Страница 3 из 95
Запрет перевозить какие бы то ни было иные грузы, кроме как предназначенные для государя, соблюдался менее всего; можно смело утверждать, что, наоборот, казенное имущество занимало в трюмах отнюдь не главное место и куда чаще суда использовались к вящей выгоде капитанов, офицеров и матросов. Даже адмиралы не чурались взимать комиссионные с пассажиров и негоциантов. Так, однажды галион, шедший под флагом главнокомандующего испанским флотом, вез на борту семьсот человек, из которых четыреста пассажиров были нелегальными.
Капитан «Сан-Яго» наверняка затруднился бы ответить, сколько подобных пассажиров находилось у него на борту, зато он твердо знал, сколько полагающихся по штату орудий он снял перед отплытием, чтобы погрузить оплаченную звонкой монетой коммерческую поклажу. Согласно уставу палаты, перед выходом в море каждое судно должны были освидетельствовать инспекторы, дабы убедиться, что на борту имеется все полагающееся вооружение. Эти инспекторы действительно поднимались на палубу и видели орудия в полном комплекте, однако, поскольку и они получали свою мзду, ретивые служащие не желали знать того, что было известно каждому портовому бродяге от Панамы до Кубы, а именно: часть пушек была одолжена и, как только подписывался акт, их тут же сгружали на берег… для установки на следующем готовившемся к отплытию галионе.
Таким образом, половина орудий на «Сан-Яго» была заменена пассажирами и товаром, причем нелегальный фрахт тянул вдесятеро больше снятой артиллерии. Галион был нагружен до такой степени, что его средняя палуба между носовой и кормовой пристройками едва поднималась над водой, так что следовало благодарить Бога за то, что море все это время оставалось спокойным. Не счесть было собратьев, которые, нагрузившись, как и он, сверх всякой меры, становились жертвами внезапно налетевшего тропического урагана. Вихрь не знал пощады и в одно мгновение уносил на дно судно со всем его живым и мертвым грузом.
Густая толпа замерла, слушая, как священник служил молебен. Но там были не все. Глубоко в трюмных отсеках при зыбком свете фонарей сидели люди, охранявшие имущество, свое либо чужое, к которому они были приставлены. Они находились там безвылазно, лежа на ящиках и мешках, а то и прямо на полу из неструганых досок, отгоняя жадных крыс, норовивших поживиться их провизией. Эти люди не видели дневного света с самого отплытия, живя, как тараканы, в духоте и зловонии.
Самый глубокий отсек в кормовой части, двумя палубами ниже капитанской каюты, был обит железными полосами, превращавшими его в подобие сейфа. Проникнуть туда можно было только через люк в потолке. Этот люк, тоже обитый железом и закрытый на огромный замок, выходил в другой отсек, где постоянно находилось десять вооруженных пистолетами и ножами охранников, половину которых меняли каждые два часа. Единственный фонарь, висевший под потолком этого убежища, светил так слабо, что, входя туда, люди поначалу ничего не могли рассмотреть во тьме и наталкивались друг на друга. Мрак был создан с умыслом – дабы легче уберечься от внезапного нападения.
В этом глубоком и надежно защищенном трюме покоилось скрытое от посторонних глаз в полной тьме тяжелое безгласное божество, которому эти люди поклонялись больше, чем Христу, – слитки золота.
Ежегодно два флота (так в Испании называли трансатлантические караваны), груженные европейскими товарами, отплывали из Севильи в Америку. На обратном пути они везли золото, серебро и экзотические заморские продукты. Один караван шел из Испании на Кубу, другой, пройдя Атлантику, заходил в Картахену (ныне в Колумбии), а затем останавливался по меньшей мере на две недели в Пуэрто-Бельо, на атлантическом побережье Панамского перешейка.
В порт Панама, расположенный на тихоокеанском берегу перешейка, свозили золото и серебро из рудников Перу и Чили; доставку осуществлял испанский флот на Тихом океане. Затем слитки перегружали на мулов и переправляли с вьючным караваном через перешеек в Пуэрто-Бельо, где слитки опускали в трюмы галионов флота номер два. Суда шли на Кубу, где соединялись с кораблями флота номер один. Часто по пути домой обе флотилии пересекали океан вместе.
