Страница 29 из 84
– Правильно, этому отбросу не место среди нас! – Люба высокомерно и довольно подходит ко мне, сгребает мой жакетик, взяв меня «за широворот», словно я нагадивший маленький котенок. – Наконец-то ты это понял, Антон.
Я нахожусь в таком шоке от всего происходящего, что и слова вымолвить не могу, рот только беззвучно открываю и закрываю, как самая настоящая рыбка.
– Ты что вытворяешь? – Антон останавливает ее, мгновенно отшвырнув от меня, отчего она отпрыгивает на шаг, чуть не упав, но успевает ухватиться за один из столов. – Я сказал тебе мусор убрать.
Он повелительно кивает непонимающей Любе на пол, а затем, на веник и совок, зажатый в руках откуда не возьмись прибежавшей уборщице, которая в свою очередь, выглядит растерянной, но и не спорит. Несколько учителей, сидящих в углу за столиком наклоняются к друг другу, о чем-то тихонько беседуют, и тут, вдруг, встают и молча выходят из помещения, где на зов новых сплетен собралась уже почти вся школа. Они не вмешиваются в разборки учащихся. Вот так. Похоже, богатые и властные детишки запугали здесь всех работников.
Власть все решает.
Невольно ежусь и сжимаюсь в невидимый комочек.
Его тон приказной и грубый. Пугающий. Вокруг стоит гнетущая тишина, ученики перестали есть, но и снимать нас не смеют, словно, боятся гнева Антона. Злить его еще больше, когда он в таком настроении – вредить себе. Все это понимают. И даже работница буфета застыла с половником в руках, вежливо наблюдая за происходящим. Я тоже в немом удивлении перевожу на него взгляд.
Выражение лица Любы становится ошалело кислым.
– Ты… что… несешь?! – она начинает задыхаться. – С ума сошел?! Чтобы я еще убирала за этой… убогой?!
– Я сама уберу! – торопливо кричу, намереваясь закончить весь этот балаган. Но Антон смеряет меня таким внушительным взглядом, от которого я послушно прирастаю к полу.
– Ты ее толкнула, все это видели, – обращается он к Любе и она покрывается красными пятнами. – В том числе и я.
Не уверена, что ей стыдно за свой поступок, скорее – обидно, что он с ней так груб.
Из-за этого он разозлился? Выглядит он очень угрюмым, причем, с тех самых пор, как зашел сюда. Не с той ноги что ли встал? Не понимаю…
… и понимать не хочу…
Или хочу?
– Антон…
– Варя же сказала, кто намусорил – тому и убирать.
– И что, что Она Так сказала? В чем прикол?
– Ты меня слышала?
– Антон, – Люба противно усмехается. – Не время притворяться ее храбрым рыцарем. Тут уже вся школа в курсе, что ты поспорил на эту страшную коротышку. Да еще каак поспорил. Жалость ничего не изменит, увы.
Она абсолютно права. Слухи никуда не денутся, мне до самого выпускного терпеть эти унижения и насмешки.
– Все знают, потому что ты растрепала, - шипит он. – Полезла, куда не надо. Это вообще не твое дело.
Люба жестко улыбается.
– Еще как мое дело, Антош. И ты об этом прекра-асно знаешь!
О чем она говорит? Я удивленно поглядываю на него.
Но он ничего не отвечает на этот выпад.
– Все забудут про этот спор. Прямо сейчас. С этой минуты. – Антон обводит ошарашенную толпу мрачным взглядом. – Прекращаем обсуждение. Удаляем созданный Любой чат, и забываем, будто ничего и не было, – он переводит глаза на меня. – И никто больше не обидит Варю, иначе, будет иметь дело со мной.
Взбудораженная толпа начинает бурно перешептываться.
Я гляжу в его ледяные глаза и неверяще усмехаюсь.
«Все забудут про этот спор».
Смешно. Никто ничего не забудет, так и будут кучковаться в углах и выяснять интимные подробности, или придумывать новые, несуществующие факты.
Да, и мне как забыть? Как выбросить из памяти это невероятное унижение?
А знаете, что? Сами разберутся. Мне нужно на свежий воздух.
Судорожно пытаюсь сделать вдох, вырываю руку из его безумного захвата и бегу на выход. Покидаю этот дурдом, легко прорываясь сквозь огромное сполтворение учеников, стоящих у проема. Они пропускают меня, проводив заинтересованными взглядами, но я не слышу ничего в свой адрес, надо мной не смеются и не показывают пальцем, как было ранее.
Несусь по практически пустым коридорам, на задний двор школы.
