звуки, похожие на звериное рычание. К ней-то и понесла Олына младенца: он голоден, а у Хани ещё не должно полностью перегореть молоко. Девочка в корзине перестала плакать и смотрела на Олыну большущими глазищами — будто понимала, что происходит.
— Скоро мы тебя покормим, — сказала ей островитянка. — Ты у нас вырастешь сильной и крепкой.
Зайдя в закуток, где жила Ханя, женщина остановилась, давая глазам привыкнуть к полумраку. В пещере висел тяжелый смрад: смесь из запахов людей, пропавшей еды и газов, выбрасываемых из расщелин в камнях. У стены лежала куча тряпья. Не выпуская из рук корзину, Олына подошла к куче и тронула её рукой. Ощутила костлявое плечо человека.
— Ханя, — тихо сказала она.
Женщина не ответила, только дёрнула плечом, пытаясь скинуть её руку. Олына покусала губу, не зная, как продолжить разговор. С улицы доносились крики островитян, кто-то истошно вопил от боли. Но Ханя всего этого не слышала, погружённая в своё горе.
Неожиданно девочка в корзине захныкала. Тихонько, жалобно. Куча тряпья вздрогнула — Ханя резко развернулась и уставилась на корзину дикими глазами.
— Её принесла Река, — глухо сказала Олына. — Тебе, мне, всем. Взамен наших умерших.
Ханя молчала, только ноздри раздувались, когда она принюхивалась к запаху младенца.
Олына протянула руку и сквозь одежду ощупала её груди. Твёрдые, как камни, налившиеся молоком. Ханя сморщилась от боли.
— Сейчас мы сцедим плохое молоко, а потом ты накормишь девочку, — сказала Олына. — Она должна жить.
Ханя сглотнула, перевела взгляд на вход в пещеру, с усилием спросила:
— Что там за шум?
— Дьягус хотел убить ребёнка, но твой Торио ему помешал, — она помолчала и с теплотой в голосе добавила: — Думаю, скоро у нас будет другой вождь.
Ханя вновь взглянула на младенца. Девочка сморщила личико и заплакала. Жалобный голосок заполнил пещеру, проник в каждую трещинку между камнями, наполняя всё вокруг новой жизнью.
— Она голодна, — сказала Олына.
Ханя кивнула и сняла верхнюю половину платья, обнажив налившиеся молоком груди с оттопыренными сосками.
…
Уловив справа движение, Атия повернула голову. Близко к водной стене подплыла огромная чёрная остромордая рыбина. Повращав выпученными глазищами, она оскалила пасть полную острых белых зубов.
Не робея, Атия подняла руку и прижала ладонь к прохладной водяной стене. По пальцам заструилась вода. Рыба изумлённо щёлкнула зубами, закрыла пасть и прижалась мордой к стене. Выпуклые глаза изучающе смотрели на Атию. Рассмеявшись, девочка провела ладонью вверх, а затем вниз по стене. Рыбина последовала за рукой.
— Хочешь поиграть? — спросила Атия.
Рыбина повиляла хвостом, весело оскалила пасть.
— Только мне долго нельзя, — виновато сказала девочка. — Меня не должны тут видеть или будут ругать. Раньше у меня были Торио и няня Олына. Но их убил злой человек в лодке, и теперь я живу у дяди Осва, там, в пещере.
Она махнула рукой в сторону острова. Рыбина смотрела на девочку большим круглым глазом.
— Меня Атия зовут. Ты будешь со мной дружить?
Рыбина согласно вильнула хвостом и сделала кувырок.
Девочка широко улыбнулась. Так много хотелось рассказать новой подружке! Жаль только, рыбина не может ответить. И погладить её нельзя. Атия попыталась просунуть руку сквозь толщу воды, но не смогла.
— Кроме меня никто из наших не может трогать воду, — сказала она. — А я могу, я не такая, как они.
Её вновь охватила печаль. Прижав к стене вторую ладонь, девочка доверительно сказала:
— Дети Осва не хотят со мной играть. Салир дразнится, говорит, что моим отцом был червь Ооно.
В горле запершило от слёз, а в груди вновь заворочался Зверь. Всегда, когда Атии было грустно, он начинал шевелиться, словно хотел выбраться и утешить.
Неожиданно рыбина дёрнулась, чем-то напуганная, и скрылась в мутной воде. Атия испуганно обернулась к острову, но никого не было. Краем глаза она заметила что-то с другой стороны и, повернув голову, увидела огни. Они быстро приближались, заполняя собой проход. Казалось, горит сама Река.
Некоторое время Атия в оцепенении смотрела на огни, потом сорвалась с места и, не чуя под собой ног, бросилась на остров, к пещере. Ворвалась в узкий, низкий проход, врезалась в кого-то крупного.
— Что ты? Атия! Куда так несёшься?
Девочка узнала голос соседа по имени Нарок.
— Там на Реке! Огни! — задыхаясь, крикнула Атия.
Слева раздался возмущённый голос жены Нарока:
— Ты опять ходила к Реке? Тебе запретили…
— Да погоди ты, Сваоха! — осадил жену сосед. Он с тревогой всматривался в лицо Атии: — Огни, говоришь?
Девочка торопливо закивала:
— Много! Очень много! Как будто Река горит!
Соседи переглянулись.
— Думаешь, это связано с приездом лодочника? — спросила женщина, и голос её дрогнул.
— Не знаю, всякое может быть. Говорил я, добром для нас это не закончится. Беги к вождю, а я выйду, посмотрю, что там за огни. Если всё так, как говорит Атия, соберу людей. И не спускай глаз с девочки. Сама знаешь, что она для нас значит.
Сваоха посмотрела на девочку так, что та сжалась. Затем женщина схватила Атию за руку и потащила следом за собой, даже не заботясь, успевает та или нет. В пещерах, где жила их община, были пробиты многочисленные ходы. Они разветвлялись, скручивались в кольца и петли. Посторонний человек, попав сюда, легко мог заблудиться в бесконечных лабиринтах и навсегда пропасть. Встречавшимся на их пути людям, Сваоха кричала, чтобы собирались. Скоро на остров нападут.