«Сан-Яго» вышел из Пуэрто-Бельо 6 мая 1668 года в Гавану. Из всех островов Антильского моря Куба была единственным надежным владением испанцев. Но путь до нее был полон опасностей: он шел мимо гнезд французских и английских флибустьеров, осевших на островке Тортуга, у северного берега Эспаньолы, у самого входа в Багамский пролив, и в Порт-Ройяле на Ямайке.
Капитан галиона взял сначала курс норд-норд-вест с намерением достичь Гаваны, обогнув западную оконечность Кубы, но ветры и течения отнесли его к востоку. К концу дня 15 мая, заметив впереди по левому борту ямайский берег, он взял резко на север, поняв, что ему не остается ничего иного, как попробовать пройти между Ямайкой и Эспаньолой. Тут-то его и засек «Дельфин».
Месса на борту галиона подходила к концу. «Сан-Яго» находился приблизительно в двух морских лье от порта Сантьяго-де‑Куба; преследователь шел точно в кильватере на расстоянии около восьмисот морских саженей. И это расстояние неуклонно сокращалось.
Кортеж, пробивавшийся через тропический лес под звуки музыки, имел совершенно необычный вид, – казалось, он прибыл с другой планеты. Люди, раскрашенные красной, желтой и голубой краской, одетые в звериные шкуры и увенчанные разноцветными перьями, били в гонги, дули в изогнутые трубы, рога и морские раковины, трясли звонкими ожерельями. На груди у жрецов великанского роста, облаченных в черные тоги, сверкали массивные золотые украшения в форме солнца, на других были золотые венцы, с которых ниспадали нитки изумрудов, подчас закрывая лица.
Самые богатые украшения были на тех, кто шагал впереди сделанных из золота носилок, тоже помеченных знаком солнца. А на носилках восседал казавшийся золотым человек – живой идол, Эльдорадо (Золоченый). О том, что это не статуя, можно было догадаться лишь по тому, что фигура колыхалась в такт шагам несших носилки принца. Все тело этого человека было сплошь покрыто золотой пылью, смешанной с особым каучуковым составом. Иногда случалось, что «живой бог» умирал, задохнувшись под этим панцирем, прежде чем кортеж добирался до озера.
Процессия медленно и торжественно шествовала к озеру в такт музыке, тревожные басы прерывались пронзительными всплесками рожков. Священная «змея» ползла через лес, сверкая золотой чешуей в местах, где солнечным лучам удавалось прорезать густую листву. Невидимая толпа следила за шествием: непосвященные под страхом смерти боялись показаться на глаза жрецам, ибо ослушнику мгновенно пронзили бы грудь обсидиановым кинжалом. Но тысячи индейцев, прижавшись обнаженными телами к земле, каждый раз рисковали жизнью в безумной надежде хоть краешком глаза взглянуть на золоченого касика (вождя).
Длинная лодка небесно-голубого цвета ждала на озере, уткнувшись носом в берег; двадцать голубых гребцов в золотых масках застыли на веслах. Носилки ставили наземь, и Эльдорадо переносили в лодку. Тотчас гребцы сгибались, словно пружина, а когда они распрямлялись, за лодкой до середины озера тянулся узкий, будто прорезанный ножом, след. Жрецы и участники процессии, замерев на берегу, неотрывно смотрели на воду, музыка смолкала. Наконец лодка останавливалась на середине озера. Эльдорадо на корме воздевал руки к небу – и неожиданно нырял в воду.
Тотчас вопль исторгался из груди оставшихся на берегу, а музыка сотрясала берег и лес. Эльдорадо медленно делал круг, пока золотой порошок не сходил с его кожи и тысячами звездочек не оседал на дно. Одновременно присутствующие изо всех сил дружно закидывали в озеро как можно дальше свои сказочные драгоценности. Изумруды, золотые нагрудники, венцы и тяжелые браслеты, сверкнув в последний раз, навеки исчезали в водах озера. То была дань божеству. Ликование на берегу достигало апогея, когда обнаженный касик, освободившись от золотой чешуи, очищенный и обновленный, вновь залезал в голубую лодку, которая доставляла его на землю. В последний миг гребцы тоже бросали свои маски в озеро.