Лиловый рассвет

– Ян, когда ты говоришь такие вещи, мне становится страшно…

– Я вот тут недавно понял, что во мне слишком много ненависти. И мне стало душевно плохо. Она… убивает меня.

– Ян, я думаю, тебе стоит влюбиться… – сказала Сюзанна и осеклась.

«Хорошая мысль, – подумал Ян, – Самое главное: вовремя».

– Бесполезно. Я не смогу любить должным образом. Я просто не умею этого делать…

Он замолчал. Что-то опять триггернуло внутри, в груди снова почувствовалась пустота… В голове который раз пронёсся этот образ с пшеничными волосами – тот, идущий из глубин сознания, из давних лет…

Ян наконец-то сообразил: Сюзанне даны были инструкции подействовать на него психологически, и похоже, ей это удавалось – хоть и приходилось крайне трудно. Но пшеничные волосы… В центре не могли знать, не могли…

Он помолчал немного и ответил, чеканя слова:

– Все чувства, которые когда-либо у меня были, лишь укрепили мою ненависть.

Ян произнёс эти слова вытянувшись, глядя Сюзанне прямо в глаза. Его подбородок был напряжён, губы поджаты – словно ненависть изливалась через его лицо.

А потом, ещё раз посмотрев по сторонам, и сделав более мягкое выражение лица, добавил:

– Я смотрю на девушек просто как на людей. Нет, я понимаю, что они другого пола, но у меня к ним не возникает интереса.

– Так, наверное, сложно жить.

– Так можно жить. Я же живу… Весь вопрос в том, как я живу. Влюбиться!.. Было бы слишком просто влюбиться. Я смогу полюбить лишь ту, которая беззаветно полюбит меня. В этом вся загвоздка – вот такой я эгоист. А!.. – Ян махнул рукой, – Всё это я передумал тысячи и тысячи раз. Я прихожу к выводу, что жить мне теперь совсем не интересно. Я несу лишь смерть, сею ненависть, и выясняется, опять же, что всё это ни к чему…

Рука Сюзанны лежала на столе. Ян случайно положил на её руку свою. Сюзанна в ответ резко выдернула ладонь. Она посмотрела ему в глаза, прищурилась

– О чём ты думаешь? – Спросила Сюзанна, отклоняясь от темы разговора.

Ян промолчал.

«Да когда же закончится это полоскание души…» – подумал он.

Он не ответил, отвернулся, посмотрел в окно, что раскинулось во всю стену.

– Ян, с тобой всё в порядке? – забывшись, она положила свою ладонь на его руку и снова отдернула.

Он повернулся, снова поймал её взгляд и спросил:

– Что там Карельски задумал? Попьём кровушки?

Сюзанна ничего не ответила. Похоже, она исчерпала все возможные вариации развития разговора, которые могли быть предусмотрены инструкциями.

– Я сейчас, – Ян встал из-за стола и отправился в туалет. Обдав голову холодной водой из-под крана и напившись оттуда же, он посмотрел в зеркало. Ему показалось, что на него смотрит не Ян Погорельский, не он сам, а кто-то другой, очень похожий на него.

«Спокойно, спокойно, – успокаивал Ян мысленно самого себя, – Всё отлично. Только не нервничать, не нервничать. Надо лететь».

Последняя фраза всплыла сама собой. Он вышел из туалета, подошёл к Сюзанне. Она было открыла рот, хотела что-то сказать, но Ян опередил:

– Где Каре́льски сейчас?

– Он в отеле и ждёт тебя.

Ян повторил предыдущий вопрос:

– Что он задумал?

– Я не знаю, – Сюзанна пожала плечами и округлила глаза.

Ян решил, что она и вправду могла не знать. С Гарвича станется снабдить её только одной фразой «Карельски готовит отлёт» – которая ещё и могла оказаться неправдой.

Ну что ж… Если у каждого из Лиловых в любой момент была возможность отказаться…

– Ладно, что бы там ни было, запомни: это последнее дело, на которое я иду. Если то, что задумал Джон – действительно стоящее действо, тогда я согласен. Но это, я подчеркиваю, это дело – последнее. Может быть. А там посмотрим… Пошли, Сюзи, – он редко называл её «Сюзи», почти всегда Сюзанной.

Его звало дело, которое он выбрал шесть лет назад. Дело, которому он отдал лучшие, как он считал, годы. И вот сейчас, он чувствовал это, шли последние минуты его свободной жизни.