Останавливаюсь, и даю себе вдоволь отдышаться. Здесь очень свежо и уютно. Вокруг школы распростертое зеленое поле, чуть дальше – футбольный стадион, и я направляюсь прямо к нему, ступая по влажной от утренней расы траве.
Погружаясь в себя, неспешно прогуливаюсь вдоль протянутой сетки, иногда останавливаюсь – задумчиво гляжу вдаль. Возможно, я уже пропустила начало урока, а может, – и больше половины. Время для меня сейчас остановилось. В какой-то момент, дождь начинает капать, обдавая мелкими ледяными каплями, и мне становится дико холодно, но я продолжаю стоять, утопая в собственных темных мыслях. Я ничего не понимаю.
Вновь и вновь прокручиваю в голове минувшие события.
Как, ну как я могла купиться? Как могла так очароваться этим парнем? И как мне все это забыть?
Я совершенно запуталась в себе. Оптимизм полностью меня покинул.
– Ты вся дрожишь, – Антон бесцеремонно обнимает меня со спины, гладит по плечам, и я, дернувшись от неожиданности, возвращаюсь в эту реальность. Убираю его руки, отхожу от него на несколько шагов и отрешенно замираю.
– Что тебе нужно?
– Ты замерзла, – он подходит, накидывает на меня свою куртку, но я отдаляюсь, отбегаю подальше. Он будто не понимает, что его прикосновения мне сейчас до боли неприятны. – Можешь заболеть.
Почему, ну почему он делает вид, что ничего не произошло? Словно, все это какая-то мелочь, не более…
Как много мне хочется ему высказать. Негодование рвется изнутри. Рвется наружу.
И мне не сдержаться:
– Ты… ты… тогда в игровой комнате, ты был горд, что выиграл этот спор. Ты был так рад и не скрывал, ты повез меня на вечеринку, чтобы показать Максу, что я повелась. Ты… ты… хвастался своим выигрышем, словно я какая-то… вещь… ты обидел меня! Унизил!
Он молча стоит, склонив голову на бок, и слушает. Руки в карманы засунул, выражение лица мерзко безразличное, как и обычно. Я вообще никогда не вижу от него нормальных эмоций, вечно эта застывшая маска скуки на лице.
– Но я и правда горд, и рад, что выиграл спор, – он надменно выгибает бровь – его извечная привычка. – Обычно для этого спор и затевается, чтобы выиграть, понимаешь?
– Но так нельзя!
– Почему?
– Я человек… ты спорил на мои чувства… это мерзко…
– Я не считаю это мерзким, – информирует он и беззаботно пожимает плечами. – И я тебя не унижал. Макс попросил привести тебя в его дом, чтобы окончательно убедиться, и я должен был забрать ключи от его байка. На этом все должно было закончиться, я не думал, что Макс так разойдется и даст послушать всем в комнате ту запись… и не думал, что Люба все, что происходило, выставит на всеобщее обозрение. Но не переживай, запись твоего признания удалена, я уже поговорил с Максом, никто больше не услышит. Обещаю. Никто не посмеет тебя тронуть. Варь, никто не пойдет против меня.
Обдумываю все, что он сказал.
– Тебе так нужен был байк Макса?
Он коротко посмеивается, оставляя этот вопрос без ответа. Понимаю почему. Я думаю, что тут все понятно. Он итак может купить себе этот чертов мотоцикл. С его деньгами, он может купить себе все, что угодно.
– Антон… каковы были условия спора?
– Твое признание в любви, – говорит он тихо то, что я и без того поняла.
– Полностью, расскажи полностью… пожалуйста… я хочу знать! Мне… нужно знать!
– Хмм… ну, часть ты слышала еще в моей комнате, кто виноват, что ты не уловила столь очевидное, – я на это замечание немного краснею, но все же – он прав. – Условия – если ты менее, чем за неделю влюбишься в меня и признаешься, я забираю байк Макса. Если я не успеваю добиться тебя и твоего признания, – я отдаю Максу свое место в Банде, – спокойно признается он.
– Что за банда?
– Наш гоночный трек, все его участники – наша «Банда». Это… мы просто так называемся, еще с момента основания. По началу это все было вроде шутки, я хотел заработать немного денег, чтобы показать отцу свою самостоятельность, понимаешь? Мы с ним немного повздорили, и я сказал, что мне не нужны его денежные подачки и все такое, но потом это приобрело более глобальный масштаб. И мы с Максом действительно много заработали. К нам на заезд приезжают из разных городов, все что там происходит, все что ты видела, эти гонки, ставки – все это основал я. Макс вообще считает всех основных участников своей семьей, он стал жить этими гонками, и давно наровит забрать мое место. Хочет переделать на свой лад, но все подчиняются мне, а я – против.