Он смотрел на Сюзанну, такую красивую в летних лучах предзакатного Солнца. Она шла по бетонной тропинке впереди него. На ней был полупрозрачный вязаный свитер с широкими рукавами – в нём она напоминала птицу с красивыми крыльями. Птицу… Чайку? Пускай будет чайка. Зато так лучше…

2486 год. Планета Земля. Отель при космопорте «Нотрек»

…Камин потрескивал дровами. Хотя, камином это можно было назвать с большой натяжкой. От самого камина остались лишь кирпичи. Остальное – иллюзорный треск несуществующих дров. Конечно, технологии «каминозаменителей» существовали на Земле уже давно. Но азурцы подошли к этому вопросу с мастерством, достойным лучшего применения. Внешне это устройство было сложно отличить от настоящего камина: дрова и огонь выглядели настолько настоящими, что, казалось, приложи руку – и сгоришь, таким натуральным было изображение. Звук поленьев, лопающихся в костре, тоже был настоящим, и не повторялся от раза к разу. Иногда, когда в «камине» появлялось новое полено, от «камина» даже пахло дымом.

Антураж комнаты был под стать камину: интерьер был выдержан в стиле модерн: ажурная люстра, резной деревянный стол, кресла причудливой формы, кремовые шторы. Всё это больше напоминало злую иронию пришельцев, раз они, таким образом, постарались напомнить о счастливом времени, когда про них и думать не могли.

Ян сидел в кресле рядом с камином. Удовольствия это не принесло. Скорее наоборот: пришлось убавить звук, чтобы он раздражал, кресла переставлять не хотелось. Ян сидел строго, в отличие от Сюзанны: та, сидя на диване, подложила ноги под себя. Если бы Яну позволяла субординация, он бы тоже сел как-то поудобнее. Наверное, женщинам Гарвич позволял больше, чем мужчинам. Или за год Гарвич с Сюзанной сблизились несколько больше, чем связной и руководитель сопротивления? До Яна ещё перед «Идальгером» донходили слухи, что Гарвич не равнодушен к этой женщине. Но он на сто процентов знал, что Сюзанна не хотела мешать работу у Лиловых и личную жизнь. Хотя… Он и к Яну относился не совсем как к подчинённому: Яну это больше напоминало отношение к сыну, которого любят, но с которым не могут быть вместе. Да и по возрасту они друг другу не подходили: Гарвич был почти на тридцать лет её старше. Возможно раньше – год назад или полтора, он бы и развалился в кресле. А теперь… Они не виделись уже год – год, подумать только! Но Гарвич не был приветлив с теплотой, как раньше. Он всего лишь пожал руку и попросил Яна выбрать кресло. Ранее они бы обнялись, похлопали друг друга по плечу, обменялись бы парой шуток – может, даже скабрезных… А теперь… Гарвчи стал каким-то чужим. Может что-то испытывал, какие-то противоречивые чувства? Винил Яна за гибель Мишеля?.. Впрочем, Ян и сам винил себя за это… Подумать только – уже год как нет Мишеля, уже год, как Ян не убивал никого из СБА, уже год как… В памяти снова всплыли пшеничные волосы – и Ян усилием воли прогнал их из головы…

Может, он просто чувствовал, как изменилось к нему отношение Яна за последний час?

Гарвич стоял посередине комнаты, опершись задом на стол, с хрустом ел яблоко. Это был высокий белый мужчина с короткими и жёстким волосами черного цвета. Его причёска лоснилась под светом ламп. Его кожа была немного смугла. Образ дополнял вертикальный шрам правой стороне лбу, и имевший продолжение на щеке – след от ранения и отметины от швов, которыми стягивали кожу. Как ему удалось, получив эту рану, не остаться без глаза – оставалось загадкой для всех. Но никто и никогда не рисковал спрашивать, откуда у него оказались такие убедительные доказательства мужественности. Ян, глядя на Гарвича, понимал: он ведёт себя, как всегда, обладая тем редким обаянием, которому женщины не могли противостоять, однозначно признавая за ним главенство. Ему стоило лишь появиться где-то – и все женщины, вне зависимости от статуса, были его, пусть даже он занимал всего лишь их мысли, а не тела. Окружающие мужчины, при этом испытывали какую-то бессильную злобу, никто не мог противостоять этому фонтану сексуальной энергии, который он источал. Ни одна женщина не могла ему отказать, просил ли он её о близости, либо это была просьба иного характера. Гарвич внешне походил на высокомерного мачо, буквально преисполненного чувства собственного превосходства, но в тоже время – с удивительной простой в общении и нежностью во взгляде.